Пророк (мир ему и благословение) говорил своему сподвижнику: "О, Абу Зар, выучи с утра один раздел науки и следуй полученным знаниям - это лучше для тебя, чем совершение намаза в тысячу ракаатов" (Хадис приводит досточтимый Ибн Маджa).

 

В переводе с сакрального на русский он предлагает сподвижникам совершать ежедневный джихад против собственного невежества, который, согласно предписанной дозировке, позволяет отвлечься от прошлого, от всех подлинных, фальшивых или пригрезившихся больших и малых родин, вершин, бездн, разговоров о неважном, молчания о важном и, как следствие, наконец прекратить резать глотки неверным и кошмарить соседей за то, что они умней или богаче чем вы. 

 

Однако, даже такая беспредельная любовь к науке и к чистому знанию начинается и заканчивается компромиссом.

 

Ведь дав согласие на собственное рождение, - поступок вне всяких сомнений странный, вульгарный и бессмысленный - мы прервали свой бесконечный полет в никуда и соскользнули из бездны на равнины мира, уступив своей трусости после чего стали тривиальным событием и фактом, ding-an-sich selbst betrachtet мира. 

 

Вероятно поэтому нынче утром, пока наша дорогая редакция в полном составе по воле Аллаха наблюдала как портовые краны тянут из моря круглую гирю Солнца, я вышел в сад, сел в кресло и вместо намаза в десять тысяч ракаатов, стал читать книгу сонетов Петрарки, точность которых возвышает мир слова над великолепно придуманным греками космосом. 

 

Они и сейчас - ближе к полудню - туманят слезами мои глаза, сохраняя в душе эти спасительные капельки тепла и спасительную тень жизни, наполняя каждую клетку моего организма нежной горечью просветленного смятения. 

 

Ведь сначала ты веришь, что жизнь - штука волнующая и прекрасная, потом начинаешь думать, что нихуя, а потом снова веришь, что жизнь действительно волнующая и прекрасная, но не для тебя. 

 

Я говорил, но только мне понятен

Был мой бессвязный лепет - ведь недаром

Амур в немого превратил меня:

 

Язык любови пламенной невнятен,

И тот, кто скажет, как пылает жаром,

Не знает настоящего огня.

 

У Муси ((Марьи Николаевны Изергиной ), были внуки: мальчик Илья и девочка Таня. Муся, обыкновенно с небольшой свитой особо приближенных и достойных, водила детишек ежедневно купаться на пляж, что напротив дома Волошина. Дети есть дети. Визжат плавают, выходить на берег не желают, не смотря на уговоры. В тот день они окончательно отбились от рук бабушки и категорически отказывались выходить из моря, несмотря на все просьбы, уговоры, мольбы и угрозы ремня. Как их не агитировали. Визжали, капризничали, брызгались, из воды не вылазили.

 

Муся обратилась к князю Ю., который стоял неподалеку, дум печальных полн, озирая горизонт, склоны Карадага справа и туманный абрис мыса Хамелеон слева. Он отважно забрел в мелкий прибой по щиколотки и был несказанно горд своим морским мужеством. Князь Ю., как и граф Т. очень любил детей, но в отличие от последнего умел с ними ладить. 

- Юрочка, обратилась Муся к отважному морскому волку, - Помогите. Никак не хотят вылазить.

 

Одной волшебной фразой "Дети, ебвашумать, а нупошлинахуй из воды!" он немедленно добился того, что неопытным взрослым не удавалось сделать минут 20.

 

Детям, им ведь что нужно? Подход. Любовь, ласка и миру мурр.

Изергина М. Н. Коктебель. конец 80-

 

Знаменитая веранда в доме  Муси (Марьи Николаевны Изергиной Фото выше) и ее сестры Тоти (Антонины) в Коктебеле. Время года, дня и ночи примерно коктебельское. Иными словами разгар весны, медленно переходящей в лето, которое постепенной становится осенью. Муся живет тем, что сдает комнаты, углы и чердак своим знакомым, а при наличии свободных мест простым "дикарям" - тем кто приезжает к морю без знакомств и путевок, в надежде потрахаться без обязательств с пьяными прекрасными девами, накупаться в морских коктебельских пейзажах, наесться коктебельских чебуреков, персиков и дынь и попить вволю коктебельского портвейна и рислинга из квасных бочек по 25 копеек за стакан или по 50 копеек - за кружку.

 

И вот в один из таких, описанных нами типичных коктебельских дней, ранним солнечным утром, медленно переходящим в солнечный полдень, который постепенно становится солнечным вечером в мусину обитель открывается дверь и во двор робко входит некий незнакомый гражданин, по внешнему виду типичный дикарь, в типичных советских шортах, сандалиях и с абалаковским рюкзаком за спиной. Гражданин интересуется: нельзя ли снять тут угол или комнату или еще что нибудь?

 

А в это время спиной к любопытному гражданину, перед мутным зеркалом на волошинском табурете сидит князь Ю. и прилаживает к намечающейся лысине роскошный капустный лист. Кто –то добрый присоветовал. Сказал, что если делать это в течение месяца, то голова после трех литров красненького (вина) и поллитры беленького (коньяка) накануне будет чиста и свежа как у юноши, обдумывающего свое житие. А если подержать капусту на лысине в течение часа ранним коктебельским утром, плотно прижимая лист к темечку то процедура снимет всякий, даже невыносимый похмельный синдром как рукой. Излечит всякую больную голову. Включая и светлейшую - княжью.

 

Мне подобный аристократичный компрэсс сильно помог, когда наша дорогая редакция, катаясь на горных лыжах, сверзнулась по северному цирку волшебной горы Чегет, тормозя головой о камни и бугры. Тоже, словно князь, почти неделю с капустным кочаном у темечка лежал в номере и в окошко смотрел. К слову сказать - помогло. Голова перестала болеть, шишки ушли, воспомниания остались.

 

Но вернемся в Мусин двор к дикарю, князю и прочим жильцам общины крымских аргонавтов. И вот наш дикий гражданин стоит в дверях, видит хозяйку и уже открывает рот, дабы поинтересоваться возможностью ангажировать койку для постоянного проживания, как неожиданно из-за его спины на сцену шмыгает некая юная девица, загоравшая нагишом во внутреннем дворике. Не обращая внимания на незнакомца и остальных, она со спины подходит к князю Ю, наклоняется, и, как само собой разумеющееся, кладет ему на левое плечо свою, весьма увесистую правую сиську и невинным нежным голоском буднично-деловито интересуется:

- Князь, зацени, я хорошо загорела?

 

Князь Ю., у которого что-то не ладилось с капустой, был слегка похмелен и оттого сильно раздражен.

 

– Убери сиську, блядь, - Говорит он ей на чисто русском языке без акцента, и неуловимым, изящным движением руки, таким который у всамделишных аристократов, что по ту сторону Аппенин называется finesse, смахивает девушкину молочную железу так словно это не железа приятных форм и цвета, а назойливая муха или несущественная соринка.

 

Из уважения к читателю даже не стану говорить, что гражданин дикарь, невесть как забредший в наш дневной крымский осенний пост и ставший по воле случая персонажем моего рассказа, после этого случая ежегодно, с мая по сентябрь, снимал жилье в изергинском дворе до самой кончины Марии Николаевны.

 

Имя его,