Не счесть алмазов в каменных пещерах,

Не счесть жемчужин в море полудённом

 

Читаю сейчас перед вторым завтраком, чтобы нагулять аппетит, новую книгу Виктора Пелевина из цикла Transhumanism Inc., называется "A Sinistra"  М.: ЭКСМО, 2025. Псевдонаучно говоря, духовно развлекаюсь,

 

Веселая книга и одновременно познавательная, про алхимиков и про изящные способы убийства жирдяев и жиробасов, посредством превращения их в золото. Таким худышкам как наша дорогая редакция в пелевинском мире ни смерть ни трансмутация не грозят. Мы мало весим. Нас не выгодно трансмутировать. Из ленивых философов золота получается как муравей насрал. Такое вот социальное неравенство. Некоторые скажут - Это же фэтшейминг, блть! Социальное давление на поддержание стройной фигуры, блть! Фэтофобия, блть! Фэтхэйтинг в чистом виде, блть! 

 

И мы бы тут согласились с вами, но нет, - это наша жизнь, блть!. А  жизнь - это прежде всего развлечение. Люди, которые видят в жизни что-то большее, чем простое развлечение, не уловили сути этого феномена в феноменологическом смысле. С ними что-то не так. Или они живут там, куда беспилотники не долетают или у них швабра до ведра не достает или они слишком сильно озабочены системой международной безопасности и поэтому переходят улицу на красный свет не глядя по сторонам, если вы поняли про что я сейчас.

 

Ведь, говоря самым простым языком, феномен в феноменологическом смысле есть всегда только то, что составляет бытие, бытие же всегда есть бытие сущего, и для нацеленности на его высвечивание нужна прежде всего правильная подача самого сущего. Вот поэтому я и сижу весь такой стройный, худенький, подтянутый, жру сыр со сливочным маслом и с белым хлебом, читаю и плачу, ну просто как маленький ребенок. До чего же хорошо пишет, Олегович. И мне поэтому кажется, что пишет не он, а мой брат-близнец, трансцендентный безбилетник трамвая нашей души и спиритуальный попутчик плацкарты нашего сердца на рельсах и шпалах бесконечного Дао. А все потому, что я тоже, как и он, считаю, что власть влагалища и произвол власти безграничны, а проклинающие нас потомки, запомнят историю нашей жизни как время бесконечных парадов, золотых унитазов, гопака с пеньковым обнуляжем, фуражек с кокардами, размером напоминающими блюдо для торта, миллиардами на квартирах ментов и сбором по СМС денег на лечение несчастных детишек. А нас самих возненавидят как конченых ссыкунов, жополизов, подонков и долбозвонов, хотя будет конечно лучше, если потомки нас начисто вытрут из табул истории и забудут нах. 

 

А ещё я, также как автор "A Sinistra"  М.: ЭКСМО, 2025, постоянно исполнен благими дискурсами, выкусами, фикусами и нарративами, душу мою распирают бобро и человеколюбие, серцо затоплено всепоглощающей снежностью к каждой божьей твари. И эта снежность переливается через края как вода из переполненной дождевой бочки, и чем больше из неё выливается, тем больше в ней остается. Золотые купола на нашем ноутбуке ослепительно сияют, куаркод начищен, а мирная сердобол-гвардия стоит на страже наших славных куколдов, скреп, реп и кримпаев.

 

И вот так вот переполняешься  к десяти часам дня этой книжной любовью, этим звонким упругим дзеном, и под пенией муэдзина постигаешь божественную истину и казалось бы уж наступило полное просветление - бери его и ешь, но, стоит только оглядеться вокруг: ёбушки-воробушки, какой оксюморон, какой охуяж, какое прсветленное блябуду, милые прекрасные девы и джентльмены! И тут же, по итогам сатори, вслух, тщательно артикулируя гласные сообщишь окружающим, что они полные, конченные мандюки, жиробасы и еблеты. Нервы-то стали в последнее время совсем ни-в-звизду-ни-в-красную армию из-за ваших иностранных агентов,  террористов-экстримистов, коих не счесть в пещерах каменных державного ума.

 

А так то оно, конешно, одно за другое цепляется - листья салата, ожидание балета по

Из детства помню как в девять, примерно, лет прочитал собрание "Былин" в трех или четырех томах. В каждом томе было страниц 600 - 700. Выучил много новых слов - орати, оратарь, во городе стольном во Киеве. В былине "Вольга и Микула Селянинович" - были слова пабедье (время до обеда), омешник и сафьян (кожа). Как ответил принц Гамлет на вопрос, что читаете, принц - Слова, слова, слова. 

