Нынче утром вспомнил время, когда в Олимпийском был громадный книжный рынок. Мои книги там тоже продавались бесконечным бурным потоком. Оптовики приходили в отдел продаж нашего издательства и набивали багажники своих мерседесов, роллс-ройсов, жигулей и ламборджини книжками, которые наша дорогая редакция печатала без перерыва на обед. Тогда еще считалось, что у нас самая читающая страна в мире, в которой живут самые начитанные люди на свете. Скорость, с которой расходились тиражи Довлатова, Юнга, Августина Блаженного, Померанца, Льва Рубинштейна, Лимонова, Маркиза дэ Сада, вызывала у меня искреннее удивление и умственную оторопь. Т.е я понимал, что от дебилов в жизни никто не застрахован, и главное - уметь вовремя их отсеивать. Но почему они ринулись скупать книги, на них не рассчитанные - это оставалось загадкой. Умом такое не понять, аршином общим не измерить, успокаивали мы себя и продолжали печатать тиражи, до тех пор, пока на книжном рынке не произошел коллапс, после чего он схлопнулся как перегоревшая звезда и стал черной дырой. Однако наша дорогая редакция вовремя легла на крыло и вышла из бизнеса с минимальными для себя и окружающей среды потерями. Шестое чувство не подвело. Оно у нас всегда неплохо работало. Наравне с нашими несомненными талантами природа не обделила нас способностью чуять нарастающий стрём. Такую чуйку называют интуицией. Опыт, сын ошибок трудных, показал нам, что интуиция главнее таланта. Сколько бы в нас или в вас ни заложил бог таланта, это вовсе не гарантирует, что вы не помрете с голодухи. А вот если он заложил чуйку на стрём, голодным вы уже не останетесь. Заибись ведь, да?

 

Но вернемся на книжный рынок в Олимпийском, в Москву. Торговля в разгаре. Стоит золотой московский сентябрь. Рынок. Мой друг Владимир (переводчик Мартина Бубера, Ницше и пр пр.) завис у столика с научными изданиями. Он разглядывает книги, берет их в руки, листает, нюхает, временами мяукает.

 

Неожиданно откуда-то справа и снизу раздается самый обыкновенный усталый женский голос. Голос ,словно ни к кому не обращаясь спрашивает куда-то в бесконечное пространство-время:

- А что это такое? Когнитивная психология?

 

Совершенно очевидно вопрос в никуда был о книжке авторов М. Кимберли Маклина, Отто Х. Маклина и Роберта Солсо "Когнитивная психология", которая лежала на столике на самом виду.

 

Владимир немедленно оборачивается и видит справа чуть позади небольшого мужчину и побитую молью женщину обычного вида. Коричневое осеннее пальто. Вязаный берет. Мятые пакеты в левой руке. Рост небольшой, округлый на раёне жопы, ног и груди.

 

Владимир, которого вопрос застал врасплох, широко улыбается вопрошающим, поворачивается спиной к прилавку, лицом к лесу, чуть наклоняется к низкоросликам и в силу неизвестных науке и мне экзистенциальных причин, ласково и непринужденно, правильно артикулируя гласные, начинает им доходчиво объяснять. Свою речь он сопровождает успокаивающими, округлыми жестами:

- Когнитивная психология - это такое и такое, - Говорит он тихим ровным голосом, - И еще вот такое, когда так. А если не так, то надо здесь и сюда. А еще бывает, когда это - то ....

 

Я вижу что лицо женщины в берете пунцовеет, словно полная луна при затмении. Она с ненавистью смотрит в лицо Владимира. Потом становится на цыпочки и злобно шипит ему в лицо сквозь зубы:

- Хорошшшшо вам. Образзззованным!!!

 

 

Вот что замечено и что восхищает: - уникальная особенность любого быдла - оно всегда не ты. Типо как в фильме Камерона "Чужой". Быдло всегда чужой, всегда не-Я, даже если оно твоё утреннее отражение в зеркале. Пизец, да? Парадокс ебозус (Paradox Ebozus) в кубе, а то и больше.

