Я действительно прощаюсь с этим дневником. Теперь уже навсегда. Благодарю искренне, от всего сердца, тех, кто ко мне заглядывал, заходил, даже "засиживался". Но "время приспело", данный дневник себя исчерпал. Не знаю, есть ли смысл вдаваться в подробности... Пиша сейчас, я фактически обращаюсь к Пустоте, поскольку аудитории у меня нет (это, кстати, одна из важнейших причин, побудивших меня прекратить ведение данного дневника), а те 2-3 человека из моих знакомых, которые более или менее регулярно читали мои опусы, и так знают обо мне достаточно много.
Были ли у меня писательские амбиции? В какой-то мере, да, хотя я по-прежнему считаю, что любовь к литературе вовсе не даёт мне право себя самого считать писателем. А потребность чем-то поделиться с миром - ведением подобного дневника никак не удовлетворяется. Впрочем, мне сейчас совершенно нечем делиться. Если приспичит, поищу иной способ быть услышанным, замеченным и т.д.. Я слишком пассивен, чтобы целенаправленно заниматься саморекламой, предлагать себя каким-то сообществам, вступать в активную переписку с кем-либо из блоггеров. Откуда такая пассивность - вопрос отдельный и обсуждать его уже поздно: теперь я ухожу... Смешно и грустно, даже тегов в моём дневнике нет... Не понял, как они делаются...
20 Июня 2011 г. я сделал первую запись. Стало быть, дневник я вёл больше полутора лет. Кажется, довольно. Всё логично: хочешь добиться результата - добивайся. Но я толком и не пытался. Просто попробовал себя в новом качестве - в качестве блоггера. Результат нулевой в самом прямом смысле слова: см. "Авторитетность дневника Дон_Жон"". Не трагично, конечно, но всё же досадно. Особенно потому, что винить, кроме себя, некого. Это самое отвратительное, конечно...)))))))
Можно, конечно, успокаивать себя тем, что, мол, дневник ты вёл для себя самого и т.п.. Враньё! Для себя я мог бы вести дневник и без ЛиРу, а, скажем, как уже привык: от руки, в тетради. Я элементарно не вписался в "блогосферу". Я и в БИОсферу вписываюсь неважно...
Короче, друзья мои (коих я так и не приобрёл), прощайте! Стёр какую-то душещипательную ахинею, которая-таки полезла в эту финальную запись. Пора, наконец, исчезать...
Всегда Ваш (чей?..) Дон Жон.
Честность – замечательное качество. Вроде бы, и обсуждать тут нечего, правда? Однако, стоит только задуматься… О, как я понимаю тех, кто предпочитает жить полувслепую, лететь куда-то, не вникая в коварные нюансы!..
Абсолютная честность невозможна при общении с людьми. На вопрос «как дела?», нормальный человек и ответит, как положено: «На-ар-рмальна!» Мало кто скажет, например: «Да вот проблема: надо ванную принять, да лень встать с дивана.»? Положим, это правда. Но кому она интересна? Только очень близкому человеку, которого не стесняешься. Да и то не всегда. Таким образом, откровенность должна быть «продуманной», тщательно выверенной? Она должна соразмеряться с конкретными обстоятельствами?.. Это как-то… Не до конца честно, да?
И так ведь во всём. Есть ли абсолютная доброта, абсолютная смелость, абсолютный ум? Пожалуй, даже абсолютной красоты не бывает… Вот, например, Мэрилин Монро – эталон женской красоты. Официальная бельфам, так сказать. А я совершенно равнодушен к её прелестям. И, наверно, не я один. Так есть ли что-то «абсолютное» в нашем мире?
Для меня есть. Я видел женщин, в определённые моменты становившихся действительно не по земному прекрасными. И людей, светившихся подчас какой-то изумительной добротой. А разве Высоцкий не выглядел истинным титаном, когда пел со сцены, выбивая указательным пальцем из струн тот ритм, который, казалось, воскресит мёртвых, как труба архангела?!.. И любая лекция Льва Гумилёва – торжество абсолютного интеллекта, вызывающего ни с чем не сравнимый восторг.
Значит, дальше эйнштейновского «всё относительно» продвинуться нельзя? Однако, если всё так зыбко, так болезненно-субъективно, на чём же держится миропорядок? На весьма условных, приблизительных законах? Будем честными до конца. Миропорядок держится на основном инстинкте человека – ВЫЖИТЬ ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ... От рождения до смерти человек, человечество преследует именно эту цель, а всё остальное – так, некоторое дополнение… декоративные элементы…
Я бы удовлетворился этим сугубо материалистическим объяснением, если бы не…
Если бы голова не плыла, и сердце не таяло от женского взгляда…
Если бы не оживала внезапно вера в бессмертие от сочувственной улыбки…
Если бы голос Высоцкого не придавал таких сил, что, кажется, правой рукой отогнал океан, как мелкую волну, а правой – зачерпнул из неба пригоршню колких ледяных звёзд…
Если бы рассказ Гумилёва о Вильгельме Телле не вызывал бы восторг познания, благословенную лёгкость, оттого, что оказывается можно читать лекцию живым смешным языком, отчего она буквально «втекает» в тебя, как новая кровь, и «весело бежит по жилам»…
Да, если быть АБСОЛЮТНО ЧЕСТНЫМ, хочется выжить. Но дорого ли стоит жизнь без всего перечисленного? Любовь к женщине, к другу, к певцу, поэту, учёному оправдывает жажду жизни. Более того – подтверждает, что за границей земного существования нас ждёт нечто Новое, Невыразимо Прекрасное. Там, за этой границей, - Бессмертие. Любовь и восхищение – отсветы Сияния Вечного, Непреходящего.
Мне скажут: «Н-ну-у, это знаете… Не слишком убедительно как-то…» И я честно
Никому не охота выглядеть дураком. Причём быть дураком, вроде, никто не боится. Хотя бы потому, что практически каждый уверен если уж не в том, что умнее всех, то, как минимум, в том, что не глупее других. Если кто-то признаётся в том, что «глуп», «ограничен» - это, как правило, либо жеманство, либо стремление избежать ответственности («я дурак, а с дурака взятки гладки»). Но в общем люди боятся обнаружить свою глупость или… необразованность. Последнюю часто смешивают с глупостью, хотя количество прочитанных книг может развить ум, но уж никак его не заменит.
Слово «образованность», в принципе, можно истолковать как создание,образование новой личности. Преображение человека при помощи книг, лекций, интеллектуальных бесед и т.п.. Оскар Уайльд непременно добавил бы в данном случае: «Правда, для обновления личности недурно было бы таковой являться». Приобретение знаний должно быть одухотворённым, то есть оно должно иметь высокую цель, иначе толку от него будет немного.
В школах давно уже практикуется такой способ развития памяти и речи: ребёнка заставляют учить стихи наизусть. Много ли людей помнят сейчас эти стихи? Я понимаю, вряд ли кто-то подсчитывал, но… всё же?.. Зато педагог, сумевший передать ученикам свою любовь к поэзии, «заразивший» их читательским восторгом, навсегда сформировал у них особенное отношение к стихам. И вопрос: что важнее – принудить школьника запомнить несколько пушкинских четверостиший, или дать ему ощутить волшебное влияние Поэзии – отпадает, поскольку ответ слишком очевиден.
Вчера я беседовал с человеком, который приложил немало сил, чтобы доказать, что он умнее и образованней меня. Забавно, конечно, что неожиданная встреча и разговор с ним состоялись именно тогда, когда я настроился написать главку об «уме и образовании». Но вот разговор состоялся. И соревнование двух «завзятых болтунов» не привело к победе ни меня, ни его. Беседа растворилась в вине и блаженном расслаблении. Это как раз неплохое завершение дискуссии… Если совсем коротко и просто, этот господин стремился продемонстрировать своё виртуозное владение логикой, доказать преимущество собственного интеллекта. Хотя, по сути, идея его сводилась к очень скучному тривиальному умозаключению: «Для всего есть сугубо рациональное объяснение, и жизнь человека всецело зависит от тех или иных обстоятельств, которые возникают по определённым причинам, которые мы либо знаем, либо не знаем.»