 

 Но поразила наш неокрепший детский ум былина про Илью Муромца. Поразила своей неправдоподобностью. Ну вы кншн, помните: Да старо´й казак да Илья Муромец, Илья Муромец да сын Иванович, Он сидел ли тридцать лет на седалище, Он не имел-то да ни рук, ни ног. 

 

 Соврешено неправдоподобна история. Этот былинный скуф Илья Иванович лежал себе спокойно на печи тридцать лет и три года, никого не трогал. Потом выпил отвар каких-то грибов, встал и пошел неотложные дела делать не покладая рук.(!!!!) Типо - Чот у меня, братие, дел накопилось, пойдук перелопачу, пока муд не пропал. 

 

Я побежал сразу к главному консультанту по моему чтению, к моей прекрасной бабушке Анастасии Ивановне и сказл ей чистым детским альтом, прямо глядя в ее большие васильковы глаза - Мама ( я звал бабушку мамой). Мама, - сказал я - Пикми. Здесь, паходу, какаят нереальная лажа. Смотри вот он лежал, лежал до старости - и это, да, нормис. А вот потом идет чисто бейнрот, мама. Потом встал и начал везде непрерывно ходить и что-то делать. Это же нереальный кринж, мама? Кринж, стрём и делулу. Не верю! Здесь все неправда. Ведь логично былоп так: - он бы чутка походил, покряхтел, поагрился. дропнул пару дел в лесу, а потом должен был через пару часов сказать себе в бороду:

 - Пупупупупу. Пойдк я прилягу обратно. 

YoWindow.com Forecast by yr.no

Одна добрая прекрасная дева Наташа прислала мне ночью сообщение: "В наших проблемах может быть НЕ виноват ретроградный Меркурий". Похоже что Наташа у себя, на другом конце мессенджера Макс, та еще ебонутая курочка. Смешная такая. А кто же тогда виноват?

 

Зато утром я встал пораньше, ушел на три часа в барбершоп и наконец то постригся. Два месяца жил как дикарь, без сверкающих ножниц, жужжания, поглаживаний  затылка и кругового массажа висков. Вы меня наверное не поймете. Да и как вы можете понять меня - вмеру ленивого и модно остриженного философа, если не в состоянии понять друг друга. На дворе стоит ноябрь и я вернулся домой. В ноябре все возвращаются домой, чтобы постричься, сделать тонкими нервными пальцами массаж висков и подравнять бороду. .

 

Теперь все утро, смотрюсь в зеркало, улыбаюсь и подмигиваю отражению, а оно улыбается и подмигивает мне в ответ. Про некоторых сабжей из нашего, весьма узкого круга сабжей, можно узнать гораздо больше  улыбаясь и подмигивая нежели разговаривая. После того как наулыбался и наподмигивался до нервного тика, наша дорогая редакция всем коллективом решила проехаться на велосипеде. Не сидеть же такому красивому дома. Если все время сидишь дома быстро состаришься. Дома время идет по другому, не так как на велосипеде. На велосипеде оно не бежит а едет на заднем сидении, согласно Эйнштейну, а дома просто вытекает вместе с жизнью. Здесь подходит метафора пруда. Представим себе, что дом - это пруд времени. И вот этот пруд пересыхает а ты в нем живешь, жрешь червячков, дышишь жабрами и вообще всё заебись. А тут вода времени пропала и ты думаешь - Братан, надо мутировать в амфибию, отращивать лепидотрихии, чтобы ходить и легкие, чтобы дышать, а к тебе пристают и уговаривают остаться. Мол, пруд же, привыкли же, может все обойдется.

 

Поэтому, несмотря на ретроградный Меркурий в третьем доме вытащил велосипед и поехал гулять вдоль моря. Новая прическа, новая борода, уши правда перепутаны - правое с левым. В роддоме перепутали когда собирали. Поэтому про мои уши ни слова. Остановимся на бороде и прическе.

 

Вообщем еду, заодно смотрю картинки которые художники повытаскивали на продажу и привычным взглядом отмечаю- прекрасные девы на улице снова оглядываются мне в след, а я, в свою очередь, на короткие мгновения становлюсь узником их девичьих видений.