 

Поэтому наша дорогая редакция подумала и сделала далеко идущий вывод: - умным быть хорошо, но скучно. Умным быть хорошо, потому что все остальные дураки. И ты понимаешь, что даже у дурака наступает миг, когда в ослепляющем потоке дерьма он внезапно прозревает и видит все, и как это все связано между собой в единое целое. А скучно, потому что ничего нового в этом знании нет.

 

Подобные произвольные и забавные измышления утреннего ума, замешанные на мечтательной желчи, они развивают к обеду универсальное видение, позволяющее делать любое говно бытия неразличимым для настоящего продвинутого философа, как будто кто-то добрый надел на это дерьмо шапку-нивидимку, а сапоги скороходы не надел. Поэтому вроде бы и воняет, хоть святых выноси, а где оно лежит - непонятно.

 

Такое умственное стирание граней позволяет подменять жалость сомнением, а любовь - скептическим милосердием. Возможно это происходит от того, что все земные твари способны развиваться лишь повернувшись спиной к универсальному.

 

Однако, в красивом хадисе приводимом Тирмизи, Байхаки и Ибн Маджихом говорится, что нет пользы от мира сего и от всего, что в нем, кроме поминания Аллаха и того, что связано с этим, а также кроме учителя, обучающего науке и ученика, воспринимающего это знание.  И у нас теперь есть мечта, что наш строгий учитель когда нибудь, и желательно поскорее, придет, засучит рукава и, по воле Аллаха, разнесет дупло всем этим придуркам - не буду указывать пальцем кого именно - пальцев не хватит. Они этого заслужили. 

 

Пророк (мир ему и благословение) говорил своему сподвижнику: "О, Абу Зар, выучи с утра один раздел науки и следуй полученным знаниям - это лучше для тебя, чем совершение намаза в тысячу ракаатов" (Хадис приводит досточтимый Ибн Маджa).

 

В переводе с сакрального на русский он предлагает сподвижникам совершать ежедневный джихад против собственного невежества, который, согласно предписанной дозировке, позволяет отвлечься от прошлого, от всех подлинных, фальшивых или пригрезившихся больших и малых родин, вершин, бездн, разговоров о неважном, молчания о важном и, как следствие, наконец прекратить резать глотки неверным и кошмарить соседей за то, что они умней или богаче чем вы. 

 

Однако, даже такая беспредельная любовь к науке и к чистому знанию начинается и заканчивается компромиссом.

 

Ведь дав согласие на собственное рождение, - поступок вне всяких сомнений странный, вульгарный и бессмысленный - мы прервали свой бесконечный полет в никуда и соскользнули из бездны на равнины мира, уступив своей трусости после чего стали тривиальным событием и фактом, ding-an-sich selbst betrachtet мира. 

 

Вероятно поэтому нынче утром, пока наша дорогая редакция в полном составе по воле Аллаха наблюдала как портовые краны тянут из моря круглую гирю Солнца, я вышел в сад, сел в кресло и вместо намаза в десять тысяч ракаатов, стал читать книгу сонетов Петрарки, точность которых возвышает мир слова над великолепно придуманным греками космосом. 

 

Они и сейчас - ближе к полудню - туманят слезами мои глаза, сохраняя в душе эти спасительные капельки тепла и спасительную тень жизни, наполняя каждую клетку моего организма нежной горечью просветленного смятения. 

 

Ведь сначала ты веришь, что жизнь - штука волнующая и прекрасная, потом начинаешь думать, что нихуя, а потом снова веришь, что жизнь действительно волнующая и прекрасная, но не для тебя. 

 

Я говорил, но только мне понятен

Был мой бессвязный лепет - ведь недаром

Амур в немого превратил меня:

 

Язык любови пламенной невнятен,

И тот, кто скажет, как пылает жаром,

Не знает настоящего огня.

 

У Муси ((Марьи Николаевны Изергиной ), были внуки: мальчик Илья и девочка Таня. Муся, обыкновенно с небольшой свитой особо приближенных и достойных, водила детишек ежедневно купаться на пляж, что напротив дома Волошина. Дети есть дети. Визжат плавают, выходить на берег не желают, не смотря на уговоры. В тот день они окончательно отбились от рук бабушки и категорически отказывались выходить из моря, несмотря на все просьбы, уговоры, мольбы и угрозы ремня. Как их не агитировали. Визжали, капризничали, брызгались, из воды не вылазили.