Я же поначалу выжидал, когда возникнет подходящий момент, чтобы срезать упивающегося собой нахала (нахал он хотя бы потому, что осмеливается что-то доказывать моему величеству); потом понял, что искать слабое звено в логической цепочке моего собеседника слишком утомительно (у него все карманы набиты запасными звеньями разного сорта). Тогда я попытался перевести разговор в область нравственности (рассуждая о добре и зле, человек непременно где-нибудь да споткнётся). Но, по счастью, вино подействовало на обоих как успокоительное: «поединок не состоялся по случаю слишком хорошей погоды»…
Победила не «дружба», нет. Нельзя также сказать «покрасовались и разошлись». Мой собеседник – чиновник, то бишь человек, существующий в условиях, убивающих всё человеческое (комментарии тут, надеюсь, не требуются). Ему просто не с кем поговорить по душам. Ну перед кем он может щегольнуть своей эрудицией? Перед конкурентами? Перед подчинёнными? Перед женой? Перед друзьями?.. Не уверен, что у него они есть… Меня же ему бояться нечего (я не имею отношения к его ведомству), и я его не боюсь (я от него не завишу). Вижу его второй раз в жизни, значит, есть шанс меня удивить своими достоинствами (поди-ка, удиви жену эрудицией! она же скажет: «Лучше бы в магазин сходил, а то хлеб кончился.»). Друзья же (если таковые имеются) не так глупы, чтобы тратить свободное время на умные разговоры. Они начнут про охоту, про то, где в отелях за границей лучше кормят, про новую модель машины… А тут подвернулся
«У всех у нас свои маленькие странности». Так говорят. Говорят, как всегда, не особо вдумываясь в сказанное. Это такой вид самоуспокоения, терапии: пробормотал на ходу и – бежишь дальше… Вдумываться некогда. Надо успеть дела сделать. Дела… Дела…
Один чего-то боится и спешит любой серьёзный разговор свести к шутке. Мол, на самом-то деле жизнь – так-кая смешная штука, блин!.. Это его успокаивает, примиряет с действительностью и т.д.. Но страх остаётся. Он неизбывен и неистребим.
Другой тоже боится, горько тоскует. Реальность насилует его ежедневно, и человек этот – жертва обстоятельств. Обстоятельств, загоняющих в угол, давящих на душу с непереносимой тяжестью. И он, этот другой, бунтует. Он восстаёт против обстоятельств жизни, против здравого смысла, против морали. Потому что жизнь, здравый смысл и мораль представляются ему чем-то несовместимым с его личностью. И правила, те правила, которые принято называть «общепринятыми», ему не просто чужды. Они его действительно убивают…
Третий… Третий страдает неврозом, то есть приступами навязчивых состояний, когда сердце стискивает ужас от мнимой опасности. Он даже может знать причины возникновения этих состояний, уметь анализировать такие состояния. Но избавиться от них никак не удаётся почему-то… И тогда его спрашивают: «А хочешь ли ты от них избавиться? Не нужны ли они тебе для чего-то?» И бедный третий растерянно смотрит на спросившего, беспомощно молчит. Он ошарашен тем, что ответа у него нет.
Вариантов, как вы догадываетесь, уйма. Гармоничных, спокойных людей, как говорится, днём с огнём… Однако, если всё же ВДУ-МАТЬ-СЯ… Может, главное-то как раз в том, что данные трое: насмешник, бунтарь и трус – страдают примерно от одного и того же… От неадекватного восприятия реальности. Она их пугает, давит.
Психоанализ тут бессилен. Как справедливо заметил один психолог, психоанализ возвращает человека в прошлое, но это не гарантирует решение проблем в настоящем и, тем более, в будущем. В противном случае психологические проблемы вовсе перестали бы существовать, а так мы знаем лишь о каких-то отдельных пациентах, которым якобы помог психоанализ. И это, на самом деле, принципиально важно.
Я не пишу научную статью, даже не претендую на «раскрытие темы» человеческих странностей. Просто размышляю… Человеку свойственно чего-то бояться, избегать неприятных ситуаций. Это на уровне инстинкта, тут всё ясно. Но что делать со страхом иррациональным? То есть с тягостным ожиданием катастрофы, которое ничем, вроде бы, не обусловлено? И что делать с «беспричинной тоской», которую, наверно, испытывает пусть и не часто, но каждый из нас? Откуда вдруг наплывает эта дрянь, принуждающая человека суетливо искать способы защиты от меланхолии, подавленности, тревоги?...
Я думаю, это всё связано с мучительным несоответствием реальной жизни и ожиданий человеческих. Мы алчем Рая на земле и не находим. Почему? Потому что его нет. Потому что мы сами, в силу нашего несовершенства (в церковной терминологии это называется «греховность»), препятствуем торжеству Гармонии. И зачастую мстим этому миру с той же непоследовательностью, с какой ребёнок поддаёт ногой кубики, если неумело выстроенная им башня обрушивается.
И вся эта морока, все эти внешне бессмысленные терзания неотъемлемы от человека, как, скажем, способность мыслить или испытывать физический голод. А «странности», нелепые привычки, настораживающие свойства – всё это, как правило, способы защиты от страха и тоски. Склонность всё высмеивать, эпатаж, болезненная пассивность и прочее, прочее – проявления борьбы личности с несовершенством мира, сиречь – своим
Прошу прощения у тех, кто, возможно, был читателем моей сказки. Не пишется дальше. И вообще дневник мне уже не интересен. Так что позвольте попрощаться. Насовсем? Не знаю. Но, в любом случае, сейчас я не способен ничего сочинить или предложить. Если доведётся снова встретиться... Да в общем не важно! Пока!
Глава одиннадцатая «Просьба Полосатого»
Светало. Уже светало. Голова у Себастьяна не болела, так только – чуть поднывал затылок. Алиса сидела на полу, у его ног, положив, как всегда взлохмаченную, голову ему на колени. Растрёпанная причёска и остро-синие глаза… Чем-то она напоминает этот… татарник… Главное, и рукава у неё с фестонами, и юбка… Один в один листья татарника! Хорошо…
Полосатый устал говорить и теперь смотрел сквозь мутное стекло окна, посасывая длинную белую трубку. Со стороны могло показаться, что это не трубка, а кость. Однако, мысли у Чародея были не такие, как у Брындхоффа. Освободить гнома труда не составило никакого: командир с комендантом в снег попадали, заснули; а быстро развязать мешок и выпустить гномика, да ещё невидимого – вообще легко, как вдохнуть-выдохнуть. В общей сумятице никто и внимания не обратил на всё им, Чародеем, проделанное. Не до того было солдатам… Только вот оставались вопросы… Вопросы оставались. Ночь ушла, её вытеснял розовый зимний рассвет. А вопросы оставались… Тени четырёх сидящих в комнате - поблёкли, растворились, как призраки – их рассеял розовый зимний рассвет. Но вопросы оставались… Проклятые вопросы!
Полосатый не привык долго думать о вещах неприятных. Он в принципе не привык ощущать себя в неловком положении. Длинные свои годы он прожил беспечно и весело, точно катясь в санях по мягкой снежной дороге. Длинные годы тянулись к далёкому горизонту. За спиной оставались ямы, крутые спуски, ухабы – всё покрывал слой мягкого пусто-белого снега. А теперь… Теперь, драконья отрыжка, что-то пошло не так! Сани завернули туда, где проехать нельзя было. Надо было вылезать, осматриваться и думать,куда идти… Др-р-раконья отрыжка, как же это неприятно!
Магда зевнула, прикрыв ладонью рот. Очень изящно. И глаза сонно сузила, обратившись внезапно в фарфоровую кошечку. Она устала.
- Предлагаю всем лечь и поспать,- сказала она и повернулась к сестре.- Алиса, я пойду и переверну вывеску (знак того, что трактир закрыт), а ты пойди, уложи Себастьяна. И сама тоже ложись. Больше мы сейчас ничего важного друг другу не скажем,- последнюю фразу она выговорила сквозь зевок, как бы пропела её.
