Я готовлюсь к ремонту. Вспоминаю жизнь. Что видел, где побывал. Неизвестно ведь, как дальше сложится. Трёшку отремонтировать – не поле перейти. Ремонт бывает больше дерева, дома и сына. На борьбу с дизайнерским талантом жены уходят лучшие годы. Многие успевают только кухню и комнаты. Ванную и коридор завещают детям. Другие трудятся до самого потопа, логично завершающего вообще все ремонты. Наводнение смывает избыточную красоту. Идущий следом за инфарктом альцгеймер приучает человека любить мир какой он есть - с потёками, искрящей проводкой и пузырями на обоях.

У меня за дизайн отвечает Даша. Я повстречал её на курорте. Она была простой красавицей и жила на даче без удобств. Я же был горячим сантехником. Даша пригласила меня оценить возможность унитаза. Чудного воздуха и вида из окна ей было мало. Я составил симпатичную смету, но наши чувства вспыхнули не сразу. Даша избегала заводить домашних сантехников. И вообще, экономила до последнего. Она нашла бесплатный унитаз. Прямо у себя на балконе, среди лопаты, мангала, лыж, костюма химзащиты и других необходимых горожанам вещей. Я усомнился в достоинствах бесплатного горшка, предложил купить новый. Лишь благодаря летнему спросу на мужчин с руками я остался тогда другом. С тех пор все Дашины покупки кажутся мне удивительно удачными.

Тот унитаз оказался чистым арт-объектом. Во всех его проекциях была асимметрия. Он будто подтаял на жаре, а потом снова замёрз. Сальвадор Дали с удовольствием написал бы с него портрет часов или яичницы. И у него были нереальные запросы. Я носил бачки на выбор, ни один не подошёл. Его технологические отверстия были неповторимы как отпечаток пальца. Ночью я вынес его на помойку. Утром купил нового, попроще.

Даша не заметила подмены. Она в лицо различает только котиков и воображаемых соперниц. Окрылённая успехом, она купила винтажный душевой поддон. Я докупил стенки, душ и сифон. Неугомонная Даша нашла два больших шурупа. К ним я приделал раковину, канализацию, смеситель и электрическую плиту. Тогда Даша принесла крепкую кисточку с нежным ворсом. Она погладила меня по щеке как бы спрашивая – как насчёт обоев, клея и шпатлёвки? Тут я не выдержал. Пригласил её в ресторан, где и признался – шпатлёвки не будет. Но сама Даша мне всё ещё нравится.
Прошло пять лет. Мы переехали в Ригу. Дарья ходит по квартире, рисует схемы и эскизы. В речи её опасно зачастили слова "прованский стиль", "шведский дизайн", "эклектика" и "хочу занавески". В качестве профилактики я рассказываю про писателя Фёдорова. Он только подумал слово "ремонт" и сразу поплатился.

Фёдоров жил на первом этаже. У него потёк унитаз. Можно было как в детстве, отремонтировать всё изолентой и пластилином. Но Фёдоров возгордился, вызвал мастера. Он рассчитывал уложиться в десять евро. Пересадка органов в мире унитазов столько стоит. Пришёл сантехник, глянул цыганским глазом. Фёдором показался ему достаточно богатым лопухом. Поэтому предложено было менять унитаз целиком. Чтобы на века. Фёдоров как в гипнозе – кивнул.

Сантехник обнял фарфорового брата и рванул. Что-то хрустнуло. Специалист сказал специальный термин на строительном арго. Приблизительный перевод - "вот незадача, труба треснула". Тоненькая щель побежала по чугуну в сторону кухни. Пришлось разбирать часть стены и шкафчики. Сантехник снова пришёл, заменил стояк от верхних соседей до подвала. Чёрные разводы на потолке это не говно, а чугунная пыль, успокоил он. Зато теперь точно навек. Четыре наречия подряд - настоящий кошмар, подумал Фёдоров. Писатель тогда ещё плохо разбирался в кошмарах. Он сбил гвоздями мебель и размазал грязь по потолку, чтоб было равномерно. И уехал на дачу, дописывать роман. Тем временем, вечность закончилась. Новая труба самовольно рассоединилась. Вода побежала по потолку, обрушила штукатурку, закоротила проводку, перекрасила обои и вздула полы. Квартира вернулась в первый день творения, отмотав за пару часов все пять тысяч семьсот лет. И только дух неприятный носился над тёмной водой. Возвратившийся Фёдоров трижды выходил в коридор, осматривал номер на двери. Он не хотел верить глазам и запахам.

Писатель занял денег. Выбросил мебель, полы и холодильник. Он хотел бы выбросить весь дом, но не смог поднять. Скоро в его жилище разбили свои шатры пёстрые племена электриков и штукатуров. Фёдоров записывал в блокнот их волшебные истории. В его творчестве появился мат. А феи и эльфы наоборот, пропали.
В детстве он бесконечно мог смотреть на огонь и воду. Повзрослев, открыл для себя сокурсницу Катю. Прыгала ли Катя по дивану голая, бежала ли ночью по нужде – в ней всегда соединялись и блеск огня, и шум воды, и отличные ноги. Фёдоров считал Катю лучшим зрелищем до самой зрелости, когда повстречал бригаду мастеров под управлением Васи Журавлёва. Уступая Кате в ногах, штукатуры брали своё драматизмом и творческой фантазией. Падение со стропил молотков и целых людей наперегонки, опрокидывание вёдер с краской, обед белыми от пыли гамбургерами, просверливание сапога вместе с пальцем – бесконечность сюжетных ходов просто завораживала. Фёдоров жалел, когда деньги кончились и мастеров пришлось выгнать. Гонорары на три романа вперёд закончились, и писатель вынужден был остановиться.

Однажды ночью, в кровати, вдыхая запах олифы и свежего ацетона, Фёдоров почувствовал воду на щеках. На ощупь как слёзы, но текли они с потолка. У верхнего соседа сорвало кран. Сам сосед улетел в Индонезию и возвращаться не хотел. Злой Фёдоров перекрыл воду всему дому. Равнодушные жильцы открыли её снова. Тогда Фёдоров забаррикадировался в подвале. Заточенной хоккейной клюшкой он отгонял иссыхающих соседей. Вместо воды он раздавал входящим телефонный номер автора потопа.

Не знаю, почему тот человек из верхней квартиры не выбросил в море свой телефон. Видимо, хранил в нём деньги, адрес гостиницы, билеты на самолёт, навигатор, курс валют, новости и смешные фото, без которых не мог дышать. Доступа ко всему этому разнообразию всё равно не было. Двести соседей звонили без пауз, разными голосами, уговаривали вернуться на Родину. И вот вам пример величия русского языка. Под действием одних только слов человек бросил Бали, океан и двадцать оплаченных завтраков. И вернулся в Москву, где с большой вероятностью мог получить в торец. Более жестокого примера ностальгии я не знаю.

Ту квартиру на первом этаже Фёдоров высушил и продал. Теперь живёт на даче. Туалет свободного падения он считает пиком торжества цивилизации. Египетские пирамиды, для сравнения, просто груды камней.

Я описал Даше все муки Фёдорова. Я был красноречив и метафоричен, сыпал гиперболами и аллегориями. Даже жестикулировал, лишь бы ремонт не начинать. Даша сказала – хорошо всё-таки, что мы живём на верхнем этаже. Но всё равно, нам нужна дача. И вздохнула. Из моих поучительных притч она какие хочет выводы, такие и делает.