 

Муся обратилась к князю Ю., который стоял неподалеку, дум печальных полн, озирая горизонт, склоны Карадага справа и туманный абрис мыса Хамелеон слева. Он отважно забрел в мелкий прибой по щиколотки и был несказанно горд своим морским мужеством. Князь Ю., как и граф Т. очень любил детей, но в отличие от последнего умел с ними ладить. 

- Юрочка, обратилась Муся к отважному морскому волку, - Помогите. Никак не хотят вылазить.

 

Одной волшебной фразой "Дети, ебвашумать, а нупошлинахуй из воды!" он немедленно добился того, что неопытным взрослым не удавалось сделать минут 20.

 

Детям, им ведь что нужно? Подход. Любовь, ласка и миру мурр.

Изергина М. Н. Коктебель. конец 80-

 

Знаменитая веранда в доме  Муси (Марьи Николаевны Изергиной Фото выше) и ее сестры Тоти (Антонины) в Коктебеле. Время года, дня и ночи примерно коктебельское. Иными словами разгар весны, медленно переходящей в лето, которое постепенной становится осенью. Муся живет тем, что сдает комнаты, углы и чердак своим знакомым, а при наличии свободных мест простым "дикарям" - тем кто приезжает к морю без знакомств и путевок, в надежде потрахаться без обязательств с пьяными прекрасными девами, накупаться в морских коктебельских пейзажах, наесться коктебельских чебуреков, персиков и дынь и попить вволю коктебельского портвейна и рислинга из квасных бочек по 25 копеек за стакан или по 50 копеек - за кружку.

 

И вот в один из таких, описанных нами типичных коктебельских дней, ранним солнечным утром, медленно переходящим в солнечный полдень, который постепенно становится солнечным вечером в мусину обитель открывается дверь и во двор робко входит некий незнакомый гражданин, по внешнему виду типичный дикарь, в типичных советских шортах, сандалиях и с абалаковским рюкзаком за спиной. Гражданин интересуется: нельзя ли снять тут угол или комнату или еще что нибудь?

 

А в это время спиной к любопытному гражданину, перед мутным зеркалом на волошинском табурете сидит князь Ю. и прилаживает к намечающейся лысине роскошный капустный лист. Кто –то добрый присоветовал. Сказал, что если делать это в течение месяца, то голова после трех литров красненького (вина) и поллитры беленького (коньяка) накануне будет чиста и свежа как у юноши, обдумывающего свое житие. А если подержать капусту на лысине в течение часа ранним коктебельским утром, плотно прижимая лист к темечку то процедура снимет всякий, даже невыносимый похмельный синдром как рукой. Излечит всякую больную голову. Включая и светлейшую - княжью.

 

Мне подобный аристократичный компрэсс сильно помог, когда наша дорогая редакция, катаясь на горных лыжах, сверзнулась по северному цирку волшебной горы Чегет, тормозя головой о камни и бугры. Тоже, словно князь, почти неделю с капустным кочаном у темечка лежал в номере и в окошко смотрел. К слову сказать - помогло. Голова перестала болеть, шишки ушли, воспомниания остались.

 

Но вернемся в Мусин двор к дикарю, князю и прочим жильцам общины крымских аргонавтов. И вот наш дикий гражданин стоит в дверях, видит хозяйку и уже открывает рот, дабы поинтересоваться возможностью ангажировать койку для постоянного проживания, как неожиданно из-за его спины на сцену шмыгает некая юная девица, загоравшая нагишом во внутреннем дворике. Не обращая внимания на незнакомца и остальных, она со спины подходит к князю Ю, наклоняется, и, как само собой разумеющееся, кладет ему на левое плечо свою, весьма увесистую правую сиську и невинным нежным голоском буднично-деловито интересуется:

- Князь, зацени, я хорошо загорела?

 

Князь Ю., у которого что-то не ладилось с капустой, был слегка похмелен и оттого сильно раздражен.

 

– Убери сиську, блядь, - Говорит он ей на чисто русском языке без акцента, и неуловимым, изящным движением руки, таким который у всамделишных аристократов, что по ту сторону Аппенин называется finesse, смахивает девушкину молочную железу так словно это не железа приятных форм и цвета, а назойливая муха или несущественная соринка.