Полосатый молча глядел в окно. Чёрные полосы его бороды казались чернее обычного, а тонкое лицо выглядело слишком бодрым для того, кто не спал всю ночь. Он всасывался, вгрызался в трубку и думал…
«В общем, что-то давно уже пошло не так. Что? Что?! Главное – Занзарр. Безусловно, всё началось с окаянного Перстня. Кто прежде был его владельцем? О, это давненько уж было… Кажется… Да, Принц Клаяр. Припоминаю, хорош он был собой. Тоненький, гибкий… Легко двигался, поворачивался быстро, как флюгер. Жаль, погиб молодым… Связался с феей, дурой сверхъестественной! Но не о том речь! Что же я всё время мыслями разбегаюсь. Тут одну нужно поймать, оседлать, а я, как вор во взбесившемся табуне – то на одну лошадь бросаюсь, то на другую! Итак - Перстень, чтоб он сгорел! Нельзя гному этой вещью владеть, нельзя! Ни ему добра от того не будет, ни другим… Недаром старейшина Брэд говорил: «Лучше десять землетрясений, чем один хозяин у Занзарра!» Прав был белоголовый, теперь всё зашевелится, сдвинется с места, начнётся не просто война, а… Земля с небом схлестнутся, вот что! Уже побежали волны: Брындхофф приободрился, его, крокодила пузатого, только расшевели – он заворочается, сощурит пожелтевший глаз и попрёт сам хоть на край света за гномишкой… А вперёд своих ящериц ушастых пустит с Драном во главе. Люди прознают о перстеньке – тоже оживут, запрыгают: им же, слабосильным, до зарезу хочется власти, чтобы всем дивным носы утереть! Пойдёт резня… Меж собой перегрызутся и дивным тоже
Глава десятая «В нише»
Есть ведь нормальные замки, где одновременно поднимается решётка и опускается мост! А тут, прах их возьми, один рычаг – для решётки, другой - для моста! Решётку поднять успел (слава Богу!), а второй рычаг… Да поди найди его, когда за спиной этот… длинный… Мощный боец. Бывалый. И как это Дран сумел у него вырваться?! Где-где, а уж тут точно повезло! Эх, теперь бы оторваться только от погони!..
Вдоль крепостной стены шёл узкий выступ, по нему-то и двигался боком, прижимаясь спиной к каменной кладке, Дран. Связанные руки мешали, но перегрызть верёвку на ходу – пустой номер. Ветер жёг лицо, снег слепил, подошвы скользили по замёрзшему выступу, но драконий помощник упрямыми толчками продвигался всё дальше, пока не оказался в какой-то узкой нише. Зачем её сделали? Какая разница! Есть возможность перевести дух – уже неплохо…
Дран рвал зубами верёвку, теребил ими узел с рычанием цепного пса. И прислушивался… Солдаты – дурачьё! Ни один не сообразил, что беглец мог уйти вбок по верхней кромке рва; все, как бараны, попрыгали в ров, рыскали там, перекликаясь сиплыми, лающими голосами. Он их не видел, но слышал крики, звон стали и возню. «Крысы! Валяйте, рыскайте! Я сейчас только узел ослаблю, а там…» Что же должно произойти «там» Дран и сам не ведал, но, освободив руки, он что-то да придумает! Да можно хотя бы обогнуть полукруг стены и начать карабкаться по стене башни. Холодно, конечно, ну да перчатки, по счастью, есть: ему бы хоть до самой нижней бойницы добраться, а там…
Мысль была паршивой. Просто глупой была эта мысль! Ну какой ему смысл добираться до бойницы? Что он, сможет в неё протиснуться, что ли? Но сейчас было не до умных мыслей! Верёвка, гадина, больно крепкая попалась!.. Снизу, сквозь завывания ветра, прорываются лающие крики солдат… Ничего, пусть лают… Хорошо, настоящих собак по следу не пустили!.. Да что это он! Какая собака удержалась бы на узком оледеневшем выступе?? Ни одна соба… Ага! разъехалась, наконец, верёвочка! Дран усиленно закрутил руками. Освободился. И тут ледяной вихрь буквально пригвоздил его к стенке ниши, перехватило дыхание, бешено закружился в глазах ставший радужным снег. Господи, что это?!!..
Ничего. Ничего особенного. Снег перестал идти. Ветер утих. Улетел невесть куда. Небо прояснилось, и серебряная ноздреватая луна словно приблизила к Драну круглое лицо, заглянула внимательно в глаза. Дран перевёл взгляд на ставший видимым противоположный край рва. Там метались огни факелов, рыжие их отсветы перебегали со снега на людей, озаряли яйцеобразные шлемы. Сам Дран был невидим в тёмной нише, и ему оставалось только подождать не более часа.
«Угомонятся… Верней, пошныряют-пошныряют и вернутся не солоно хлебавши,- думал Дран.- Х-хэх! Дурачьё, где им скумекать, что я тут, в нишке, схоронился! Правда этот… длинный… Он на меня зол, да и соображает получше… Вдруг догадается вдоль стеночки кого-нибудь пустить?.. Ну чего, тогда я его – того, кто нагрянет - ногой в брюхо, а сам – вниз на заднице съеду, подхвачу его меч и стану на ту сторону пробиваться. Никуда не денешься – скроюсь. Гм, хорошо сказал, да?..»
Глава девятая «Ещё двое заснули…»
Полосатый не умел долго злиться. Раздражение на Магду (слишком уж круто взяла его в оборот золотоволосая дамочка!) сменилось весёлым оживлением: в груди разгорался костёр воодушевления, а искры от внутреннего костра, летели вверх - сверкали в глазах. То были искры любопытства – сильнейшего из чувств Чародея. А правда, дико ведь любопытно, что сейчас стряслось с гномом?! Ясновидцем в полном смысле слова Полосатый не был. Прошлое и грядущее рисовалось ему смутно, как сквозь болотный туман. Н-ну, когда точно не знаешь, что впереди, что сзади – только догадываешься, предполагаешь. Однако, Полосатый был весьма догадлив. Чародей же всё-таки! К тому же не из последних… хоть и поразительно легкочувственный.
Зная гнома, он сразу сообразил: поссорившись с Алисой, не станет он долго бродить по улицам, даже в «невидимом виде». Во-первых, холодно. Во-вторых, непременно захочется забиться в уголок в своей комнатёнке и пыхтеть трубкой, растравляя… как это у них называется? А, да! Душевную рану! Чудные они, честное слово! Эх-х-х!.. Ну а раз дома гнома нет, значит кто-то его задержал… Люди, даже спьяну, вряд ли с ним свяжутся – гном, всё-таки, к тому же, «по предсказанию», должен «озолотить» всё Королевство! В то, что озолотит, положим, кто-то и не поверит. Большинство даже! Но побаиваться и уважать будут. Хотя бы годик-полтора… Значит, прихватил Себастьянку тот, кто из «дивных», к тому же знающий про Занзарр. Методом исключения – остаётся только Дракон. Его рыжеухие помощнички всюду шныряют, вынюхивают, высматривают, выслушивают. Ясное дело: донесли уже о перстеньке… Вроде, ну и что с того? Всё равно же ни отнять, ни выкрасть Занзарр нельзя! Он всегда возвращается к законному владельцу. Но заполучить гнома в союзники… Принудить служить на себя или… по-хорошему уговорить… А? Заманчиво же, а? Эдак можно опять такой шорох навести на всю страну!..
Летал когда-то Дракон, где хотел, палил деревни огненными струями из ноздрей. Принуждал разные города-королевства платить дань. Да вот состарился, зелёненький, потерпел пару-тройку небольших поражений (один раз, отступая, даже крыльев лишился), притих, затаился в горах. Брындхофф-то молодец, не то, что другие перепончатые: не стал драться до последнего, а тихонько убрался восвояси. Сидел себе, никому не досаждал и, вроде как, забыли про старичка… А тут – бац! Такой случай подворачивается! Да если даже гном упрётся и откажется помогать, он же в плену когда-нибудь да помрёт (своей смертью, естественной), а тут и колечко освободится!.. Невидимый Дракон, даже и старенький, и без крылышек, - это же… это же… Да-а, грех не попробовать похитить ценного гномика с бесценным Занзаррчиком…
Полосатый и Магда не совещались, не продумывали план действий. Оба знали: просто надо идти, искать. А с чего начать и так ясно же: разумеется, с выезда из Человеческого Королевства. У Брындхоффа крылатых помощников не имелось, а значит и вывозить гнома должны обычным путём. Только усыпив сперва или оглушив, и спрятав где-то в повозке или в заплечном мешке.
- Думаешь, его далеко уже успели увезти?- спросила Магда, когда они с Полосатым неслись в санях к заставе.
Тот усмехнулся: вопрос был задан просто так, от обычного человеческого беспокойства, абсолютно бессмысленного, как считал Чародей.
- Сама ведь знаешь,- ответил он, закуривая трубку.- То, что времени терять они не станут – это точно. Где им его держать? У них, у наушников, и мозгов не хватит найти надёжное убежище. Да и связей с людьми никаких… Я вообще думаю, его не наушники, а кое-кто другой умыкнул.
Глава восьмая «Упустили!»
