Здравствуй.
Письма твоего не получила. Поэтому спешу ответить. Как всегда ответить на молчание. Как всегда спешу.
Я знаю, ты совсем не ждёшь моего письма. Но ты преследуешь меня всюду. Ты идёшь за мной попятам. Ты догоняешь. А мне надоело бегать от тебя, я вымоталась, нет сил бежать у меня больше - я пишу тебе письмо. Ты откроешь конверт и узнаешь мой мелкий, резкий почерк - чёрные гелевые буквы, ровные строки, мой рисунок на полях. У тебя кольнёт в сердце.Ты вся похолодеешь. А удары твоего сердца будут слышны на целый квартал. Не бойся. Ибо и я не боюсь тебя больше! Да! Я. Не. Боюсь. Знай! Я устала бежать от тебя - я хочу взглянуть тебе в лицо и... мёртвой упасть на холодный пол или улыбнуться и идти дальше. Отпусти меня, слышишь! Дай мне подняться, хотя бы на колени. Дай мне вдохнуть сегодняшний воздух, а не воздух прошлого, полный книжной застоялой пыли. Дай мне наконец-то уже смело посмотреть вперёд, а не озираться по-волчьи себе за спину. Знай, я - командир взвода Безымянных Героев. И я первая пойду на казнь, если нас возьмут в плен - меня первую замучают и расстреляют. Меня затопчат свои же, если я упаду. Не дай мне упасть. Не дай мне настолько ослабеть: сними с моей шеи свой камень, развяжи мне руки! Ты же можешь. Так что же стоит тебе сделать это? Отпусти меня. Я знаю, ты сделаешь это. Да. И с каждым рассветом ты будешь просыпаться и перечитывать эти чёрные строки: линованная бумага пожелтеет и изотрётся до дыр, и ты будешь знать весь текст моего послания наизусть, но ты будешь снова и снова перечитывать эти строки. Я знаю. Я слишком хорошо тебя знаю!
Ты помнишь, с чего всё началось? И я помню. Тебе было девять лет. Умер Паша. Ты помнишь, как? Не вспоминай. Он просто ушёл. А вместе с ним ушли его флейта, его сказки, его фенечки, его раговоры о мире и свободе, его песни. Это - первая потеря. Он водил тебя на концерт к какому-то волосатому ясноглазому дяде с гитарой - Непомнящему. Ты слушала, как он поёт о мире, о Фанте и портвейне и про "вечный автостоп на русских дорогах". Ты не понимала ни слова, но подпевала ему. Тебе нравилось. Теперь эти песни пою я. В тесных кухнях, хлебая портвейн и рассказывая о последнем автостопе. Ты поймёшь и прочувствуешь эти песни на себе самой. Ближе них тебе не будет... А ты так любила сидеть в глубоком синем кресле и слушать как он, твой второй отец, человек, который крестил тебя, поёт о войне и любви, о том, как эти два понятия несовместимы, поёт о мире и голубях. Любила слушать его сказки про Африку и Небесный Мир. Любила смотреть на фенечки на его руках, на вышитый хайратничек, на то, как его тонкие пальцы ласкают струны гитары, и на эти маленькие красные точечки на сгибе его руки. Здесь начиналась Ты. И я. Ты знаешь, от чего он умер? Я расскажу тебе: это те уколы, которые через время ты так полюбишь. А ещё через время я возненавижу.
Что было дальше? Дальше тебе было двенадцать. Мама выгнала папу. Вы с Артёмом сидели на балконе. И ты плакала. А он прижимал твою голову к своей груди - где сердце, шептал какие-то утешения и вытирал слёзы с твоего лица. А мама в спальне собирала папин чемодан, орала матом и время от времени кидалась на папу с кулаками. Как всегда. Так было всегда, сколько ты себя помнишь. На твоей памяти, мама выгоняла папу уже двадцать восемь раз. Я знаю. Ты считаешь. А я запомнила. Всё, как всегда. Только теперь папа ушёл совсем. А на следующий день он пришёл к тебе в школу и сказал: "Доченька, я больше не приду. Мама не хочет жить спокойно. Я заберу тебя, когда устроюсь. Обязательно заберу." Ты стояла и внимательно слушала с серьёзным и спокойным лицом. Ты согласилась. Ты поверила. Ты помнишь, как ты любила гулять с ним в парке весной, пускать караблики? Помнишь? И я помню. Он делал караблики, а ты отпускала их в огромную лужу, которая казалась тебе настоящим морем, а потом он плыл по ручейкам-рекам. Тебе так это нравилось! Тебе всегда казалось, что эти караблики обязательно уплывают в настоящие моря и там становятся большими и настоящими. А потом лужи высохли. И всё. А папа ушёл. И его "Я обещаю" оказалось пустым и ничего незначащим. Это - предательство. Первое настоящее предательство. В твоей жизни и в моей.
