Ночь не порадовала – ну, такой отель. Номер, по идее, только для сна и предназначен, настолько он маленький и простенький. Но даже для этого не подходит: душно, кровать плохая, подушки как у мачехи. В другой раз буду искать варианты в Дрездене на Airbnb. Зато завтрак удался. Мы гордо прошли мимо масштабной террасы рядом с отелем, миновали Starbucks (который я терпеть не могу за мерзкий привкус их кофе и всегда ужасные туалеты, но уважаю за wifi) и пошли по тихому утреннему городу к маленькому кафе, найденному на Tripadvisor. Позавтракали за 10 евро в уютном помещении на четыре столика: яйца вкрутую, кофе и невероятный, потрясающий, невозможный творожный пирог – я теперь мечтаю научиться такой печь. В моем было три слоя разного творожного теста: самый нижний – бисквит, потом более влажный, почти кремовый слой, а верхний – совсем воздушный. У М. были еще и ягоды. На Tripadvisor в отзывах это чудо называют чизкейком, но хозяин кафе мне сказал, что это пирог «типа чизкейка», и действительно, этот вариант поинтереснее. За окном цокали копытами впряженные в фиакры лошадки, день быстро нагревался, но нам было не страшно – мы собирались в музей.
Знаменитая Дрезденская картинная галерея, если вы вдруг не в курсе – это место, в котором хранится «Сикстинская мадонна» Рафаэля.
Входной билет стоит 10 евро и даёт право на посещение трёх музеев: самой Галереи старых мастеров, Музея фарфора (крупнейшая в мире коллекция) и Физико-математического салона. Видела отзыв, якобы билет дорогой – так вот его автор себя выдал: он по музеям не ходит. Это баснословно дешево и для Европы, и для Штатов. Музейные билеты дешевле только в Праге, но в здешних музеях и смотреть, простите, нечего – они для патриотов и краеведов.
Все три музея расположены в разных корпусах и галереях Цвингера, очаровательного барочного дворца, который строили в XVIII-XIX веках. Сначала три крыла построил Маттеус Пёппельман, автор замка Пильниц, в котором снимали «Три орешка для Золушки»; потом четвёртую сторону создал Готфрид Земпер, архитектор здания Дрезденской оперы и Высшей технической школы в Цюрихе, друг Вагнера. Дворец горел, его разрушали во время Семилетней войны и революции 1849 года, восстановили к 1936 году – и в 1945 американская авиация разнесла его в клочки. После бомбардировок все уцелевшие фрагменты исторических зданий Дрездена аккуратно разбирали, очищали, нумеровали и вывозили, оставляя совершенно пустые площадки с начерченными на них контурами зданий. А потом восстанавливали – скрупулезно, по камешку. Цвингер выстраивали заново аж до 1964 года. Сегодня это изумительное место для прогулок: ажурные купола, открытые галереи с множеством пухленьких путти, парк с фонтанами и дорожками, часы на башне звонят колокольцами из мейсенского фарфора. Одна тетенька написала даже, что ходить внутрь дворца смотреть картины – пустая трата времени, «дворец снаружи такой же красивый, как внутри». Но мы пошли, конечно.
Коллекцию Галереи старых мастеров собирали правители Саксонии, представители династии Веттинов. Все началось в 1560 году с кунсткамеры, в которой были и природные диковинки, и изделия различных умельцев, и живопись. Но систематическое коллекционирование живописи началось в конце XVII – начале XVIII века, когда Август II Сильный (перестроивший весь центр Дрездена в барочном стиле) и затем его сын Август III начали собирать шедевры живописи со всей Европы. Деньги у них водились: саксонские курфюрсты правили огромной Речью Посполитой. А советы по приобретению картин Веттинам давал венецианец Альгаротти – знаток искусства, член Лондонского королевского общества и, между прочим, автор слов «Петербург – это окно, через которое Россия смотрит в Европу», мы этот образ восприняли из пушкинского «Медного всадника». В итоге в Цвингере оказались: 268 полотен из собрания генералиссимуса Тридцатилетней войны Фридриха Валленштейна, в том числе полотно «У сводни» Яна Вермеера Делфтского (перед которым я неожиданно для себя прослезилась), «сто лучших картин» из собрания обедневшего герцога Моденского (Корреджо, Веласкес, Тициан) и даже «Сикстинская мадонна» Рафаэля из церкви Сан-Сиксто в Пьяченце. «Состав галереи отражал вкусы европейской аристократии эпохи Просвещения», - сообщает нам Википедия. Что ж, я очень даже «за». Рембрандт, Рубенс, Зурбаран, Эль Греко, Кранахи, Джорджоне и Ван Эйк – мне все подходит. Строго говоря, в Цвингере выставлена не полная коллекция – в 1931 году ее разделили на «старых» и «новых» мастеров, и здесь показывают только старых, новые уехали в Альбертинум (туда мы пока не добрались). Вторая мировая дорого обошлась музею: сначала коллекцию разорили нацисты, которые уничтожали «упаднические» полотна, затем более 300 картин пострадали от бомбардировок, 450 - пропали бесследно. Надо сказать, что вывезенным в СССР в качестве трофеев картинам повезло: их скрупулезно реставрировали, избавляя от следов сырости (в войну полотна прятали в шахтах). В 1955 году Советский Союз вернул Дрездену коллекцию из 1240 полотен. «В отличие от многих других музеев, Дрезденская галерея избегает новшеств, сохраняет исторический тип развески картин и гордится их потемневшими от времени позднебарочными рамами», - добавляет Википедия, и я снова говорю: отлично, для меня – просто идеально.