Решётку поднять Дран успел. И тут же в будку ввалился командир Бранд с мечом в руке. Можно было просто захлопнуть дверь снаружи и задвинуть засов: осталась бы гадина в ловушке! Через окно ему не уйти – там бы его стерёг Бранд. Прибежали бы солдатики, скрутили убийцу-лесовика… Но Бранд сгоряча ворвался следом, чересчур жгла сердце досада, что не может справиться с каким-то прохиндеем. А тут ещё валяется на пороге убитый привратник с головой, рассечённой от темени до переносицы… Ну нет, не ускользнёшь ты от меня, змея поганая!..
Биться на мечах в тесной будке невозможно. Один выпад, другой – «лесовик» легко отразил их, хоть остриё и зацепилось за какую-то дурацкую полку, с которой попадали горшки и бутылки. Резко запахло растёкшимся вином и пряностями. Противники постояли, тяжело дыша, прикидывая, как действовать дальше. Бранд вдруг ухватился за стол и двинул его на Драна, прижимая «лесовика» к стене. Дран попытался достать командира мечом, но тот увернулся, отступил, выставил вперёд клинок.
«Худо дело,- думал Дран,- теперь не так-то просто будет отбиваться.» Бранд не атаковал. Он стоял, держа наготове оружие, внимательно изучая попавшего в ловушку зверя. Притиснутый столом «лесовик» перебрасывал меч из руки в руку, улыбался и смотрел в глаза без намёка на ожесточение или страх.
- Ну и что теперь, слизень бородатый?- спросил Бранд.- А ну брось игрушку, жёлудь!- и пугнул, дёрнув рукой с зажатым мечом.
Расчёт был на то, что «жёлудь» тоже дёрнется, занервничает и появится возможность провести один из любимых ударов: стук-втык. Но Дран неожиданно засмеялся и бросил оружие на стол. Развёл в стороны руки, точно приветствовал своего врага.
- Сдаюсь,- успокоил Дран Бранда. Был у него один вариант: внезапно швырнуть мечом в лицо врагу, тот отступит – тогда резко отодвинуть стол, вскочить на него и… Да уж чересчур силён оказался командир лесных разведчиков. Рисковать не имело смысла.
Бранд сгрёб второй меч, швырнул в сторону.
- Стой смирно!- приказал он с ненавистью глядя Драну куда-то в лоб.
В будку влетел стражник с «гляделки» (сторожевой башни). Шлем его, стальной, яйцеобразный, казалось, стал длиннее от волнения. Усы торчали парой напрягшихся хвостов. Бранд мельком на него глянул.
- Солдат, свяжи этому руки!
Стражник моргнул глазами и шмыгнул носом.
- Слушаюсь! А где верёвка?
- Поищи!- рявкнул Бранд.- Глаза есть? Посмотри вокруг!..
Стражник быстро поставил в угол пику, бросился шарить по углам. Верёвка отыскалась в одном из старых ящиков. Дран миролюбиво следил за всем, продолжая стоять смирно у стены, а сам стремительно соображал: «Сразу-то допрашивать не станут, сперва отведут в
Глава седьмая «Сон Себастьяна»
Сперва мерцало что-то золотое… Что было до этого – неясно, но потом всё отчётливей и отчётливей забрезжило сияние. Красивое, на глазах разрастающееся. Глядь – а это оказывается всего-навсего – Солнце. Наше, родное… Лес вырос под ним, проявился привычный пейзаж. Одно дерево показалось подозрительным – вглядевшись, гном понял – это островерхий силуэт Чародея в капюшоне. Прикидывался деревом, хитрец! Елью зелёной. Но он-то, Полосатый – бурый, а не зелёный. Вспорхнули птицы – смешные, толком, кажется, и крыльями махать не умеющие. Они трепетали, трепетали и падали, словно помятые кем-то эльфы или бабочки…
Возникла петлистая дорога, по ней медленно поехали обозы с мешками. На мешках покачивались купцы из Города Гордецов. Медленно плыли голубые дымки их трубок. А вот и зевнул им навстречу полукруглый ротище арки в крепостной стене… Стал глотать обоз за обозом. Гордецы уезжали в арку и словно растворялись в её чёрной глубине.
На небо набежали тучи, нахмурились, как мохнатые брови привратника. Закапал дождь и запахло нежностью и слезами. Гном вдруг осознал, что стоит под дождём и что он уже внутри пейзажа, а не вне его. Он поёжился: рубашка стала намокать. Осмотревшись, Себастьян поспешил в какую-то рощу. Узкая тропинка как бы сама бежала туда, текла ручейком, увлекая за собой гнома. Углубляясь в рощу, он с небывалой остротой ощущал запах грибов и ещё почему-то казалось, что где-то далеко плачет Марвик; то есть самого плача он не слышал, но точно знал – где-то в стороне плачет его друг, маленький бескрылый эльф. Вдруг ноги словно увязли в земле, дальше идти стало невозможно. Что такое?..
Внезапно откуда-то вырос огромный красный цветок, в вывернутых наружу лепестках покачивался Король Эльфов. Он надменно смотрел на гнома и качался, качался… пока не съехал с лепестка на обтянутом трико задике и - лицом прямо в мокрую траву. Себастьян засмеялся и вдруг испытал неслыханное облегчение. И ноги оторвались от земли, и гном полетел куда-то над землёй, постепенно набирая высоту.
Плыла под ногами шевелящаяся, как водоросли в воде, трава. Деревья расступались, открывая путь. Мигнул с одобрительной хитрецой синий кружочек глаза. То был Ворон Гракх, смотревший на Себастьяна с толстой дубовой ветки. Он одобряет и ободряет его. Как интересно… Почему-то вспомнился Перстень Невидимости. Гном сунул руку в кармашек, нащупал его прохладный металлический обод, извлёк наружу. Синий камень глянул на него живым глазом, он пугающе переливался каким-то жидким, притягивающим блеском, показалось даже, что в камне возникла некая глубина, коридор, в который потянуло, точно магнитом. Вскрикнув, Себастьян разжал пальцы – Занзарр стремительно утонул в пустоте. «Надо спуститься за ним, надо спуститься»,- твердил Себастьян и действительно стал постепенно приземляться.
Что-то больно стукнуло по затылку!.. Голова загудела, как гонг на «виселице». В глазах заплясали оранжевые звёзды, похожие на уши драконьих наушников. Всё заглохло. Сон окунул гнома в новую реальность. Тёмная запущенная кухня. Резко и остро воняет безобразной стряпнёй. Фырчат и дребезжат крышками кипящие кастрюли на плите. В чёрном углу – ведро и веник. Неужели это кухня его подруг Алисы и Магды??? Не-е-ет, слава Богу, другая! И толстенная кухарка, ни капли не похожая на Алису, стоит спиной, помешивает поварёшкой гнусный суп. Сквозь стену входят солдаты с пиками на плечах, с грохотом ставят их в угол, рассаживаются за столом. Кухарка поворачивается круглой и словно поджаренной рожей, со звоном разбрасывает миски по столу. Глядь, а у гнома уж и белый колпак на голове, и живот стянут фартуком, и он уж обходит стол, прижимая к боку горячую кастрюлю, разливает солдатне суп.
Глава шестая «Гибель Пауля»
Уехать из Королевства Дран решил в ту же ночь. Мало ли, вдруг утром обнаружится исчезновение гнома, начнётся шумиха и всё такое… Во дворе он развязал мешок, вытащил ещё находящегося в беспамятстве гнома, обыскал неподвижное, как бы спящее, тело. Пояс с кинжалом он предусмотрительно снял с Себастьяна ещё там, в нише на улице. А в поясной суме сейчас нашёл старый, крепко пахнущий хвоей кисет (Себастьян из всех табаков предпочитал этот, смешанный с перемолотыми сосновыми иглами), трубку, огниво, носовой платок, точильный камень, несколько орехов и… Занзарр.
«Надо же, какой!- подумал Дран, наскоро осмотрев Перстень.- Синенький!..» Но следовало торопиться. Сбросив всё гномье богатство обратно в суму, драконий помощник скрутил, как следует, свой трофей верёвкой. Кляп не рискнул засовывать в рот: в мешке, да ещё с кляпом во рту Себастьян мог и задохнуться. Впрочем… А стоит ли его засовывать обратно в мешок? Надеть Перстень и бросить сверху!.. Не-ет… Нет, опасно! Очнётся – мычать станет в самый неподходящий момент. В мешке, всё-таки, не так слышно. Да и замёрзнуть может, погодка-то какая – бр-р-р-р! И вообще… скатится с воза – не придерживать же всю дорогу до ворот невидимое тело! Можно, конечно, привязать покрепче к телеге… Неохота возиться! Ничего, не задохнётся!
