Это двадцать первая весна. Весна ребенка октября. Тех времен, когда приходит первый снегопад и день становится еще на несколько мгновений короче.

Я пишу мягким карандашом по фактурной бумаге. Пишу сладким кофе по последним сугробам. По работе растекается, стыдливо, синяя зима, с теплыми тенями. Я пишу следы людей растоптавших уснувшие проспекты, они глубокими шрамами прожигают податливый асфальт. Широки мазками, сочиняю огни дальнего света. Они играют бликами на робких, трехглазых перекрестках, прерывая их ритмичную перекличку. Все это когда-то мы видели, сквозь стекла высоких этажей. Мы видели, как этот город умирал по вечерам, а ветер играл с пустыми переулками. Как лужам было одиноко под коркой льда, а прошлогодние листья тлели в братской могиле.

В эту двадцать первую весну, я совсем не изменился. Иногда, забываю, как меня зовут, куда иду и чему равен квадрат катетов. Просто понабрался парой умных слов и вырос еще на полсантиметра.

Ты прости, я не буду писать это тяжелое небо, без белых карликов, красных гигантов и планетных туманностей. Они наверно устали и хотят отдохнуть от чрезмерного внимания. Оттого и укрываются перистыми облаками.

Я где-то здесь.
Ты где-то там.

И все будет.
Когда-нибудь.
Где-нибудь.
На земле…

Я пишу узоры на твоем стекле, вместо убежавшего мороза.

В глазах снег, в руках снег, а в душе весна…весна твоих полуоткрытых век.


Наша весна.

В колонках играет - Mogwai - Stop Coming To My House