Полуживой-полумертвый пациент, которого переводят из реанимации и обратно, с парализованной половиной тела и перетыканной капельницами другой половиной, почувствовав, что простыня сползла и оголила гениталии, парализованной рукой (!) ухитряется прикрыть срамное, как раньше говорили, место.
Казалось бы, ну не по фигу ли, когда вообще непонятно, на каком он свете?
НЕТ.
Женщина с одной грудью, в полуотключке, привезли на рентген и оголили: не открывая глаз, она тянется ладонью себя прикрыть. А когда её руку ловят и выпрямляют — отворачивает лицо от врача...
Сегодня утром кормила мужчину. Одна половина парализована. В какой-то момент он вдруг стремительно рванулся с кровати. Я спрашиваю:
— Вы куда собрались-то?
Он говорит:
— В туалет надо!
— Так на вас памперс надет, зачем беспокоиться? Просто расслабьтесь.
Он, едва выговаривая слова перекошенным ртом, смотрит на меня и полушепотом говорит: «Стыд-то какой...»
Ну, я его оставила наедине. Главное, что тарелку каши всю съел.
Другой пациент, с очень отрывочным восприятием реальности, снова и снова сгибает руку с капельницей. Естественно, протыкает вену. Приходится искать новое место. Медсестра в отчаянии, ей уже некуда колоть. Я над ним зависла и говорю:
— Не шевелите рукой! Лежите и не шевелите вообще! Вы проткнули себе все вены, больше некуда колоть, — и держу его руку, чтобы медсестра поставила катетер.
А он смотрит на меня, не отрываясь, и второй рукой, уже перебинтованной вдоль и поперёк после его выходок, тянется очень с трудом к моему лицу, к самому лицу. Я слегка отодвинулась, но смотрю ему прямо в глаза и повторяю: «Не шевелите рукой!»
Сестра мне говорит:
— Ты с кем разговариваешь? Тебя нет для него!
А я держу руку и смотрю ему в голубые глаза. А он смотрит в мои.
Сестра поставила катетер и говорит мне:
— Проверяй, я уже не могу это видеть.
Я пришла через пять минут — лежит, рука вытянута. Пришла через пятнадцать