Впихнув Себастьяна обратно в мешок, Дран уложил его среди десятка оставшихся мешков с шишками, но дырочку небольшую в мешковине всё же прорезал – чтобы чуток воздух проходил. Резал гномьим кинжалом. Вещь дивная! Ладный такой кинжальчик – возьмёшь в руку, он в миг с ней срастается! И лёгкий такой, а уж остры-ы-ы-ый… Чуть-чуть секанул остриём – ткань точно сама расползлась. Дран полюбовался оружием при мутном свете единственного фонаря, болтавшегося на столбе рядом с телегой. Хорош, собака! Надо потом гнома уломать, чтобы отдал… А можно и не уламывать – скажу, что выбросил от греха, или потерял. Очнётся – ему не до того будет… Ну, с Богом!
Дран легко взлетел на облучок, дёрнул поводьями…
Часы на ратуше пробили час ночи - дон-н-н… Прохожих нет. Мерцает где-то по левую руку костерок: ночной патруль греется. Опять заволновалась притихшая было метель. Зарябило в глазах от летящего снега. Ржаво скрежещут на ветру вывески трактиров и лавок. Огни фонарей светят тускло и с томящим сердце безразличием.
Вот и узкий каменный мост перед аркой в крепостной стене. Колёса телеги загрохотали веселей, по-удалому…
На стук в дверь, выглянул из будки толстый привратник Пауль. Физиономия не заспанная, тревожная.
- Тебе чего ещё? Куда ты ночью?- глухо спросил он, бегая глазами.
«Что это с ним?»- подумал Дран и сказал, беспечно улыбаясь:
- Домой, господин привратник. Хватит, наторговался уже.
- Чего ж ночью-то?- спросил Пауль, забирая въездную грамоту.- До утра не мог подождать?
- Да ну!- махнул рукой Дран.
Любой другой стал бы торопливо или наоборот – очень основательно объяснять, отчего ему
Глава пятая «Полосатый вернулся!»
Сёстры снова одновременно бросились к двери: показалось, что гном постучался. Нет, опять не то! Видимо, обвалился снежный пласт с карниза или ещё что-нибудь… Алиса и Магда вернулись к столу, на котором дрожал маленький огонёк свечки. Он вздрагивал в медной плошке с изогнутой ручкой, напоминая испуганного гномика в жёлтом колпачке. Казалось, гномика посадили в плошку, как в лодку, и отправили в открытое море…
Заплаканная Алиса безнадёжно уронила голову на руки, сложенные на столе. Взлохмаченная причёска безутешно закачалась. Грустная Магда села на скамью, поджав ногу, глубоко вздохнула и выдохнула через нос. Сказать ей уже давно было нечего. Оставалось сидеть молча, горевать. Это было невыносимо.
- Знаешь,- голос Магды срывался, она прокашлялась.- Знаешь, утром я ещё раз к нему схожу. Если он дома окажется… упрошу придти к нам. Ты же знаешь, в нём и родник, и золото есть… Ну, Алисёнок, нас же не обманешь!
- Я ему в самый родник наплевала!- глухо, не поднимая головы простонала Алиса.- Он теперь никогда не простит. НИКОГДА!- она всхлипнула и плечики её мелко затряслись.
У Магды уже не было сил утешать сестру. Да и при чём здесь родники и золото?! Если уж обидели человека или гнома – родник мутнеет, прячется, а золото – меркнет, уходит в темноту. Поди-ка откопай их заново! Тем более у того, кто и от себя-то их прячет, не то, что от других… И главное, знала же золотоволосая Магда, что этим закончится! Трудно, безмерно трудно ужиться втроём! Ладно Магда, она терпелива и крепка, как высокая сосна. А эта девчонка… Этот бегающий крикливый цветочек, чуть что – впивающийся всеми своими шипами в первого встречного… О-о-о, как с ней нелегко бывает… О-о-о, сколько требуется снисхождения, чтобы она, наконец, смягчилась и перестала колоться!
Самое обидное – гному это почти уже удалось! Ему бы потерпеть чуть-чуть, не злиться… Да что это она мелет! Он и так терпел все алискины дерзости и крики, нельзя же от гнома требовать нечеловеческой выдержки!.. Ах, как же всё это скверно, грустно!!..
Магда тоскливо перевела взгляд с отчаянно растрёпанных волос сестры к окну… и обмерла!
Вместо чёрно-синего квадрата, в котором плавятся мутные огни и шевелится облепленная снегом ветка, она увидела высокую худую фигуру в буром плаще. Полосатый отбросил назад капюшон, сверкнул улыбкой.
- Ясно, барышни… Довели гномика!
Алиса вскинула голову, между распухшими веками зажглась надежда.
- Полосатый!- выдохнула она и рванулась к нему.- Господин Полосатенький! Чародеюшка миленький, солнышко! Распрекрасный наш! У нас Себастьянчик пропал… Я его… оби-и-идела-а!..- и она воткнула голову, как репей, в грудь Чародею и разревелась с новой силой.
Слёзы никогда не трогали Полосатого. И сейчас он не растрогался, а только удивился: надо же, как
Глава четвёртая «Попался!»
План у Драна составлялся быстро. Явиться в Человеческое Королевство под видом торговца-лесовика. Телегу, полную мешков с еловыми и сосновыми шишками, ему в два счёта доставят драконьи наушники (хоть на что-то ведь эти рыжеухие ящерки способны же!). Далее – найти гнома, что уж совсем просто. Попытаться уговорить его съездить в Лес (лучший повод – наврать, что Марвик заболел, помирает, хочет напоследок повидать единственного друга). Не выйдет (гнома провести сложнее, нежели человека или тролля) – оглушить коротышку дубинкой и в мешке вывезти из Королевства. Ну, не все шишки удалось продать, - пяток мешочков остался. А если при выезде какой-нибудь дурак-стражник или привратник проявит излишнее рвение и полезет проверять мешки, так это пожалуйста – гном-то будет невидимым! Да Господи, можно его вообще в мешок не засовывать: оглушить, связать, бросить в телегу, а перед воротами – надеть ему Занзарр на палец. И ничего в телеге подозрительного не увидят! То есть ваще ничего!
Нормально? Ничего не упустил? Так, телега, мешки… Надо, чтоб кто-то из наушников вынюхал, когда там, в Королевстве, ближайшая ярмарка… Так, с гномом всё ясно. Бить в случае чего – только сзади. Реакция у этих боровиков отменная, как у змей! И жалят кинжалами – будь здоров! Точнее, наоборот – скажи прощай. Так, так, так… Ну а дальше, вроде, тоже всё ясно. Должно сработать!
Выкрасив бороду настойкой из еловых иголок, Дран разлохматил волосы, полюбовался собой в отполированном блюде, служившем зеркалом. Ничего, вполне на лесовика смахивает. Рожа, конечно, слишком хитрая и весёлая… Опять-таки, ничего: как доберётся до рва перед входом в крепость, насупится, глаза опустит. С Богом!
Приехал, поколотил в гонг. Впустили. Без труда нашёл заезжий двор, свалил мешки в сарай, договорился насчёт комнатёнки. Хозяин поначалу всё рот кривил: как бы другие жильцы не загундели, зачем нам рядом лесовик замшелый? Но Дран заплатил вперёд, не скупясь, аж за целую неделю. Ну и потолковал с брюзгой плешивым о том, о сём. Пару историй по ходу сочинил, якобы из «лесной жизни». Хозяин, понятно, уши развесил – про Лес-то всякому человеку узнать охота побольше. Да и лесовик-болтун – тоже редкость.
В итоге хозяин сказал: «Лесовик какой-то мглистый. Непонятный какой-то лесовик. Да пусть живёт, раз платит. Ничего, вроде не опасный. Может, в лесовики совсем недавно подался. Не успел ещё, это самое… омедведиться…» И дал комнатёнку. Никуда не делся, голубчик, - дал!
Славно! Для виду Дран съездил разок на ярмарку (она раз в месяц на площади устраивается), продал десять мешков шишек разным дуралеям. Заодно поболтал с одним-другим человечком, выяснил всё, что дела касается и на другой день к вечеру пошёл в «Старый Орешник»… Или как он там? Вроде, «Старый»… Или «Седой»? Вот драконья отрыжка – забыл! Надо бы спросить у кого-нибудь…
Дран осмотрелся. Ни души на улочке. Дома стоят в белых снежных шапках, и фонарь торчит, словно белой пеной намыленный. Вокруг фонаря в жёлтом сиянии снежинки искорками выплясывают. И окна домов – какие чёрные, спящие; какие – светятся и помаргивают. Пусто и тихо.
