|
|
За окном летает робкий снежок, только-только начиная укрывать землю. Верный знак, что уже можно подумать о зиме. На память невольно приходит и подходящая мелодия — пронзительная «Tombe la neige» Сальваторе Адамо. Сегодня есть как минимум три причины вспомнить её. Артисту исполнилось 82 года. Песня по-прежнему звучит так, словно сочинена вчера. А за окном — снег, с которого всё и началось...
Романтичные девушки ещё во времена СССР отчаянно влюблялись в Сальваторе Адамо. Знакомство с песнями этого красавца мотивировало многих начать изучать французскую культуру и французский язык, мечтая о встрече с кумиром. Даже не зная, что французский для Адамо — не родной.
Сальваторе Адамо родился 1 ноября 1943 года в Комизо на острое Сицилия. Ещё ребёнком он вместе с семьёй перебрался в Бельгию. Вообще-то юный Адамо мечтал стать журналистом. Но тяга к музыке и авторский талант всё-таки взяли своё. Определиться с призванием помогла и гитара, присланная дедом из Италии в подарок...Читать далее
Мстислав Ростропович. «Я весь в долгах…»
https://dmitry48.livejournal.com/699318.html
Я весь в долгах. Я в долгу перед Россией. Хоть я и родился в Баку, где мои родители жили пару лет. Кстати, когда я стал главным дирижёром «Американской симфонии» — Национального симфонического оркестра Америки, на пресс-конференции в клубе журналистов одна газетная дама решила продемонстрировать эрудицию и тоном, показывающим, что мне не удастся «скрыть тёмные пятна в моей биографии», спросила: «Вот вы говорите, что вы русский, а ведь на самом деле вы родились в Баку, значит, вы - азербайджанец!» Я говорю: «Ну, и что? Если кто-нибудь родится в Антарктиде, это значит, что он пингвин?»
Но мой долг перед Россией — это долг не перед советской властью, это долг перед людьми, которые меня окружали, которым я обязан всем, и, прежде всего, тем, что именно я получил то, что им не досталось. Мой отец был великим виолончелистом. Без преувеличения. Я до сих пор не могу играть так, как отец. Он был гениальным музыкантом. Он играл на рояле с листа, как мог это сделать редкий пианист. Чтобы я имел представление о музыкальной литературе, он покупал ноты и, едва принеся домой, играл мне с листа Рахманинова, Чайковского, и это уже во время эвакуации! Я писал в то время фортепианный концерт, и отец считал необходимым расширять мой кругозор.
Как пианист он играл всего Шопена. Он и сочинял. У него написаны четыре концерта для виолончели. А как виолончелиста его знали и певцы, и музыканты, и дирижёры. Он выступал с Неждановой и Головановым, с Гольденвейзером и Игумновым. Он и с Собиновым выступал, знал Шаляпина, у меня хранится соната Рахманинова с надписью отцу, есть письмо Глазунова из Парижа, в котором он пишет отцу: «Никогда не забуду ваше блистательное исполнение моей любимой сонаты Шопена для виолончели».
Но он никогда не искал признания, оваций, денег, спокойно оставаясь в тени. Он и в Москву-то переехал из-за меня, чтобы я мог учиться здесь у лучших учителей. Хотя лучшего, чем он, учителя я не знаю. Но мы приехали в Москву, в нищенство, жили здесь в коммунальной квартире, где, кроме нас, жило ещё, наверное, человек сорок, у нас была полутёмная комната в Козицком переулке. Когда я после шестнадцати лет жизни за рубежом снова приехал в Москву, я разыскал эту квартиру, и оказалось, что комната, где мы когда-то жили, вообще нежилая, это и прежде, до нас, был какой-то чулан, и сейчас снова стала она чуланом, а ведь мы там жили вчетвером.
Когда в 1942-м в эвакуации не стало отца, у меня началась депрессия, я не хотел больше жить. Вот тогда-то меня и стали брать с собой на гастроли артисты Малого театра оперы и балета. Они хотели меня спасти. 3имой, в жуткий холод, они отправились в Орск с мальчиком, тащившим за спиной казённую виолончель номер восемь.
Нас ехало шестеро, я всех помню по именам. Там были Ольга Николаевна Головина, солистка, Изя Рубаненко, пианист, аккомпаниатор, Борис Осипович Гефт, тенор, мой опекун в дальнейшем, Коля Соколов и Светлана Шеина — пара из балета, взрослые люди, заслуженные артисты. И я. Вошли мы в общий вагон, мне досталась боковая полка, на которую я и лёг, потому что ехали мы в ночь. И сразу же погасили свет в вагоне, и каждый из взрослых стал не раздеваться, а, напротив, что-то дополнительно на себя надевать. Потому что одеяльца нам
В сотейник с толстым дном наливаем сок, добавляем агар-агар, размешиваем, всыпаем сахар.
|
  |
|
А скрипка плакала и пела О жизни, смерти, о любви!
Всех за собой позвать хотела -
А люди - просто мимо шли.
Якутянка
Художник Джозеф Кристиан Лейендекер (1874-1951) американский иллюстратор.
Плывёт мелодия на волю и звук рождается в тиши.
Рука смычком ведёт по боли, по струнам порванной души
А мир застыл, он как в удушьи, по переходу в этот час
Плывёт соната равнодушья. простая музыка о нас.
И в понедельник и в субботу, в жару и с паром изо рта
Скрипач, ты мало заработал. наверно публика не та.
Под гул шагов по грязи липкой, средь голосов и в тишине,
Я голос твой услышал скрипка. Ведь это точно обо мне.
© Copyright: Юрий Старухин.
|
