Два дня я колбасилась по чудному снегу, пушыстому, легкому, шампанскому. Шампанское - это официальный его эпитет, с сайта. Снег был прикрасен, а я не очень - ну плохо я по пудре езжу. Неровно. То лечу, а то ползу. И двое суток подряд, по восемь часов в день. "Куда ты прешь в эти осины, там же развернуться негде!! ты устала! уходи отсюда!", - орал мне деспот, пока я ввечеру вылуплялась из очередного сугроба. Развернуться действительно было негде, и я складывалась в раскоряку, со скрипом подставляя разные бока раскоряки осиновым стволам.

Последнее время на простых склонах - то есть без густых елок и без крупных кочек - иногда получается переходить на форсаж, вставать в рейсовскую стойку и бодро обгонять кого попало, например - деспота. Но недолго. Потом ноги отламываются. а дыхалка заявляет, что она однокоренная со словом "сдохнуть".

Почему-то ездить в осинах намного прикольнее, чем в ёлках, хотя снег в ёлках, конечно, лучше. Я бы всё подробно описала, но мы же не чукчи, увы. А то б хорошо. Скажешь одно слово, какое-нибудь "настопушень", и все сразу поняли, что в осинах за солнечный день снег подтаивает, а потом замерзает за ночь, а потом выпадает свежий, немного, дюймов пять, легкий такой, шампанский, а под этой прелестью жёстко скребётся неровный осиновый наст, но на крутых виражах тебя подхватывает мягкое покрывало пудры, и дыхание перехватывает, и деспот ворчит, чего это меня всё время несёт в осины, и ровные стройные стволы мелькают со всех сторон.

Что, устали? ну скоро уже до важного дойду, скоро. Важное - оно суть не результат осознания, а направляющая ассимптотического процесса.

В густом лесу от усталости приходится ехать совсем неправильно, подпруживая, и ногам приходится тормозить мою нехилую черную тушу, а потом прыгать, держать равновесие, и уже к середине дня любое движение причиняет боль. В качестве символа моей личной зимней Олимпиады я бы выбрала русалочку. Кстати и орать сил тоже не остаётся. А до лучших склонов приходится без всякого подъемника подниматься наверх. Охота пуще неволи. Фиг бы меня кто заставил таким ужасом заниматься, если б мне за это платили деньги.

Через пять минут после закрытия последнего подъемника не оставалось сил уже совсем-совсем ни на что, все мышцы представляли собой сплошную гримасу ужаса, тело перестало реагировать ни на что, кости расплавились и превратились в кисель - всё, нет никаких костей, ничто не мешает прогнуться, нет никаких мышц, нельзя ничего напрячь, нечем держать равновесие, нечем пружинить на кочках.

Тут я и поехала: ведь костей нет, мышц нет, ничего нет, и сама я пушиночка, которая взлетает на кочках, былиночка, которая гибко струится под ветром, я пух и ветер, я был листом осины, я порошею пролетал над склоном, я снежной лавиной промчался к финалу трассы, я влип в рейсовскую стойку, как будто бы в ней родился, и мягко виляя лыжами, низкой волной промчался. И меня даже никто не увидел, потому что они все остались сзади, и догнали только когда уже я снимала лыжи, плача от боли.


Так вот, наконец о важном: я предпочитаю горные лыжи всякому искусству, потому что горные лыжи намного лучше всякого искусства выполняют его работу: учат меня, как жить.