Л

Лермонтов. По воспоминаниям тех, кто был с ним знаком, он имел отталкивающую наружность. Малого роста, с непропорционально широким и коротким туловищем на кривых ногах, двигался он, видимо, быстро и проворно, отчего казался похожим на какого-то шута, гофманского человечка, выскочившего из скрипичного футляра или старинных напольных часов. На крупной ассиметричной голове блестела жиденькая прилизанная прядь волос. Она только подчёркивала неправильность огромного черепа. Скулы, лоб были широкими и выпуклыми, а маленький нос вдавливался в лицо, словно под нажатием невидимого безжалостного пальца. Невероятно широкая нижняя челюсть, насмешливо-подвижный рот… Офицерские усики не могли хоть сколько-нибудь скрасить Лермонтова.

     В подростковом возрасте он получил от товарищей кличку Маёшка. По имени героя какого-то журнала той поры. Был там кривляющийся горбатый уродец по кличке Майо…

     Кхм, не напутал ли я чего? Сейчас проверю по книге воспоминаний о Михаиле Юрьевиче…

     Да, всё так. Только ещё можно добавить, что журнальный Майо отличался также едким остроумием и склонностью к жестоким шуткам. Лермонтов, как известно, был большим любителем по этой части. Зато глаза его были прекрасны… Нет, невыносимо стало писать дальше!!!

     «Собою нехорош, но глаза – изумительны!» Пошло! Пошло! Пошло!...

     Каков был Лермонтов собой? Видимо, действительно не слишком привлекателен. Насколько же были «прекрасны» его глаза не берусь судить. Современники пишут о «тяжести» лермонтовского взгляда. И о том, что глаза его были черны «как угли». Поверить ли, что именно, как угли? А отчего же не как чернослив? Или гагаты? Не-е-ет, па-азвольте, па-азвольте… У Лермонтова должны быть, как угли-с! Причём раскалённые-с!» Неужто же «раскалённые»? Так ведь раскалённые-то они красные… «Ну… Ну, значит, просто «горячие»! «Горячие» вас устраивают?» Нет. Нет! Не устраивают! Эти, «лично его знавшие» даже не могут сойтись в определении цвета его волос. Одни пишут «тёмно-каштановые, почти чёрные», другие – «золотисто-белокурые». Специалисты снисходительно улыбаются. «Не-ет, сейчас мы вам объясним… Дело в том, что у Лермонтова были… тёмно-каштановые волосы, НО! вот здесь вот, поперёк, э-э-э, причёски, у него была одна СВЕТЛАЯ, ПОЧТИ БЕЛАЯ ПРЯДЬ!.. Понимаете?» Нет, не желаю понимать! Вот что…

     Невозможно в точности представить себе внешность поэта. Портреты – ерунда, на них лицо - явно приукрашенное, смазанное угодливой кистью чуть не до гладкости яйца. Чуть живее автопортрет, но, вопреки устоявшемуся мнению, я не считаю, что у Лермонтова были какие-то выдающиеся способности художника. Кто-то сказал, что единственный рисунок, где лицо его похоже – это набросок, сделанный кем-то с Лермонтова, лежащего на смертном одре. Не видел…

     Нашёл в Интернете… Просто мёртвый человек. Мог бы быть и рядовым солдатом.

     Да-а, а как я хотел найти когда-то эту работу! Думал, увижу нечто особенное, неожиданно раскрывающее образ самого мистического из всех российских поэтов… Снова обмануты ожидания!..

     Что за сумбур такой у меня получился?... Почему я пишу сейчас так бессвязно, так путано? Ответ будет ясный и чёткий, только если я буду совершенно честен перед собой и читателем. С детских лет я не придавал большого значения лермонтовским портретам. Они никак не раскрывали поэта. Они были слишком условны. Неясно оставалось, что более интересовало живописца – лицо или мундир. Живого Лермонтова я никак не мог себе представить. Как уже говорил, несколько прояснялся образ благодаря автопортрету. Там Михаил Юрьевич задумчив и капризен. Обиженный мальчик в бурке, накинутой на плечо…

     А вот как прочитал у Веллера, что Лермонтов был неказистым и отталкивающим забиякой – погрузился в размышления. Это принципиально важно. Если он был некрасив, тогда многое в его жизни и произведениях оценивается по-новому. Прочитал несколько свидетельств очевидцев – с них-то я как раз и начал эту главку. Да, непривлекателен, взгляд тяжёлый, труднопереносимый. Но  временами – прекрасный. С какой-то нездешней, запредельной грустью. (Да простят меня боги за «нездешнюю» и «запредельную»!) И в незаконченном «Вадиме» главный герой – тоскующий, никем не понятый горбун…

     И тут я увидел его – Лермонтова – с такой потрясающей отчётливостью, что мог бы сей же час сесть и нарисовать его несколькими сильными линиями карандаша. Скривившееся туловище. Огромная голова, сильно расширенная, обжатая сверху гладкой чёлкой… Глубоко вдвинутые в орбиты, мерцающие свечками в монашеских пещерках, глаза, где горестное одиночество мгновенно может преобразиться прожигающей насквозь насмешкой. Растянутая скулами желтоватая кожа. Вздёрнутый красноватый носик и жидковатые усики над губами, сложенными в скорбную или насмешливую улыбку…

     И это так потрясло меня… А сейчас захотел поделиться ощущением… Стал сверяться с книгами, портретами, комментариями… Усомнился, что мой портрет точен… Расстроился… Вот и получилось… что получилось…