Вдруг – шаги. Дран завертел головой. Шаги близко-близко, рядом совсем, а… по-прежнему никого. Что за… Глядь, один за другим следы в снег вминаются. Человека нету, а следы – хруп, хруп. И так до самого угла. И как исчезли они за поворотом, Дран спохватился и бегом по следам. В голове только одно стучит: «Ой, не дать ему, невидимке проклятому, на большую улицу вывернуть! Там в следах запутаюсь, потеряю окаянного гномишку!»
Глава третья «Седой Орешник»
Снег валил хлопьями. Неба не было. Не было земли. Валило, сыпалось, точно вспороли перину. Себастьян глядел в окно, облокотясь на подоконник. В Лесу сейчас не так. Там – никаких огней, но земля светится особенной чудесной белизной, потому не темно и вылепливаются сквозь летящий снег деревья, точно в белом горностае. Королевское зрелище…
Гном вздохнул, затянулся трубкой. В Лес путь заказан. Там эльфы. После того, как он нечаянно оторвал крыло любимому пажу Короля Эльфов… «Впрочем, что это я!- спохватился Себастьян.- Какая чушь! У эльфов сейчас началась зимняя спячка… Всё равно – страшно. Страшно возвращаться!..» Эльфы спали, но гном боялся не чего-то конкретного, а ВООБЩЕ. Он всегда ожидал опасности, как от людей, так и от дивных существ, и от духов. И сейчас он принялся выдумывать всякую ерунду, пытаясь найти конкретный повод для страха. То он вообразил, как входит в Лес, а из-под снега перед ним вырастает вдруг наёмный убийца, нанятый эльфами перед уходом в трёхмесячный сон. Кидается на гнома и… То вдруг сочинилось как-то само собой, что духи справедливости настигнут его (и не в Лесу, а прямо здесь, в трактире) и вырвут с корнем бороду в наказание за то, что он бросил там, в Лесу, эльфика Марвика, у которого и друзей-то, кроме Себастьяна…
Две маленькие ручки легли сзади на плечи. Себастьян вздрогнул, оглянулся. Алиса смотрела ему в глаза, уголки губ двигались, не решаясь на улыбку.
- Ты чего опять загрустил? Эльфика своего вспомнил?
- Да вроде того,- смутился гном.
- Эх, ты, добряга!- Алиса потрепала Себастьяна за бороду.- Ну, хочешь - съездим в Лес, навестим его?
Себастьян горько усмехнулся. Как объяснить маленькой кухарочке, что не совесть сейчас терзает его сердце, а самый гнусный унизительный СТРАХ, гадкий зелёный дракончик, впивающийся во внутренности, отравляющий кровь… Глупый, дикий, а потому – непреодолимый ужас… Как в таком можно признаться?
- Н-не заморачивайся, Лисёнок,- ответил гном, поцеловав её пальцы.- Что там на кухне?
- Ничего. Посетителей – никого. Варить-жарить не для кого. Хочешь, пойдём во двор, в снежки поиграем?
Бугристый гномий нос сморщился, как сушёный гриб.
- Да ну-у… Снег же валит.
- Вот и прекрасно!
- Липкий, холодный. Бр-р-р-р!
- Вот свинья ты, всё-таки, а не гном!- рассердилась Алиса, синие глаза полыхнули нешуточным огнём.- Ты хоть когда-нибудь, куда-нибудь нос свой показывал? Пятый месяц тут торчишь, а ни на ярмарке ни разу не был, ни в гости ни к кому не сходил… со мной.
- Ну и что?- тускло спросил
Глава вторая «Поручение Брындхоффа»
Кстати, «игра в кости» с Драконом – это не то, что вы подумали. Никаких кубиков с точечками на гранях! От различных пиршеств у Дракона оставалась груда костей, в основном – оленьих. Набеги на соседние поселения, где водился домашний скот, остались в прошлом, так как люди постепенно переместились подальше от лютого соседа, а дальние походы стали для Брындхоффа тяжелы: всё-таки возраст сказывался.
Итак, косточки съеденной добычи не выбрасывались, а, как говорится, все шли в дело. Они сортировались им по величине и по форме; одни затачивались под зубочистки, другие превращались в сосалки, то есть в предметы, посасывание которых помогает при размышлениях. Были и такие, которые служили гребешками, чесалками, ковырялками, ручками для письма и так далее. Но игральные кости – это разговор особый.
Вариантов драконьей игры в кости – преизрядное количество. Вот, к примеру, один. Первый игрок втыкает в землю длинную кость. Второй ставит на неё или кладёт горизонтально другую. Затем первый пристраивает третью и так до тех пор, пока «башенка» из костей не рухнет. Тот, у кого рухнула, считается проигравшим. Нехитрая забава, чего уж там. Но. Когда Брындхофф играл в кости с пленником… Причём, на кон ставилась жизнь последнего… Тогда игра становилась весьма азартной.
Себя Брындхофф считал отличным игроком. И, по его понятиям, очень честным, потому что никогда явно не жульничал. Скажем, оглушительно чихнуть, когда партнёр по игре скрупулёзно строит «башенку», он почитал недостойным. Но вот заговаривать зубы партнёру, грустно вздыхать, повторяя с притворной скорбью: «Э-э, да ты, я вижу, мастер… Да-а, зря я с тобой связался…» - он очень любил. Таким образом усыплялась бдительность несчастной жертвы или же наоборот: человек начинал нервничать и делал неосторожное движение, и к его ужасу костяное сооружение вдруг надламывалось и рассыпалось. А Дракон расплывался в удовлетворённой улыбке и глядел на проигравшего выпуклыми радостными полушариями глаз.
Сейчас он играл в кости с Драном. Это была другая игра, более сложная и требующая знания магического языка. Смысл её в том, что из костей различной величины и формы по частям выкладывался иероглиф, а каждый из игроков, кладя очередную косточку, добивался, чтобы получился именно тот иероглиф, какой хотелось ему, а не противнику.
Брындхофф поморгал круглыми глазами, поскрёб когтем за ухом, пододвинул свою косточку к белеющей на земле фигуре и, опершись подбородком на кулак, стал ждать ответного хода.
Лишённый всех прав рыцарь прищурился, затянулся трубкой и… неожиданно закашлялся и возмущённо ткнул в только что положенную кость.
- Не годится, ваша милость, та-ак не годится!..
Дракон вскинул крылатые брови.
- Что не годится, друг мой?
- Мы же договорились: человеческие кости в игре не используем! А это что?
- Что?
- Это,- Дран взял кость, показал Дракону,- обломок человеческой ключицы.
Глава первая «Дран»
Драну было сорок лет. Многие рыцари не доживали и до тридцати. Да что уж там, некоторые расставались с жизнью, будучи ещё учениками рыцарей. Родной брат Драна – Бельдас - сложил голову в первом же бою, где и требуется-то всего-навсего стоять на отдалении от поля битвы и ждать, когда свои оттеснят врага – тогда нужно идти смотреть, нет ли среди павших - учителя. Если же верх одерживает противник – ещё проще: надо драпать (где уж ученику тягаться с прошедшими огонь, воду и медные зубы воинами!). Риска, вроде бы, никакого, а всё же случается всякое. Шальная стрела (причём, неизвестно – своя ли, чужая) насквозь проткнула шею Бельдаса, и он замертво повалился в траву.
Драну везло. В рыцари его посвятили, как и положено, в 21 год, и с того дня он ни разу не попадал в плен, не получил хоть одной серьёзной раны, и долго избегал каких-либо нареканий со стороны Рыцарского Братства. Везуч, неслыханно везуч был весельчак и пройдоха Дран, и часто выезжал он из какой-либо передряги на самом верном из коней – на личном обаянии. Его любили все – от покойного наставника седоусого рыцаря Горднера, до нынешнего патрона, Дракона Брындхоффа, существа, как все считали, свирепого и бессердечного. Брындхофф, положим, действительно свиреп, но сердце у него всё же было. И лежало оно к бывшему рыцарю Драну, неунывающему бородачу с вечно влажными смеющимися глазами.