 

Из уважения к читателю даже не стану говорить, что гражданин дикарь, невесть как забредший в наш дневной крымский осенний пост и ставший по воле случая персонажем моего рассказа, после этого случая ежегодно, с мая по сентябрь, снимал жилье в изергинском дворе до самой кончины Марии Николаевны.

 

Имя его,

 

С внешним миром и с его вещами нас с вами связывают только слова - и это единственное, что нас роднит. Поверить трудно, понять - ещё труднее. Как сказал поэт:

 

Мозгам такое не понять.

Умом в такое не поверить.

 

Вероятно поэтому, уже достаточно давно, язык как средство общения, вызывает у нашей дорогой редакции чувство неудобства, поскольку неизреченный вакуум, который мы обнаруживаем внутри каждого, произнесенного слова слишком плотен и неразличим на слух или на ощупь. Из-за этого я  часто перестаю постигать, как всё устроено и работает и почему говно случается. То же самое с людьми. Их невозможно понять, с ними можно только соединяться, совокупляться и сотрудничать в пространстве, в котором еще нет меня, непонимающего субъекта, и нет того или той, которые должны быть непоняты.

 

Некоторых людей подобное состояние когнитивных дел сильно напрягает. Одни плачут, другие тревожатся как не в себе. Похоже, лишь мы знаем, что напряги и тревоги - напрасная трата сил и времени. Как говорил Брайон Гайсин: - Человек скверное животное. Леса и парки валятся, чтобы расчистить путь его дорогам, его бензоколонкам, его трубам и его домам, пока магическая вселенная умирает, а мы бесцельно скитаемся по планете, как семена растений, которые носит капризный ветер.

 

Поэтому для себя мы, как всегда, оставили то что любим с молока матери, что никому у нас не отобрать. Ничего обыденного, банального, рядового или заурядного. Только сокровенное. Банты на туфлях, 48 пуговиц на ширинке, пассионы Баха, балеты Чайковского и оперы Моцарта - как наивысшая форма существования организованной, думающей материи. (На этом месте автор лязгает зубами и нервно чешет за ухом задней ногой.)

 

Иногда подобные тексты вызывают у нас чувство неудобства. Или дискомфорта. Или не вызывают? Или даже наоборот, помогают народам и племенам добой воли по мере сил, подменять чувство собственного ничтожества чувством ничтожества вообще. 

 

В связи с чем хочется верить, что среди глубинной аудитории наваждений из перипетий наших будней, каким-нибудь ренегатам с избытком катамитной субстанции наконец надоест пятиться к тривиальным апогеям, и тогда они соберут в кулак остатки  умственных сил, чтобы сохранить верность собственной пустоте. поскольку нездоровый дух нуждается в нездоровом теле. Поэтому остерегайтесь и радуйтесь. Щастье низагарами. Миру мурр.

 

 

 

Однажды Серен Кьеркегор сказал про одного там ленивого философа:  Он носит в себе тайну, как занозу в теле. 

 

Хотя, возможно, мы ошибаемся и датский мыслитель такого не говорил. А если даже говорил, то не про ленивого философа, а про обыкновенного. А все наши догадки и размышления - простые ассоциации фантомной памяти - мягкие оплеухи самому себе, дабы взбодриться от собственных мужества, самоочевидности и задумчивости. Поскольку человек, погруженный в мысли, бессмертен. Не абсолютно бессмертен, но близок к этому. Он бесконечно жив словно чахлик невмерущий спекулятивного нарратива окруженный аурой вечного сияния имманентного дискурса. Но тут кроется жестокий paradox ebozus (парадокс ебозус) существования. И ебозус здесь не в том, что все мы умрем, а в том, что все испытанное и пережитое по жизни, вся наработанная годами свобода экзистенциальной мусорной среды, как показывает опыт, рано или поздно обернется против нас. После чего даже у ленивых философов начинается кошмарная интерлюдия клеточной паники, а жизнь зависает между двумя способами бытия - напиться и забыться или же сначала забыться, а потом напиться.

 

Поэтому наша дорогая редакция любит колодцы. 

