У нас на BookMixе есть Конкурс заметок. Не смотря на предпраздничный месяц, тему в декабре выбрали серьёзную. Книги из школьной программы. Про книги, которые произвели наиболее сильное впечатление. Так вот, я вспомнила.

Я для этой заметки вчера совершила подвиг. Да. Перечитала «Муму». По диагонали перечитала, чтобы только нужную цитату найти. И даже при этом слезами облилась. Никогда мне не понять людей, которые, прочитав в детстве этот рассказ, мечтают о прежних монарших временах.

Я не помню точно, в каком это было классе, но школа была начальная. В начальной школе, все же помнят, один учитель ведёт все уроки. Так вот, случилось так, что наша учительница заболела, и её заменили другой. Я не знаю, в чём была причина, то ли она была не очень готова к уроку чтения, то ли это наоборот было в стиле её преподавания, но она решила провести урок, посвящённый Тургеневу за чтением по очереди (или как там это называется, я уже не помню). Начиная с первой парты, ученики прилежно читали определённое количество строк из произведения вслух. Вообще-то я такое любила. Это давало такое ощущение, что ты на некоторое время вдруг оказывалась в центре всеобщего внимания. Да и думать особо было не над чем, читай себе готовый текст, и всех дел.

Понятно, что особенно отвлечься не получалось, приходилось следить за текстом, чтобы, когда очередь дойдёт, не прошляпить «передачу»,  подхватить и передать дальше. И желательно, прочитать лучше всех. Но в этот раз всё пошло не так. Я не знаю, как так получилось, вероятно, круг был уже не первый, но я вдруг поняла, что когда очередь дойдёт до меня, прочитать свой отрывок достойно я не сумею. И всеми силами души я умоляла учителя – эту незнакомую мне совершенно женщину – чтобы она не передавала очередь так быстро, как она это делала. Но всё было напрасно. В самый трагический момент повествования, она назвала мою фамилию.

«Наконец Герасим выпрямился, поспешно, с каким-то болезненным озлоблением на лице, окутал веревкой взятые им кирпичи, приделал петлю, надел ее на шею Муму, поднял ее над рекой, в последний раз посмотрел на нее. Она доверчиво и без страха поглядывала на него и слегка махала хвостиком. Он отвернулся, зажмурился и разжал руки… Герасим ничего не слыхал – ни быстрого визга падающей Муму, ни тяжкого всплеска воды; для него самый шумный день был безмолвен и беззвучен, как ни одна самая тихая ночь не беззвучна для нас, и когда он снова раскрыл глаза, по-прежнему спешили по реке, как бы гоняясь друг за дружкой, маленькие волны, по-прежнему поплескивали и постукивали они об бока лодки, и только далеко назади к берегу разбегались какие-то широкие круги».

Я и прочитала-то два, или три слова. Я уже знала, что ждёт Герасима и его собаку. На учебник уже капали слёзы, и голос мне, разумеется, изменил. Учительница передала очередь сразу, не задерживаясь, но глупо было бы думать, что класс не заметил случившегося. Мне ещё очень долго вспоминали Муму и слёзы, по поводу её трагической судьбы. А я ещё не умела в упор спрашивать – а ты, разве не плакал, читая эту жуткую историю? Какая же ты бессердечная тварь, в таком случае.

Лет через шесть-семь, в одиннадцатом классе я взялась делать доклад по книге Чингиза Айтматова «Плаха». Учительница литературы в кратком вступительном слове перед моим выступлением предупредила класс, чтобы они не удивлялись, если голос докладчика, мой то есть, дрогнет в процессе изложения, потому что книга очень тяжёлая. И я подумала, что это предупреждение немного запоздало. Отчего бы такую вступительную речь было не сказать той учительнице начальных классов, перед тем, как мы начали вслух читать такое тяжёлое произведение как «Муму»? Вполне возможно, пара лет насмешек обошли бы меня стороной. В этот раз голос мой не дрожал. Потому что я была старше и уже умела абстрагироваться.

Ревела я ещё только над одной книгой школьной программы, к счастью не при всех, а дома в одиночестве,  – над Некрасовским «Морозом красным носом».

«Стоит под сосной чуть живая,

Без думы, без стона, без слез.

В лесу тишина гробовая —

День светел, крепчает мороз».

Вот, блин, понятно же, что специально они так делали. Чтоб до печёнок пробрало, да не нас, пролетарских детей, а бар, управителей мира, и всё равно не злишься на них за то, что на эмоциях играют. Но лишний раз возвращаться к этим произведениям не хочется. Да какое там не хочется! Чтоб я ещё раз?... Да ни за что! Ну, если только для Букмикса.

Некоторые книги – настоящее испытание для читателя.