А всех рыцарских прав Дран лишился вот как. Как уже говорилось, рыцарь этот был весельчак и пройдоха. Недаром ходили слухи, что отцом его мог быть кто-то из чародеев. Не то что людям, даже дивным существам с лёгкостью морочил голову рыцарь Дран. Тут бы с ним не просто было бы потягаться даже Полосатому Чародею. Чародей умел читать мысли (правда, не всегда и не у всех), много знал и с лёгкостью пускал в ход дурманящие зелья и ворожбу. А Дран обходился иногда одной улыбкой. Раз припёр его к стене (в прямом смысле слова) один вражеский воин, жесточайший из троллей – Хрум. Дело было в горах – меч Драна раскололся, в руке остался короткий осколок: бесполезный, как сломанный зуб. За спиной – каменная стена. Тролль глядит кружочками глаз, которые постепенно желтеют (у троллей всегда так, перед тем, как они готовятся нанести смертоносный удар), а Дран… А просто вдруг улыбнулся и заискрил глазами, и Хрум опустил свой меч, распустил зелёные губищи. «Чего ты?»- спросил непонимающе и сам невольно ухмыльнулся. В морде его, точно в грязной луже, отразилась чужая улыбка… «А ничего!»- весело крикнул рыцарь и, воспользовавшись моментом, с подскоком всадил троллю обломок меча прямо в глаз. И Хрум навзничь повалился на землю, с так и застывшей непонимающей ухмылкой на губах.
И вот однажды задумал обаятельный рыцарь привлечь в свой отряд одного лесовика. Лесовики почти как люди, но Леса не боятся, а напротив – всей душой туда стремятся. А Человеческое и прочие королевства и города на дух не переносят. Это главное, а так они и внешне на людей похожи, только говорить не любят, не моются толком, да ещё у каждого что-то чудное в облике: у кого борода зелёная, у кого – когти отрастают (между прочим, для лазания по деревьям – штука бесценная!), у кого ноги до того огрубеют, что покрываются чем-то вроде древесной коры, и грибы сверху на стопе один за другим вылезают. В общем, существа лесовики безвредные, но люди их не переваривают. Человеку ведь главное с кем-нибудь язык почесать, а эти – молчуны и всегда каким-нибудь делом заняты. Лесовикам же люди тоже не особенно приятны, потому и солдатами у людей они никогда не служат. Была, конечно, пара-тройка исключений, да всегда это плохо заканчивалось. Один вот лесовик нанялся в королевские стрелки, дослужился даже до командира отряда. Да начал к нему придираться рыцарь, в чьём отряде он командовал. Надо, мол, носить полусапоги, такие же, как у всего отряда. А то ты словно и «не наш», а неизвестно чей. Лесовик объясняет: так и так, не могу носить полусапоги – грибы на подъёмах стоп, такая вот у меня, извиняюсь, особенность. А рыцарь, болван, упёрся, как бык рогом: «Ничего не знаю! Значит, срезай грибы». Слово за слово, кончилось тем, что
Глотнув из фляги, Полосатый продолжал тихо и даже как-то… напевно…
- Умные вы оказались, дамочки. На удивленье даже… Наверно, кровь дивных существ в вас говорит… Но только знайте: то, что вы обе можете в человеке или дивном существе отыскивать внутреннее золото и душевные родники – ВЕЛИЧАЙШАЯ ТАЙНА! Небом клянусь!.. Не знаю, может, штука в том, что такие способности только тогда возникают в существе, если у него папа – гном, а мама – человек… Ну, тут уже начинаются заколдованные тропинки, туман из Занзанарры… Кстати, насчёт колечка-то ты, Себастьян, ничего не решил? Им же как-то пользоваться надо: обидно, если такая вещь даром в кармане будет лежать!
- Ты не о кольце, ты лучше о способностях наших договаривай,- сказала Алиса.
- Да что же… Люди толком ничего не умеют. Но вот смотрите: сколько вы живёте, а никто ещё вас не уничтожил, не завоевал даже… Чудно, верно? Значит есть в вас какая-то сила, дамочки, которая никак не слабей чародейской. Какая именно – не спрашивайте, понятия не имею. И не задумывался никогда. Может, вам с гномами или эльфами надо ближе сходиться… Вот же ведь: женился Рихард на вашей матушке, - и такие две волшебницы на свет появились! Боитесь вы все друг друга: эльфы – чародеев, мы чародеи… ну, мы-то, положим, никого не боимся…
- То-то ты всю дорогу за Себастьяном, как Наушник, следил. Трусил подойти да по-человечески всё рассказать,- фыркнула нахальная Алиса.
- Ты, женщина, всё же не забывайся,- глаза Чародея помутнели.- Не надо с нами так шутить… Станешь вот крысой на полгодика, так будет время хорошим манерам поучиться.
- Только попробуй,- дёрнулся Себастьян.- Я тогда кольцо надену, подкараулю тебя в укромном месте…
- Да полно вам,- Магда положила ладонь на руку гнома.- А ты, Алиска, и правда язык попридержи. А то попрошу Себастьяна, он тебя отведёт на кухню и отшлёпает.
- А ты смог бы?- оживилась Алиса, радостно впившись глазами в Себастьяна.
- Да помолчи ты! Рассказывайте дальше, господин Полосатый. А сестру простите, она такая с детства. Отец её избаловал…
- В общем,- продолжил Полосатый, задумчиво смотря в окно,- если бы вы друг друга не боялись – жизнь могла бы так перемениться, что… Но вот даже я, чародей,- Полосатый метнул в сторону Алисы выразительный взгляд,- не знаю, чем бы всё тогда закончилось. Всё же так, как сейчас, привычней и спокойней для всех. Вы не торопитесь ваше предназначение осуществлять. Люди всегда слишком торопятся… Гному проще – пошёл, нарыл золота – продал. Или нужен где родник – пришёл, нашёл и показал, кому надо. И опять за это либо жёлтеньких, либо еду, либо одёжу получил. Ясно, как солнце! А вот внутреннее золото, и душевные родники… Эх-х!.. Не моя область. Наверно, она интересная, по-своему…- Чародей звучно глотнул из фляги.- Тут вам к синим чародеям за советом идти надо, они в этом лучше разбираются.
- Ну хорошо, а сейчас-то нам что делать, как по-вашему?- спросила Магда.
Полосатый вернулся в Человеческое Королевство на закате, когда золотой диск опускался за башни, казавшиеся теперь не белыми, а тёмно-сизыми. Гонг на «виселице» жалобно посверкивал в уходящих лучах, как бы прощаясь со своим «большим братом» - солнцем. Чародей мог бы перебраться через ров и пройти сквозь крепостную стену, да неохота было мочить в воде одежду, карабкаться по откосу… Да и показывать свою чародейскую удаль стражнику на башне – тоже ни к чему. Зачем? Люди и так сторонились его, напряжённо ожидая какой-нибудь колдовской каверзы. К чему лишний раз их пугать?
Так что вошёл в Королевство Чародей, как обычный человек. Весело поздоровался с привратником Паулем. Толстяк поклонился так низко, как только был способен, изобразил улыбку. Едва Чародей скрылся из глаз, Пауль выругался и мысленно отправил всех чародеев на большой костёр.
Фонарщики на приставных лестницах зажигали фонари. В окнах тоже появлялся свет – трепетный, мутно-жёлтый. Прохожих почти не было. Брели неспешно с пиками на плечах солдаты ночного патруля. К запаху посвежевшего к вечеру воздуха примешивался неприятный для дивного существа едкий запах готовящейся вечерней трапезы. Привычно переругивались между собой уличные псы.
Полосатый, помолодевший и взбодрившийся после посещения Великого Болота, быстро шёл по улице. Вот показалась жестяная вывеска «Седого Орешника». На крыльце темнели три сидящие фигуры, самая маленькая – попыхивала трубочкой. Ага, понятно! Снюхался, значит, Себастьянка с «гномочками»… Ну ладно…
Узнав Чародея, гном насупился. Бесстрашная Алиса резво вскочила и подбежала к Полосатому. Встала перед ним, избоченясь.
- Явился? Молодец! Ты чего же это наплёл про нас с папой всякой ерунды, а главного не рассказал?.. Чародей… для мышей!..
- Алиса, перестань!- одёрнула сестру Магда.- Идите к нам, господин Полосатый. Надобно потолковать кое об чём.
«Начало-о-ось…»- недовольно подумал Полосатый и с кислой улыбкой сказал:
- Всем доброго вечера. Я гляжу, вы тут в моё отсутствие времени зря не теряли… Надеюсь, глупостей никаких не наделали?.. А ты, Себастьян, что помалкиваешь? Ел алискину стряпню, да язык проглотил?
