Заболев, я целыми днями курил гашиш, приносимый Лукасом или Димой Че: папиросы сворачивались одна за другой, так что к вечеру действие травы уже не ощущалось. Тогда я переходил с папирос на кальяны, наскоро смонтированные из пластиковых "пепси-кольных" бутылок... Кстати, в то время я уже отказался от табакокурения, здесь посодействовали мама (убеждением) и друг Леонид (личным примером)... так что "косяки" изготавливались из экологического безникотинового табака "NTB", приобретенного в аптеке. Несколько месяцев я был адептом миниатюрной трубки, позволявшей курить дурь чистоганом. Тут пример подавал наш перкуссионист Лукас, ухитрявшийся незаметно наяривать свою каменную трубочку даже в общих вагонах поездов дальнего следования. В итоге по ночам меня выворачивал наизнанку кашель, а утром стоило большого труда не думать о зелье. Я, естественно, старался чем-то себя занять: разбирал какие-то вещи или перекладывал бесконечную вереницу бумаг. Но так или иначе в какой-то момент самоконтроль утрачивался, я опрометью срывался с места и начинал шарить под кроватью, надеясь отыскать выброшенную накануне пластиковую "бутылочку" с недобитым "кропалем". Сражаясь с самим собой, я прятал от себя эти пожухлые от дыма кальяны повсеместно -- на кухне, в саду, в шкафу, в туалетном бачке... В самых неожиданных местах могли также оказаться и "кропали" -- маленькие, похожие на крысиный помет кусочки гашиша, расчитанные ровно на один прием. Иной раз, когда зелье было на исходе, удавалось дотянуть "на чистяке" и до вечера. В таких случаях все делалось словно бы под видом подготовки некого события (например, написания стихов), однако в итоге так ничего не происходило. Подлинная задача такой "подготовки" в сознании не афишировалась, но я бы не побоялся связать ее с желанием "дотянуть на чистяке до вечера". Раскладываются листочки, затачиваются карандаши, даже ведутся какие-то предварительные записи... Но все эти действия носят подчеркнуто "нетворческий" характер. Зато потом, после глотка сивушного дыма, возможно, окажется, что это-то и было самим творением, что творческий акт застрял в только что отшелушившемся прошлом. Борьба затрагивала и сферу общения. Иные дни проходили под девизом "не курить в одиночестве", и вот поздно ночью я возвращался из шумных гостей в скват пешком, по раскумарке похерив последний Романвилльский автобус. Иные дни, напротив, имели своей целью "не курить в присутствии", и тогда, как назло, на горизонте вырисовывался Демьян с очередной порцией зелья, снятие пробы с которой -- в замаскированной форме -- выдавалось за репетицию (пение под гитару). Иногда принималось решение "не выносить гашиш из дому" (это когда привязанность к зелью принимала уже форму мании, когда хотелось все время иметь шматок дури при себе, где-нибудь в потайном кармане). И тогда я сначала находил на ступенях метро солидный, тянущий евро на пятнадцать, отрезок гашиша, а затем тотчас же попадал в полицейскую облаву. Наконец, однажды я сказал себе: "А что будет, если я не покурю один день?". Хоть и со скрипом, но получилось (это если не принимать во внимание того факта, что норма кодеиносодержащих таблеток подскочила с двух до шестнадцати). Захотелось развить успех, и вот срок увеличился сначала до двух, а там и до трех дней, по истечении которых, правда, у меня тряслись все поджилки. Теперь первая, наспех собранная "козья ножка" доставляла сущую муку, а не облегчение и ослабу как после утренней, натощак, сигареты. Меня стало, как говорится, "пробивать на измену". Вместо того, чтобы предаваться убаюкивающим фантазиям и легким "ментальным" галлюцинациям, я начинал плакать, лить крокодиловы слезы. Занятия французским языком на курсах и походы в церковь были лучами света в этом токсичном чаду. Впрочем, теперь я уже мог помыслить свою волю не в рамках одного дня или двух-трех часов, но в пределах недели. Каждая неделя распадалась на два взаимовытесняющих временных и психологических промежутка: с гашишем и без него. Иногда мне удавалось поститься четыре дня, и это уже было победой, такую неделю я считал "чистой", то есть победившей...

06.06.97 30 мая Ольга уехала поездом в Германию, чтобы оттуда перегонять в Россию чью-то машину (рискованное коммерческое предприятие). Я ремонтирую квартиру Аллы Тумаркиной в Фонтеней-о-Роз. В воскресенье 1-го мая у нас с Юрием Васильевичем в сквате на Толбиаке гости: Катя Каврайская и молодежь из Израиля, двадцатилетний поэт Петя П. со своей подружкой Танечкой. Много выпито и выкурено, много читано стихов. Под завязку Юрий разругался с одним из обитателей нашего двора, Тьери, которого мы в шутку называли Тьери Бильбок. Оный Бильбок сломал дверь моего ателье и избил 69-летнего художника Ю.В.Титова. Разнимать дерущихся спустился с верхнего этажа алжирец Абдер. Повинуясь восточному закону милосердия и уважения к старшим, он привел Юрия к себе домой, усадил его перед телевизором, подарил ему красную рубаху и почти новый пиджак. Утром 2 июня я гувернерствовал в семье Чаликов, потом, после обеда, клеил обои у Тумаркиной в Фонтеней-о-Роз, по ту сторону железной дороги. В Монтрей к девочкам добрался лишь к 11-ти вечера, они уже спали обе. Во вторник с утра и до четырех вечера убирался в детской комнате. Купил торт, шипучку: у Сони шестнадцатилетие. Оставил их праздновать с друзьями, а сам отправился в скват, на встречу с журналистом Валерой Байдиным. Последний проигнорировал мою просьбу о том, чтобы встретиться безалкогольно, и в итоге мы с Юрием В. основательно нагрузились. От заработанных денег, увы, ничего не осталось. Валера на ура принял наши с Юрой художества, так называемые Альбомы Троянского коня, впрочем, комментарии свои он записывал прямо на страницах наших рукописных книг, чем и заслужил неодобрение Юрия ("нарушает законы эстетики!"). Утром мы, мучаясь от жажды, пили мятный сироп. Потом я привел своего воспитанника, семилетнего Андрюшу, и мы четыре часа кряду втроем трудились над макетом Троянского Коня. Под вечер на меня нахлынуло то, особое одиночество, какое возникает в отсутствие женского пола. Я нашел зарисанный на клочке бумаги телефон некой француженки по имени Фред (видел ее как-то раз мельком в компании Тьери и Эль-Василия, подошел и спросил номер телефона...). Фред не отвечала. Я купил гашишу и поехал к Леониду в архитектурное бюро при Лувре. Сестра Леонида заболела в России гепатитом эС. Помолчали. Поговорили о концепции "Мыслящих свёртков". До Монтрёя я добрался только к полуночи, девочки, конечно, уже спали. Утром 6 июня на все той же станции Фонтеней-о-Роз меня задержала полиция в тот момент, когда я перепрыгивал через турникет. Первый обыск. Пачку табака и спичечный коробок с остатками гашиша я держал в руках, и когда полицейские отвлеклись, уронил коробок на ступени и оттолкнул его ногой. Однако, страх, видимо, был нешуточным, и стражи это заметили, когда допрашивали меня. Сутки я просидел в участке, а потом был препровожден в депортационную тюрьму... Думаю, что если бы не гашиш, я бы, даже будучи безбилетным, держался спокойнее и как-нибудь выкрутился бы...