 

В двух винных магазинах - в "Коктебеле" и в "Солнечной долине" -появились новые консультанты - милые девы за тридцать с отменным вкусом и развитым как у легавых чутьем на одиноких ленивых философов.

 

С одной, с той что из "Коктебеля", я битый час трепался о графике Руо пока вдруг мимолетное прикосновение её руки к моей ладони не заставило нашу дорогую редакцию снова вспомнить о чрезмерной протяженности быстротечного времени, не имеющего ни конца ни края. Я раскланялся, но уже в следующем магазине в "Солнечной долине" где наливают Полковника в красивые широкие фужеры, а "Меганом" наоборот в узкие я застрял совсем надолго. И ведь не скажу, что мне нравятся маленькие компактные брюнетки. Даже такие умные. ну, вы знаете, из тех, кто хорошо разбирается не только в русской китайщине конца 19 века, но и в онализе (и ситезе) экзистенциально излома в системе феноменологической герменевтики позднего Поля Рикёра

 

А ведь еще вчера Ад казался мне тихой гаванью по сравнению с моим чувством затерянности в пространствевремени, с моей пустой и бессильной апатией, порождаемой зрелищем разлагающейся у меня на глазах неопрятной вселенной.

 

Под вечер, после того как я раскланялся с брюнеткой, а потом в полном одиночестве в кафе неподалеку от Земской улицы съел борщ со сметаной и с чесночными гренками приправленный трансцендентальным единством апперцепции, тремя рюмками водки и неизбежными декадентскими сомнениями . И пусть какой-то сноб после всего что я тут наговорил скажет, что сегодня мне опять недоставало

Мой короткий комментарий - ответ на вчерашнюю реплику Суанта стал поводом для появления сегодня на свет этого небольшого эссе. 

 

Для абсолютного духа требуется бесконечный словарь, некое подобие сферической библиотеки Борхеса, однако, пребывая здесь-и-сейчас он располагает, увы, всего лишь несколькими вокабулами, обесцвеченными от чрезмерного употребления. Это всё равно, что родиться Моцартом и всю жизнь исполнять собачий вальс. 

 

Жизнь на то и жизнь. В ней всему есть место: нашей банальности, которой мы гордимся, паре убогих абсолютов, блистательным фантазиям, большинству из которых не суждено сбыться. В мире вообще не может быть ничего прекраснее фантазий, посещающих головы обезумевших людей.

 

Вот и нашей дорогой редакции закралась мысль, что место где мы сейчас живем - это чудовищное нагромождение пустяков, без которых нам пришлось бы умирать от зевоты, поглощающей пространство, время и материю. А если бы мы смогли увидеть вещи такими, какие они есть на само деле, нам стало бы стыдно рожать детей.

 

После такой нирваны и такого просветления никакие уловки ума не помогут пережить пробудившиеся в беззащитных глубинах сердца инстинкты ясновидения и трезво-мыслия. И никакое чудо не поможет нам воскресить искушение будущим в вышедшей из моды вселенной.

 

Когда-то давно Марсель Пруст, писатель на чтение книг которого я потратил однажды целое лето - оказавшееся впоследствии лучшим летом моей жизни - сказал: Идеи - это суррогаты печалей. Возможно это самая короткая фраза из всех когда-либо написанных им.

 

Тем великолепным летом длинные, кажущиеся порой бесконечными, периоды его прозы прекрасно сочетались с музыкой Перголезе, Кинг Кримзон, Дэвида Боуи, Телемана, Хассе и Секс Пистолз, а вечерами сладкий запах умной травы струился в теплом воздухе, словно обозначая время, когда для того, чтобы продолжить чтение необходимо включить настольную лампу. В подобных поступках без особого труда угадывались снобизм и вырождение.

 

И действительно количество светотени, которое та или иная идея таит в себе, является единственным признаком ее глубины, подобно тому как нюанс веселья в ней является признаком ее обаяния.

 

В остальное, свободное от Марселя Пруста время, для того чтобы выжить среди чужих я учился держать глаза сухими.

Однако, в самом конце того чудотворного лета, мне неожиданно показалось, что моя собака умирает. Я сидел на полу и держал ее голову на коленях, а когда ее дыхание стало прерывистым, разрыдался как баба и ничего не мог поделать с собой, пока не выплакал ведро слез. К утру когда, все обошлось я вынес ее погулять к реке. Мы сидели на берегу и смотрели как спелые Персеиды с пушистыми хвостами чертили и пряли над островами в черном воздухе жаркого южного августа.

