Утреннее солнышко заливало все пространство рыжим.Маленький человечек сидел на ступеньках , смотрел ,как его косые лучи играют на острых гранях пустой бутылки,лежащей у его ног,и грустно улыбался.Уж он-то знал,что ничего этого на самом деле нету,а есть лишь тлен.Тлен и Забвенье.
Умершие мечты кружат с надрывным хриплокарканьем. Души сбывшихся желаний застят свет предпохоронным чернокрыльем. Не позволяйте мечтам сбываться! Не пополняйте стаю неприкаянных выблядков...
Когда-нибудь я научусь не плакать по пустякам. А потом - я научусь считать пустяками всё в этой жизни. А потом... потом мне придётся заново учиться плакать.
который век кряду в подвале гнали расчудесный напиток свино.
каждый, кто дерзнул, оказывался сразу доволен и уместен, в какой бы параше он ни заснул в тот день.
всякий принявший на грудь или куда ещё стопашечку-другую вдруг превращался в повелителя мух - бесстрашного и величавого.
мухи роились вокруг да около, а испивший свина - безоговорочно повелевал.
напиток гнали по праздникам. а праздники приходились то на одно, то на другое усмотрение. ибо календари у всех ходили по-разному.
платить за это приходилось совсем чуть-чуть - отказавшими ногами и выросшим пятаком.
но пятак достаточно быстро опадал, а ноги снова ходили. и вновь всё становилось серо и буднично.
в черном-черном городе, на черной-черной улице, в черном-черном подвале черного-, как вы понимаете, черного дома, на полу сидел белый человек. ну это вроде как, штампами выражаясь и избитостями говоря, раса у него такая была. табула раса. он выпил беленькой, занюхал куском черного, замер на несколько секунд, осознавая и впитывая в красную (хотя, кто может знать, не была ли она голубой?) кровь, потом подмигнул серому облезлому коту, вяло все сие созерцающему, сидя в проеме раздолбанного подвального окна, и с чувством выговорил "Хорошо пошла". зеленело
В сползшем полосатом гольфе и легкомысленных рыжих завитушках, с большим, клетчатым и до невозможности, до неприличия пыльным чемоданом в руках, уставшая и переполненная увиденным, услышанным, взятым с собой и оставленным где-то там, на пороге девятого дома стояла Рыжая Девочка. Она улыбалась новой весной. Она снова была дома.
считал ли кто-нибудь сколько по запаутиненным углам подвала поломанных ботинок и изношенных судеб?! случалось ли кому-нибудь, когда-нибудь вывести статистику отошедших в мир иной на этом полу крыс, надежд и бездомных душ?! сможет ли нынче хоть кто-то дознаться какою цифрой исчисляются слова достигающие _самых_глубин_, озвученные в этих стенах?! можно ли, спрашиваю я вас, можно ли сосчитать теперь количество оргазмов, витавших в этом воздухе, придавая ему смысл...
Если долго бежать зажмурив глаза, можно убежать от прошлого. Можно стать ветром. Чьим-то тёплым весенним ветром. Можно стать мыслью. Чьей-то смешливой рыжей мыслью. Можно даже стать мечтой. Чьей-то ласковой веснушчатой мечтой.
Если долго бежать зажмурив глаза - обязательно споткнёшься и разобьёшь в кровь еблище...
Фиолетовая-полосатая, а значит бесконечно тоскливая вечер-зима... Длинною-в-жизнь коридор наплодившихся ублюдков-дверей, а заветной-ответной - нет. Стучишь, стучишь, кулаки в кровь, а с той стороны лишь самовлюблённое сопение вещь-в-себе или вообще - тишина... И тычешься своим скорбноумием по чужим замочным скважинам, давно, бесцельно и бессмыслено. Всё.