Споры о том, как исполнять того или иного композитора не утихают никогда. Помимо того, что каждый исполнитель привносит что-то своё, даже порой не намеренно, а в силу индивидуальных особенностей, имеют ещё большое значение реалии времени - исполнение музыки идёт вперёд, осовременивая стили зачастую в угоду господствующей моде. Кто знает, как мы восприняли бы сейчас игру скажем, самого Моцарта, Паганини, Листа, Шопена... Их игра была очень своеобразной и индивидуальной. И не факт, что в какой-нибудь статейке их исполнение не разгромил бы очередной критик... Но реставрировать их игру мы в состоянии попробовать. Сохранились авторские письменные указания, пояснения, свидетельства современников. Иногда это просто впечатления тех, кто встречался с выдающимися, гениальными музыкантами, но и они очень ценны для нас как крупицы одного целого.
Осенью 1842 года графиня Анна Сергеевна Шереметева вместе с маленьким сыном Николаем и сестрой Елизаветой Сергеевной отправилась в Париж. Во время своего путешествия обе сестры вели дневник, записи в нем делались на французском языке; эти дневники в настоящее время хранятся в Центральном государственном архиве литературы и искусства в Москве. Елизавета Сергеевна мечтала брать уроки игры на фортепиано у знаменитого Шопена. Композитор и пианист имел множество учеников, в том числе и русских. Сестры познакомились с Шопеном 28 октября 1842 года, когда он пришел на урок с баронессой Марией Крюденер. Анна Сергеевна записала в этот день: «...В четыре пришел Шопен на свой первый урок с Мари. Интересная личность. Он остался до пяти часов. Прелестный метод для быстрых этюдов». После завершения уроков с баронессой Крюденер композитор нашел время и для Елизаветы Шереметевой, но всего на несколько занятий - в течение двух недель. Как говорят семейные предания Шопен посвятил графине одну из своих мазурок. Нотный набросок Шопена в дневнике графини Шереметевой хранился в Фонтанном доме среди бумаг графини, впервые был опубликован ее сыном и переиздавался в 1949 году.
Дёлер Елизавета Сергеевна (урожд. Шереметева) (1818-1890)
ЕЛИЗАВЕТА ШЕРЕМЕТЕВА - В.П. ШЕРЕМЕТЕВОЙ В ПЕТЕРБУРГ
Париж, 11 ноября 1842
В четыре часа приехал Шопен. Сегодня его игра произвела на нас сильное впечатление.
После урока он нам играл мазурки и ноктюрны. Он настолько любезен, что не заставляет себя уговаривать.
Я не сумею выразить словами впечатление от его игры. Она была столь волшебна, что инструмент звучал просто неузнаваемо под его пальцами. Наконец-то я слышала человека, игра которого воплощала мою грезу, то есть была само совершенство. Он вдохнул душу в фортепиано. Его игра так воздушна и прозрачна, это - нежность... и вместе с тем звучание глубокое и наполненное. Слушая его, уносишься в беспредельную высь; в том, как он выражает свои мысли за инструментом, есть нечто божественное. Каждый звук его несёт мысль, переданную с удивительной ясностью. Сколько бы его ни хвалили, уверяю Вас, - это не преувеличение. Он чувствует всю глубину сочинения, ему всё доступно. Это гений, возвышающийся над всеми пианистами, теми, кто вас сперва ошеломляет, а затем приедается. Этот же, сколько бы он ни играл, всё будет мало. Каждый звук проникает прямо в сердце. [...]
Он сыграл два ноктюрна. Мы слушали его, затаив дыхание, ибо боялись разрыдаться. На него было больно смотреть. Он ужасно кашлял, а закончив играть, был так взволнован, что, когда достал часы, чтобы посмотреть, не пора ли ехать, рука его дрожала, как в лихорадке.
Я думаю, что играть его сочинения - это профанация. Никто их не понимает, а сам он играет ритмически свободно, вдохновенно.
Как бы Вы радовались, если б Вам довелось услышать Шопена; он бы Вам тоже очень понравился. У него красивый лоб, такой, как Вы любите, лоб мыслящего человека [...] Складки у рта придают лицу горькое выражение. Когда он улыбается, чувствуешь, что этот человек много страдал, вид его улыбки вызывает боль. Его здесь называют последним лучом заходящего солнца. Он и вправду такой. Неудивительно, если он скоро исчезнет...
Ему не суждено долго жить - у него, мне кажется, слишком возвышенная душа. Такова участь всех гениев.
Ноктюрн ор. 27 № 2
