[700x525]
" Я боюсь смотреть в глаза моей матери. Они черны от боли и всех несчастий, которые она пережила в этом чудном мире.
Случайный плод короткого романа, она с первых дней вкусила горечь безотцовства, а шести лет от роду лишилась и матери, которая поранила на поле ногу и через три дня умерла от заражения крови. Шла война, и лишний рот никому не был нужен. Неродная бабка наотрез отказалась принимать ее в свой дом, так что ей два месяца пришлось жить в полном одиночестве. Приходила из другого мира мать, говорила, где спрятала просо, учила, как растопить печь и сварить кашу.
Не знаю, выжила бы она, не загляни однажды вечером на свет лучины соседка. По словам девочки соседка поняла, что та общается с покойницей. Схватила, прижала ее к себе, а на следующий день она пошла к бабке и деду, и пригрозила судом, если не заберут чадо к себе. Они взяли – время-то было суровое.
Ее несколько раз сдавали в детдом, но она оттуда сбегала и верст шестьдесят шагала пешком по тайге, чтобы только вернуться в свой дом.
Ее отправляли в Ленинград к родному дяде, который, впрочем, оказался жуликом и едва не продал ее, отроковицу, в жены какому-то шаромыге.
Она умирала от тифа, но все же выкарабкалась, выжила, чтобы родить нас, четверых детей.
Я слабо помню ее в детстве. Они с отцом работали в геологоразведочной партии и поэтому являлись из тайги домой чрезвычайно редко. Приносили нам с братом слипшиеся конфеты-подушечки, перемешанные с еловой хвоей, да зачерствевший кусок таежного хлеба. Подарок от лисы и зайца…
Но мы ей готовили другие "подарки".
Сначала заболела воспалением легких маленькая сестра, болела два года, едва не умерла. Как только она пошла на поправку, очутился в больнице я. Пролежал семь месяцев на спине, пережил клиническую смерть, и вышел покалеченным на всю оставшуюся жизнь.
Но это были только цветочки.
Я не понимаю, как можно пережить такое: как можно матери вынимать из петли собственного сына, моего брата, и как можно нести на руках окровавленного внука, моего сына? Как можно не сойти с ума после этого и не ослепнуть с горя?
Я знаю, как она казнит себя сейчас, бесконечными зимними вечерами, сидя у кровати безнадежно больного отца. Корит себя за то, что не уберегла сына и внука. Я хочу ей сказать, что казнить себя не стоит. Наша жизнь здесь - одни слезы и страдания, но есть другая жизнь, нескончаемая, там невозможно никого потерять, там нет печали и воздыхания, там тихий ровный свет, там все молоды и живы..."

Вечная тебе память, мама.