Описывать свои впечатления от картин я не буду. Перед Вермеером расплакалась – бессильная перед совершенством. От «Сикстинской мадонны» не могла оторваться, все кружила, возвращалась. В реальности у нее еще более нежное, юное, беззащитное лицо, чем на репродукциях – и сердце щемит ужасно от того, что младенец у нее на руках такой веселый, упитанный, умилительно-тяжеленький, и она несет его, зная, что родила его на жертву... Рубенс веселый и избыточный, Рембрандт потрясающе многолик, Кранахи завораживают необычными формами и нежными красками, малые голландцы заставляют вглядываться в каждую деталь. Лиотара с «Шоколадницей», кажется, вообще на общем фоне никто не замечает – а ведь девушка, которая изображена пастелью на пергаменте, очаровала герцога в роли официантки и стала его женой, настоящая Золушка. В общем, после двух (или трёх?) часов в Галерее старых мастеров, мы были переполнены, конечно – но решили, что одно дело живопись, а другое – приборы и инструменты. И пошли в физико-математический салон.
Вообще, по-немецки он называется математико-физическим (Mathematisch-Physikalischer Salon), и про физику как таковую там довольно мало – зато очень много про измерения, счёт, черчение, картографию и астрономию, а также множество часов. Цитируем Википедию: «Сегодня в музее выставлены редкие оптические, астрономические и геодезические приборы 16-18 столетий… Наряду с ранними попытками точного воспроизведения времени здесь представлены башенные часы эпохи Возрождения и драгоценные часы-медальоны. Частью экспозиции являются зажигательные стёкла и другие приборы известного немецкого исследователя, экспериментатора, математика Э.В. фон Чирнхауса, которого также нередко считают изобретателем европейского фарфора. Одно из его зажигательных стёкол 1686 года, выполненное из дерева и меди, достигает в диаметре 158,5 см (общая высота 2,3 м). С его помощью достигалась температура, необходимая для плавления песка и железа — и тем самым производства стекла и фарфора. Музей славится также своей коллекцией небесных и земных глобусов. Самый древний из них был создан в 13 веке на территории современного Ирака. Одним из самых известных экспонатов является механическая счётная машина Блеза Паскаля 1650 года. В 2013 году музей был открыт после продолжительной реконструкции. В постоянной экспозиции хранятся около 1000 экспонатов».
Интересно было даже мне – а уж М., оптик по образованию, сын геологов, фанатик астрономии и часовых механизмов, просто как будто попал в сказку. Надо отметить, впрочем: объяснения на английском языке написаны так, что даже дремучий гуманитарий со школьным багажом знаний поймет, в чем там дело и что к чему. Но инструменты и приборы завораживают еще и тонкостью работы, филигранностью исполнения. Может быть, можно построить сложнейшие астрономические часы, показывающие положение планет и созвездий, или часы настольные с пляшущими фигурками только чтобы потешить правителя. Но ведь никто не заставляет покрывать удивительными узорами и сложнейшими многофигурными композициями обычные рычажные весы? Измерения не станут ложными, если на инструменте нет тончайшей гравировки, изображающей морских нимф или сцену охоты на зайца. Но гравер проводит долгие часы, превращая технический инструмент в произведение искусства, и это стремление к красоте поражает. Правда, именно в Физико-математическом салоне мне пришла в голову и довольно снобская мысль – с тех пор, как каждый стал «художником» и «писателем», дистанция между обывателем и искусством сократилась настолько, что трепет и способность восхищаться высокими образцами становятся редкостью. Наверно, что-то было в этом сословном делении общества, если поколение наших родителей стало последним, сохранившим уважение к авторитетам и хорошему образованию…
Как вы уже догадались, мой терпеливый читатель, в Музей фарфора (свыше 20 тыс. экспонатов) мы уже не пошли. Ноги отказывались носить. Голова кружилась от впечатлений. Поэтому мы выбрались на галерею Цвингера, провели там в тихом восторге еще полчаса и пошли опять в давешний ресторан на Террасе Брюля (это красивая реконструированная часть набережной Эльбы, протяженностью 500 метров, которую еще называют «балконом Европы», так же, как Дрезден зовут «Флоренцией на Эльбе»). Здесь мы ужинали накануне, и снова вернулись перед отъездом ради супа из белой спаржи, который заприметил М. и который оправдал все надежды. В этом ресторане и Путин обедал с пивом – но наш чек был всего 22 евро, наценки за именитых гостей не делают.
На этот раз мы сидели на верхней террасе ресторана, под зонтиком, и нам открывался отличный вид на настоящий паровой корабль, который ходит по Эльбе. Теперь у нас есть расписание рейсов, и мы, конечно, вернемся – ведь Дрезден не позволил нам спешить, и на фарфор, сокровища «Зеленых сводов», оперу Земпера, Альбертинум и местную прекрасную кухню нужно еще очень много времени.