Что потом? Потом тебе четырнадцать. Мама два года уже водит в дом разных мужчин. Они шикарны! Да. Они всегда "с иголочки". От них всегда пахнет одеколоном и Капитаном Блеком (это круто!) и, иногда, коньяком. Они всегда выглажены и вычещены, даже туфли у них блестят так, что слепит глаза. Они причёсаны всегда, а иногда даже налакированы. Они носят тебе подарки: платья, мишек, туфли, конфеты, торты, видеоигры. Ты улыбаешься и носишь им кофе. Тёма не глядит на них. А ты так хочешь угодить маме! Ты её ещё любишь. А она иногда гладит тебя по голове и рассказывает всем, какая ты хорошая. Тебе приятно. А потом.. А потом мама привела Влада. Он не понравился тебе сразу, но ты молчала и улыбалась. Через месяц он приехал жить к вам. Помнишь? Ты ходила по дому в джинсах и свитере. Ты боялась. И не зря. Два месяца он жил у вас. Ни разу ты ещё не оставалась одна с ним в квартире. До этого раза. Он что-то спросил - ты что-то ответила. Он как-то так вроде случайно загнал тебя в угол за шкаф. Чего он хотел? Рука чужая на шею, по губам, потом к животу. Страшно было тебе тогда? И мне страшно. Было. Цветочный гаршок ему о хребет, коленом куда-то, наверное, в грудь, а потом бежать. Вечером Артём его в первый раз избил. Так началась война. Так у тебя появился первый враг. Первый настоящий враг. Если начать вспоминать, сколько раз вы дрались с ним, сколько раз он избивал тебя до крови ногами, кулаками, то мне не хватит десяти таких вот линованных тетрадок. Но. Я сейчас желаю этой твари захлебнуться собственной похотью, собственной жестокостью - сдохнуть! Да. И для меня будет счастье, если он когда-нибудь сдохнет под моими ботинками... Он навсегда останется единственным человеком, которого ты хочешь и можешь убить. Всех остальных ты давно простила...
Что было дальше? Дальше тебе было пятнадцать. Артём привёл тебя к панкам. Эти люди удивляли тебя, но не пугали. С ними тебе было хорошо и легко. На тебя надели майку с изображением какого-то чувака с ирокезом, рваные джинсы, берцы и браслеты с шипами, а ещё много цепей. Твои рыжие волосы носили гордый дестрой. Ты гуляла ночи напролёт, била стёкла машин и витрины, сидела в обезьянниках, напивалась до потери сознания и контроля над своим телом, укуривалась до зелёных слонов на потолке, курила в комнате дома, посылала на хуй Влада и вообще всех. "Мама! Мама! Посмотри на меня! Мама!" - только это значили все твои поступки. Но маме было похуй. А ты втянулась и тебе стало весело. Помнишь? Как забыть... Это - первые смелые и идиотские поступки.
Что дальше? А дальше тебе семнадцать. И ты в Жёлтом Доме. Мама обратила на тебя внимание. Она решила лечить тебя. Я не помню, от чего. Ты помнишь? Похуй! Две недели. Две блядские недели. И только холодные, белые стены, врачи и психи. Мать к тебе не приходила. Панков к тебе не пускали. Ты была одна. Ты послушно кушала таблетки и тихонько садилась на них. Потом тебя выпустили. Да. Тебе было похуй. И вот как-то ты сиделав квартире у Кальция, курила. Пришёл Тёма. Стал бадяжить какую-то штуку в ложечке. Взял шприц. И вколол эту хрень себе в вену. Ты подползла к нему и спросила: "Тебе хорошо?" Он ответил, что хорошо. Тогда ты спросила, можно ли тебе попробывать. Он разрешил. Так ты в первый раз укололась. Это было незабываемо и здорово. А потом ещё раз восемь было здорово. А потом тело стало просто просить новой дозы, и, когда ты её довала, тело болело и сознание выключалось. Было неприятно. Но это - было. Ты помнишь свой первый укол? Как забыть! А потом Тёма ушёл в армию и ты осталась совсем одна. Огромная обида на брата сдавила тебе горло на целых два года. Он - предал. Так казалось тебе. Слышишь, это не так!
А потом тебе было уже восемнадцать. Ты откололась. Не будем вспоминать как, да? Это и так не забыть. А потом потянулась череда событий, которая привела тебя к Юле в Обливку: пьянки - авария - больница - отказ от ВУЗа и всё. И тебе просто сделали ручкой - ты больше не вернёшься домой. А помнишь, как Юля тебя приняла? Она была так рада тебе! А ещё у неё джемовали бродячие музыканты. И один из них - худой, большегубый, татуированный, наглый парень - тебе совсем не понравился. И ты ему. Знаешь, что он подумал, когда увидел тебя? "Ведьма!" Именно так. Вы пили много и курили. Все. И ты. А потом ты вышла покурить на веранду, а он там сидел. И так смотрел на тебя, что становилось страшно и обидно. И тогда ты спросила: "Что? Может, мне раздеться, чтоб ты получше рассмотрел?" Ты не думала, что он скажет "Да." А он сказал. А ты не хотела, чтоб он подумал, что ты не хозяйка своим словам и поэтому разделась. И я знаю, что было дальше, ты помнишь плохо. Но тебе было приятно и хорошо - руки горячие, губы, по всему телу, без всяких исключений. И, говорят, должно было быть больно - нет, пиздят! Это - первый мужчина в жизни. Это ты тоже должна помнить. А потом была Москва. Это ты тоже будешь вспоминать всю жизнь - как было больно и страшно, а ещё темно, а ещё асфальт под спиной был мокрый и холодный, как рвали на тебе юбку, как называли по-всякому. Ты не вспоминай. Не стоит. Это ещё потом будет. Но уже по обоюдному согласию - без согласия больней. А потом был Питер. И было хорошо. И только...
А потом? Потом были дороги, поезда, попутки... А потом был Омск. И панки - хорошие. И Чёрт тоже. Ты помнишь его? И я. Тогда я не буду говорить о нём, хорошо?
Я закончу. Если ты читаешь это письмо, то я свободна, то мне - хорошо. Я должна была выговориться. А меня никто не слышит. Кому это надо? Только тебе. Той, которая на том конце времени. Ты знай, ты никогда не умрёшь! Я так хочу. Это в моих силах!
P. S. Прости за то, что потревожила твой покой. Прощай.