Стоит нам увидеть колодец, как мы принимаемся кидать в него камушки. Ничто так не успокаивает душу, как звук камушка при ударе о воду в темной и влажной глубине шахты. И если это не половое влечение, тогда в наших жилах течет томатный сок. 

Философ и Дева

Философ: - Кто съел все пончики? Ты? 

Дева: - Нет. 

Философ: - Не ври. Я вижу сахарную пудру у тебя на одежде. 

Дева: - Это кокаин.

 

 

Бетховен и все

Бетховен (обращаясь со сцены ко всем): Вы хотите, чтобы мы сыграли вам мою 9-ю симфонию и суперхит - Оду к Радости!!!??

Все: Дааааа!!!!

Бетховен: Я  в а с  не  с л ы ш у у!!!

 

 

занавес

Оказывается - двигаться с высокой эффективностью в неверном направлении ещё хуже, чем вообще никуда не двигаться. Пиздец, да? Такое знание умножает скорбь, увеличивает шишку меланхолии и уменьшает расстояние между тем, что есть и тем, чего никогда не было.

 

Поэтому, если ты вместе с нашей дорогой редакцией поставлен перед выбором: бесформенный предмет или предмет с формой, - уверенно выбирай бесформенный. Такова логика существования по нашу сторону всего. Пусть это и больно. Но не стоит забывать, что боль - мерка сугубо личная. Бывает что тебе больно, а другому приятно. Но бывает и наоборот.

 

В конце концов только так можно перестать опасаться всех и вся вокруг, и конгруэнтно измыслить что-то по настоящему серьезное, не ввязываясь при этом ни в какое творчество, словно гигантская черная дыра или древний докембрийский паразит, наслаждаясь целый день собственным бесплодием. Поясню на личном примере. Наши многочисленные попытки поместить Аллаха за пределы человеческой Вселенной, а потом вернуть его обратно - обернулись пустыми хлопотами и некоторыми финансовыми потерями. Это все равно, что сжаться до размеров произнесенного слова, выставляя напоказ все свои изъяны, только ради того, чтобы забавлять или злить других, погружаясь по самые глаза в трансцендентальное тщеславие.

 

Но есть проблема. Проблема есть, а решения нет. Мы его не видим и не понимаем как быть и что делать теперь. Суть проблемы в том, что все, что в нас исчезает - даже если оно исчезает навеки, - оставляет после себя прорехи, которые не зарастут никогда. Это одинаково относится как к вещам так и к людям. Особенно к людям. К тем, кого мы любили и теперь не можем забыть. А ведь столько лет прошло.

 

Поэтому ленивая философия утверждает, что можно легко от всего отказаться и всех предать, на пути к великой пустоте, отыскав в себе силы и мужество задумать и совершить этот беспримерный акт трусости, превратив всё вокруг в беззвучный вздох, в сладкую утрату памяти о жизни и смерти.

 

Только так и можно стать ничем, торжественным шепотом объявив наш всенародный праздник вселенской печали открытым, одновременно удерживая в уме непростую мысль о том, что  у каждого человека есть дневная и ночная сторона, и с наступлением сумерек он меняется и становится другим.

 

Миру мурр. Остерегайтесь. Некоторые странные противоположности без сомнения способствуют семейному счастию.

Нынче утром с минарета неподалеку, лично для меня пел муэдзин. Солнце светит тоже лично для меня. Его лучи проникают куда-то под кожу, туда, где у меня кнопочка счастья. 

 

Сижу в саду, пью чай (сиху лунцзын), мечтаю об Италии, щурюсь на море, листаю толстенный Guida - Ristoranti In Italia. Море синее от синьки, барашки белые, шустрые, гиперактивные. Список ресторанов внушает уважение. Выбираю те из них, в которых бы поел, если бы не пиздец. Читаю внимательно, с выражением. Примерно каждый второй из длинного списка работает только три дня в неделю - пятница, суббота, воскресение. Другая половина рестиков открывается по вечерам часа на четыре . 

 

Теперь сижу и совершенно не понимаю - как эта нация создала фашизм.

 

Всем миру мурр в личной жизни. Хорошей погоды совершенно достаточно для счастья, а в плохую можно, к примеру, испечь яблочный пирог с изюмом и корицей.