Гном резко встал и крикнул:
- Полегче, чародей! Ты её стряпню не трогай, да? Лучше поговорим о том, что ТЫ САМ-ТО состряпал…
- О-о-о,- совсем заскучал Полосатый,- готово дело! Стоило отлучиться на пару деньков – уже обработали гномика… Ну что же, молодцы, дамочки! Целую ручки…
Тут надо знать… При снисходительно-насмешливом отношении чародеев к людям, фраза «целую ручки» (даже сказанная в шутку) была чем-то поистине замечательным. Сравнимо это с тем, как если бы король (тоже пусть и в шутку) пожал руку грязному бродяге.
Так что все оторопели. Даже Алиса застыла от неожиданности. А хитрый Чародей сверкнул улыбкой и шагнул к трактиру.
- Идёмте в дом, мои ненаглядные… Потолковать можно… Нужно
За два дня гном и сёстры сошлись очень коротко. Старшую, которая золотоволосая и стояла за трактирной стойкой, звали Магдой. Посетители-мужчины чаще всего говорили о ней: «Наша Магдоня… она такая… Эх-х!». А женщины… в лучшем случае – ничего не говорили. Впрочем, они и «Седой Орешник» практически никогда не посещали. Алиса же, младшая, умывшись и переодевшись, превращалась в маленькую хрупкую фею с вечно растрёпанными густейшими волосами. Тоненький цветочек с лохматой головкой. Если старшая была обходительной и по-хорошему смекалистой, то младшая поражала резкостью и какой-то неестественной горячностью. Но это поначалу, а привыкнув, Себастьян буквально «плыл» от каждого её слова, пусть даже самого грубого. Замечательно, что мужчины Магду любили, а Алису побаивались. Гном же напротив – от взгляда Магды краснел, и язык его начинал заплетаться, а с Алисой готов был сутками сидеть на кухне, деликатно обучая её искусству готовки, с восторгом глядя, как она то и дело не выходит, а ВЫРЫВАЕТСЯ из самой себя и мечется по кухне, осыпая гнома бранью – настолько же яростной, насколько безвредной…
На третий день стряпня Алисы уже вполне напоминала нормальную еду, поскольку хоть стряпуха и бесилась, и грозила гному, что вколотит его поварёшкой, как гвоздь, в пол, - а всё же слушалась и делала всё, как он велел. Иногда даже позволяла ему самому подойти к плите и маленько поворожить над сковородкой или кастрюлей.
Днём народу было немного. Себастьян, дав очередной совет Алисе, вышел из кухни в небольшой зал, сел за стол покурить. Обычные страхи-ужасы сейчас поутихли, и он с блаженством затянулся душистым трубочным дымом. К столу подошла Магда, без лишних слов села рядом, заглянула Себастьяну в глаза. Тот, сейчас же смешался, порозовел.
- Ну как?- спросила она, подперев щёку ладонью.- Привыкаете к нам потихоньку?
- Да, госпожа Магда…
- Ну, молодец. И Алисе вы понравились. Не пугайтесь, здесь же ничего худого нет. Тем более, вы – гном, а мы сами наполовину… гномы…
Глаза Себастьяна, похожие на зелёные ягодки, увеличились чуть не до размера яблок. Магда рассмеялась.
- Ну да, папа наш был гном. Рихард – слышали? Он здесь долго поиском родников заведовал. Пока не пропал… Отправился раз искать новый родник и не вернулся. Уж лет десять прошло…- Магда прищурилась, подсчитывая,- Ну да, десять лет и три месяца. Мы до последнего надеялись, что найдётся, объявится… Маму уже схоронили… пять лет назад. Господи, как она его любила!..- женщина с улыбкой посмотрела вдаль.- Во-от… Да я вам это рассказываю, а вы, может, и так всё знаете?..
Гном покачал головой.
- М-м-м…,- рассеянно промычала Магда.- Вот теперь с сестрой тут, в трактире… Ничего, слава Богу, с голоду не помираем. И другим помереть не даём,- Магда рассмеялась.- А деньги берём по совести, не как красномордый Мартин. Были в его «Клетчатой Курице»? Он за жаркое две жёлтых берёт. Бессовестный! А ведь ходят же к нему! И не богачи, а так… жёны ремесленников, солдатки… Наверно, чтобы только мне насолить…
- Не понимаю,- сдвинул брови шалашиком Себастьян.
- Да назло просто! Я же их мужьям нравлюсь… всегда нравилась…- Магда непроизвольно пригладила рукой локоны.- Так что ничего, господин
Не так уж скоро сказывается сказка. А дело… Вообще, какие сейчас дела в нашей стране? В «Голубой Долине» надо полагать, как всегда, всё в порядке: умиротворяюще гудят рубиновые пчёлы, разнося жителям жёлтые ведёрки с мёдом… А в Городе Гордецов, верно, тянется ко дворцу королевы Кроны обоз с ежемесячной данью… Вьётся белая пыль, на гордых мешках гордо восседают гордые люди и гордо подгоняют задумчивых лошадей…
В своей пещере озабоченный Дракон Брындхофф держит совет с единственным своим толковым помощником, рыцарем, лишённым всех прав, заросшим бородой неунывающим Драном. Готовиться к войне? Подождать? Напасть первым?.. Мало, мало пока сведений, и те какие-то… невнятные… Дракон посасывает кость и старчески мигает воспалённым от бессонницы глазом…
Полосатому сейчас хорошо. На денёк-другой он оставил Королевство и отправился к Великому Болоту – наглотаться розово-золотого пара. Он идёт быстро, отмахивает правой рукой, как солдат. От предвкушения сладостного дурмана, его лицо расплывается в улыбке, и он не видит ничего: ни зажёгшихся в дупле совиных глаз, ни насмешливого косого взгляда ворона Гракха, прошедшего мимо, ни ползущего где-то рядом Драконьего Наушника, умирающего от страха и служебного рвения…
Вышел выгуливать очередную гусеницу бескрылый Марвик. Он тоже ничего не замечает, но от тоски. Конечно, и без Себастьяна прожить можно… Гном всегда его раздражал бестолковостью и узостью кругозора… Трубку всё время терял… Интересно, кто теперь ему помогает её искать? Наверно, кто-то помогает. Идиот какой-нибудь… Гусеница уползла в мухоморы, приподняв головку, бессмысленно смотрит на их белые кружки. Марвик продолжает идти на тоненьких ножках, смотрит в землю и удивляется: откуда на ней капли? Задирает голову в шапочке из цветка-колокольчика. Ни облачка в небе… Поняв, откуда капли, он без сил садится на краю тропинки и плачет уже осознанно, не жалея сил…
Погода опять отличная, потому русалки тихо дремлют кто на ветке, кто на кочке. Под водой, в глухой болотной пещере, расчёсывает поседевшие волосы Изольда. Гребень из ракушки с треском распрямляет длинные пряди. Русалка сумрачно глядит на выложенный ею же из цветных камушков портрет Чародея…
Король эльфов лениво покачивается в багровом с золотой каймой цветке – это его дневной трон. У подножия цветка тщательно смешивая ингредиенты, готовит ему полдник в серебряной посуде - любимый паж Эмаль. После того, как одна из фей приладила ему обратно крылышко, Эмаль притих. Он боится возвращения «Страшного Колдуна», прикинувшегося гномом, а потом оторвавшего ему крыло и пригрозившего (ему и впрямь так казалось!) вернуться и ещё потолковать с наглецом, как следует.
В своей башенке сидит за кружкой пива комендант Локш. Ему не нравится, что в Королевстве теперь поселился какой-то гном. Да ещё и с Чародеем каким-то… Не, лучше уж, как гордецы, – набрать пару десятков великанов и держать их на хуторе, чем пустить в Королевство Чародея! Великаны сильны, но управиться с ними – пустяковый пустяк! Они ж дурачьё! А вот чародеи, чтоб их!.. И уж больно странно они оба появились – гном и Полосатый! И весь этот трёп про древнюю книгу, предсказание о том, что гном избран, чтобы «озолотить»… Не, за этими двумя глаз да глаз нужен! Темнят они что-то этот… в полоску и тот… в бровях…
А из кухни трактира «Седой Орешник» доносится резкий крик замарашки Алисы (её так звали оказывается):
- Какие такие «ласковые слова»?! Ах ты, поросёнок колпакастый! Издеваешься, да?! Чтобы я варёному зайцу ласковые слова говорила?! Вот подожди…