 

 

Ваша честь, ленивые философы очень странные, даже если смотреть на них в бинокль. Но и без оптики с ними тоже не так все понятно. Вероятно они подмечают гораздо больше явлений чем простые обитатели глубин и видят гораздо вертикальней чем все остальные, пусть и живут среди обыкновенных горизонтальных подозреваемых. В наше непростое время, когда шаг вниз шаг вверх считается побегом, суду черезвычайно трудно вынести справедливое суждение о бунте лентяя склонного к философии, поскольку, Ваша честь, он большую часть жизни проводит лёжа на диване с книгой. Лежит, подлец, и вздыхает. Некоторые исследователи полагают, что он так бунтует. Но это нонсенс - бунтовать лёжа. У нас, Ваша честь, каждый дурак знает, что в России бунтуют исключительно на коленях. Защита, Ваша честь, полагает, что он просто не понимает против кого бороться и на кого наступать, потому что несправедливость заполняет воздух наших легких, пространство наших мыслей, шахты наших сердец, горизонты событий и молчание оцепенелых небесных светил.

 

Конечно, никто не спорит, мятежный ангел-бунтарь более свеж, более привлекателен и сексуален, но все же таки совершено бесполезен, а то и просто дурак, поскольку ещё не отведал скрепного зловонного благоразумия, в котором тонут все ваши нарративы и задыхаются все наши высокие порывы. В отличие от ангелов и примкнувшим к ним ноунеймов даже самый завалящий, самый никчемный ленивый мыслитель, включая нашего подзащитного, без труда понимает, что в этом мире все находится не на своем месте, начиная с самого мира. Поэтому его не бесит зрелище постчеловеческого ренессанса:  рождение, скрепы, любовь, климат, деньги, смерть, смерть за деньги, странные бородатые мужчины в женских платьях с кадилами, гордые стукачи, бодрые иагенты, орешники, дубравы, томатная паста из яблок, демография, молоко без молока и бензин со спиртом. Наш подзащитный хорошо знает - разложение управляет законами жизни. Разложение, а не это вот всё.

 

Как мать и как женщина, скажу вам, Ваша честь, правду, пусть это и удар кое кому ниже пояса, но всетаки скажу - рядом с таким человеком, Ваша честь - только не завидуйте мне, уютно, тепло и спокойно. (В этом месте наклоняется и целует подсудимого в макушку) С ним можно быть уверенным, что он никогда не станет изобретать новые науки, вдыхать новую силу в одряхлевшие понятия, брать себе чужое, вливать молодое вино в старые меха, дрочить вприсядку или пилить сук на котором сидит. Он вообще не станет пилить. Пить будет, иногда много, иногда часто, а вот пилить - нет. Вот потому с таким философом очень приятно грустить. Нежная такая грусть получается, Ваша честь, тихая и нежная. Что-то вроде молчания ночного леса из которого ушли все ёжики. Или шепота тростника, который никогда не встречал ветра.

 

Обвинение настаивает на суровом приговоре. Оно желает приговорить его к 99 часам сочувствия самому себе, за лежание без цели и чтение без разбора. Это жестоко Ваша честь. Нельзя сочувствовать самому себе. Самим себе сочувствуют только примитивные люди, например политики. Но ведь мой подзащитный не политик. Он всегда говорил нам, что почему-то жизнь устроена так, что с годами дел только прибавляется, именно поэтому его интересует лишь движение мысли, а не дела и поступки. Он считает что движение мысли это красиво, потому что мыслить трудно. Трудиться легко, а вот думать - сто раз вспотеешь, пока что нибудь сочинишь и запишешь. 

 

Именно поэтому наш подзащитный никогда не станет - тут я позволю себе, Ваша честь, процитировать любимого Вами Марселя Пруста - "связывать нить минут, часов, дней, десятилетий и стран". Он давно раскусил весь этот маскарад. И вовремя устранился из него. И даже сам криптодьявол с москоу сити не сможет искусить его будущим в этой немолодой, слегка подванивающей трупом, отдельной цивилизации.

 

Прошу вас Ваша честь смягчить приговор и присудить ему диван с книгами и вид из окна на синее море под нашим неусыпным надзором. 

 

Миру мурр, Ваша Честь. (Поправляет парик, садится рядом с ленивым философом, прижимается к нему своей высокой грудью, потом повторно целует его в