Много лет назад у меня был знакомый телекомментатор, которому до безумия нравилась Одри Хэпберн. На соревнованиях по гимнастике он всегда болел за румынку Надю Комэнеч, потому что она, как ему казалось, очень похожа на Одри. Потом он с Надей познакомился лично. И... стал болеть за нее еще больше. Никакие доводы, что в советской (тогда еще) сборной есть ничуть не менее симпатичные девушки - Нелли Ким, Света Гроздова, Лена Давыдова - на знакомого не действовали. Он искренне радовался, когда "свои" побеждали, особенно если побеждали не Надю, но надо было слышать с какой нежностью и теплотой он до сих пор произносит имя румынки: На-адя...

За все годы работы в журналистике я поняла, что боление - по крайней мере в том смысле, как его понимаю я - во многом ассоциативная штука. Так получилось, например, что вся карьера Александра Попова прошла у меня на глазах. И когда выдающийся пловец ушел из спорта, я вдруг поймала себя на мысли, что в спринте больше всего болею за Питера ван ден Хугенбанда. Не потому, что он чаще других оказывался лучшим. Просто Хугенбанд - самый непримиримый соперник Попова, дважды обыгравший российского пловца на Олимпиадах и оставшийся в плавании еще на четыре года, в моем сознании был неразрывно связан с Александром. Был частью его спортивной жизни. И в какой-то степени моей тоже. 

Точно так же я болела в прыжках в воду за шведку Анну Линдберг и итальянку Таню Каньотто. Детей тех спортсменов, в окружении которых выросла в спорте сама. Болею за Каролину Костнер в фигурном катании и, честно говоря, для меня имеет значение, что она - подружка Тани и тоже спортивный ребенок. 

Еще болею за Оле Бьорндалена. Год назад мы разговаривали с ним один на один в ресторанчике крошечного отеля в Хохфильцене, и именно там я вдруг отчетливо поняла, что он вовсе не такой "железный", как принято считать. А очень искренний и в чем-то даже уязвимый человек, который просто очень хорошо понимает, чего хочет добиться. Оле рассказывал о своем стареньком отце, о страшной аварии, в которую несколько лет назад попала его жена Натали, а я понимала, что уже никогда не смогу относиться к нему равнодушно, увидев на лыжне с винтовкой. 

Наверное и обо мне можно сказать, что я далеко не всегда болею "за своих". Не всегда. Потому что "свои" - все разные. Есть такие, как Оля Зайцева, Оля Медведцева, Света Слепцова, многие другие, кого я люблю не как журналист, а чисто по человечески. Есть Саша Овечкин, глядя на которого я каждый раз вспоминаю, как летела на Игры доброй воли в Сиэттл с его мамой - двукратной олимпийской чемпионкой Таней, и всю дорогу мы разговаривали о том, как бывает тяжело и паршиво, когда детей - трое, всех поднять надо, а денег в семье - кот наплакал. И не пожалуешься ведь никому. А пожалуешься - вряд ли найдешь понимание. Какие с точки зрения стороннего зрителя вообще могут быть проблемы у олимпийских чемпионок?

За Сашу я и болею особенно - зная, какие сложности, боль и ломовая пахота стоят за его успешной карьерой. И за Быкова болею. За Илюшу Ковальчука, за Сергея Федорова, за многих других. И российский хоккей для меня - не просто группа людей на коньках под российским флагом, а очень любимые, конкретные люди, которым я очень желаю успеха и переживаю, если у них не получается.

Я не умею одного: радоваться победам, за которые стыдно. Которые бывают одержаны лишь потому, что соперник споткнулся, судьи проплачены, или же просто повезло, как повезло нашим футболистам попасть на Евро. Поэтому когда слышу, что журналист должен болеть за своих по определению, никогда с этим не соглашаюсь. Не должен. Потому что журналист - такой же человек, как остальные. Кто-то находит отклик в его душе, кто-то вызывает раздражение. А кто-то просто похож на Одри Хэпберн...