По-моему, самое кощунственное, что можно придумать в этот день - разгонять облака. Лично я вижу в этом нечто бредовое, впрочем, у меня и отношение к Дню Победы никогда не было бравурным. Просто день памяти. Повод еще раз вспомнить о деде - Михаиле Емельяновиче Вайцеховском.

С точки зрения доблестей Великой Отечественной он был самым рядовым защитником, хоть и в звании полковника. В 1939-м был комиссован по состоянию здоровья, с началом войны пошел в ополчение, командовал Воронежским добровольческим полком. Этот полк, кстати, закончил войну в Вене и сейчас мне это представляется чем-то слегка мистическим. 

Правда в Вене - это уже без деда. Он погиб в 1942-м, 23 февраля.  Его, командира от бога, забирали в дивизию, были уже готовы все бумаги, но он вызвался в последний раз сходить в бой со "своими". Для их дополнительной подстраховки, так сказать. И был ранен - уже смертельно.

Когда я о нем думаю, то вспоминаю чаще не Отечественную войну. Пытаюсь представить: каким он был в молодости? Например, в Гражданскую, за которую получил три ордена боевого Красного знамени, был представлен к четвертому, но вместо этого его приговорили к расстрелу (эту архивную бумагу, выкупленную моим младшим братом за какие-то несусветные деньги в архиве минобороны я видела своими глазами). Причина была хороша: высек на плацу замполита. Плеткой. На глазах у всех. Уже тогда, видимо, было, за что замполитов публично пороть.

Растрел деду  заменили практически ссылкой - в Дальневосточный военный округ. Потом был Новосибирск и 1937-й год. Опять же, много раз пыталась представить, каким он был тогда? К дому, носившему в городе название "стоквартирный", и где жили исключительно семьи командиров высшего звена, каждую ночь подъезжали черные машины - забрать очередную жертву. Каждый вечер дед возвращался домой, ужинал, после чего двух сыновей, одному из которых - моему отцу - было семь лет от роду, отправляли в дальнюю комнату - спать.

Дед с бабушкой - Антониной Савельевной - придвигали ко входной двери комод, садились напротив него за письменный стол и начинали ждать. Уговор был прост: если придут, отстреливаться до последнего, потом стрелять детей, потом - себя. 

Два дедовских пистолета тех времен были именными. На одном была длинная гравировка, с перечислением дедовских заслуг и подписью: "Климент  Ворошилов". Надпись на втором была короче. "Доблестнейшему из моих сынов. Николай"

В той расстрельной бумаге, кстати, национальностью деда значилось, что он - цыган. Тоже отдельная история: родился дед в 1896-м у белорусской горничной от польского пана. Очень заботливого, суя по всему, и порядочного человека. жениться на горничной пан, естественно, не  мог, но, узнав, что она ждет ребенка, выдал ее замуж за своего цыганского конюха. Но хорошее образование парню дал и на ноги поставил - так гласит семейная легенда. 

И ужасно жаль, что мне так и не довелось деда знать...