Мне было 18 лет, когда волею судьбы или случая в конце августа я оказался в Атлантическом океане, близ экватора, матросом 2 класса на рыболовном суденышке "Виллис Лацис". Судно было приписано в порту города Риги. 

 

Ниже матроса 2 класса в социальной иерархии живых существ никого нет. Только микробы и бесталанные попугаи, рапортующие о трудовых успехах. Чем выше вы находитесь в иерархии, тем чаще вам нужно говорить нет тем, кто внизу. Да, а также Слушаюсь и повинуюсь - слова из лексикона челяди второго сорта. Таковы правила иерархических отношений. Несколько позже, уже при молодом Путине, став выдающимся ленивым философом, я понял смысл подобных социальных конструкций. Мы их строим, потому что их отсутствие для глубинных людей означило бы отсутствие системы координат как таковых - и без них никто не понимает, куда бежать и кого бить по голове, чтобы всем стало хорошо.

 

По совместительству я пристроился заведовать судовой библиотекой. (Громко сказано - "заведовать". Библиотека была общественной нагрузкой, за которую денег не платили, но в зачет грядущих идеологических и духовных грехов вполне могло пойти - что к слову сказать и случилось несколько позже) Естественно, что я подобрал в рейс коллекцию книжек на свой вкус.

 

В результате сам же их и читал все три месяца, до конца своего морского приключения. Экипаж мой литературный выбор подверг остракизму, если не сказать грубее.

 

На вахтах я шкерил скумбрию, и, одновременно, управлялся 2-я сразу шлангами, которые очень сильно напоминали пожарные. Они подавали воду под мощным, если не сказать сверхестественно мощным напором на палубу и в специальные объемистые ванны, где рыба, еще неошкеренная плавала, в ожидании когда ее пошкерят. Упругие, мощные, сдвоенные водные струи били по рыбам и толкали на конвейер, везущий их во вселенную рыбьей смерти, под ножи матросов первого класса.

 

В конце четырехчасовой вахты я разворачивал эти ё*баные шланги (вот прицепились), и как Клинт Иствуд в фильме "Хороший Плохой Злой" режиссера Серджио Лионе, стреляющий с двух рук, ловко смывал с палубы кровь, рыбьи кишки и бошки (головы) - в сущности отходы производства этого рыбьего Освенцима за борт.

 

За бортом всегда кружила дюжина другая местных акул. На меня они смотрели с обожанием; думаю такими глазами матерые ветераны СС, фашисты и нацисты смотрели на своего любимого фюрера Адольфа Гитлера. Разве что только что плавники не задирали в приветствии, завидев, как я цепляю на специальных, перекрещенных на спине и груди широких ремнях (мое изобретение) эти шланги (да что же такое?!) под мышки одесную и ошую.

 

СТОП КАДР: Волосы длинные, взгляд добрый, в меру ироничный, сам загорелый, молодой, в руках две длинных и жестких как металл фрейдистских штуки из которых эротично хлещет на палубу твердая и белая от напора океанская вода, мешаясь на ней с кровью и (см.выше..)

 

Хочу заметить, что уже тогда существовала особо изощренная форма эксплуатации трудящихся. Называлось это явление недобрым словом "подвахта". Т.е. ты отработал свое положенное, и должен идти читать свои книжки или жариться на верхней палубе на солнце, потягивая выданные тебе накануне 200 граммов красного сухого вина, и в это время слышишь, как тебе говорят: - надо отработать еще 4 часа. Родине нужна рыба.

 

А чтобы все выглядело идеологически гладко, иногда вместе с экипажем на подвахту выходили сам капитан (розовощекий толстячек), его старший помощник (он же старший стукач), секретарь партийной организации, ну и прочая идейно-партийная шелупонь.

 

В тот памятный день у меня ничего подобного не ожидалось. Никаких подвахт. Впереди было целых восемь часов свободы. Чего не скажешь о моих коллегах из ночной вахты. Они понуро шли на полную программу: «вахта-подвахта». Вдохновлять их от носа (бака) корабля шла группа идеологической поддержки - весь комсостав корабля в полном комплекте. Не хватало только грома медных труб и красных гвоздик в петлицах.

 

Ничего не предвещало беды.

Солнце стояло в зените.

Небо было пронзительно мирным и синим.

Океан маслянисто блестел вокруг.

Вселенная расширялась

Акулы доедали кровавые нештяки.

Вдалеке по нитке горизонта, скользил крохотный тунцелов.

На небе не было ни облачка.

 

Группа идейных шкерильщиков приближалась ко мне, весело что то обсуждая и поигрывая как бы между прочим широкими шкерочными ножами.

-Во бля, - подумалось мне – пираты карибских морей!

Теплый экваториальный ветерок чуть шевелил красный серпастомолоткастый стяг на мачте.

Я мыл палубу из своих охуенных брандспойтов.

Подвахта шла мне навстречу.

Я шел навстречу подвахте.

Впереди меня шли упругие твердые струи. 

Толстые и длинные.

Наша встреча с группой идеологической поддержки так и не состоялась, Мы не слились в объятиях и не сказали другу другу Привет:

 

А всё потому, что я споткнулся. Два мощных брандспойтных выстрела из моих интеллигентных рук ударили в палубу перед группой поддержки, а потом прошлись и по всем ее десяти ногам.

 

С тех самых давних пор я великолепно понимаю восторг и упоение, которые читаю в глазах полицейских разгоняющих мирные демонстрации студентов и остального прогрессивного человечества, при помощи водометов .

 

Первым досталось капитану. Получив мощный удар в голеностоп он взлетел в воздух и потом, подгоняемый струями, полетел. С выпученными зенками. Словно какая-нибудь самая последняя мелкая рыбья какашка он стремительно пронесся над леерами с воплем «ё*б твою мать!».

 

И все. Капитан исчез за бортом.

 

Секретарь парткома вроде бы и кинулся в мою сторону, размахивая шкерочным ножом, с явной целью успеть пошкерить меня до того, как я все закончу, но тщетны были его усилия как и попытка старшего помощника  трусливо спрятаться за доктора ( вот его мне было и правда жалко – хороший был доктор).

 

Парторг немедленно последовал за борт вослед за капитаном, успев однако цопнуть ручонками леер, он еще мгновение поболтался на нем - подобие мокрой половой тряпки на горячем экваториальном ветру. Потом все же, не вынес напора, взмахнул конечностями, вскрикнул чайкой и канул в бездну.

 

Старпом в обнимку с доктором рухнули на палубу словно их застрелили, да так в объятьях и понеслись по ней под мощным напором воды, набирая постепенно скорость туда, откуда только что пришли, пока гулко не уперлись в переборку. И там уже стали медленно вращаться по часовой стрелке.

                          

Не хочу сказать что все это проделывалось специально. Совсем нет. Не было такого умысла и таких мыслей в мой светлой ботанской голове. На самом деле все это время я пытался снять с себя сбрую с подвешенными шлангами, которая никак не хотела сниматься – и вот результат - вместо того, чтобы спасти ситуацию благодаря моим усилиям, экипаж в считанные секунды лишился всего командного состава.

Самым юрким оказался боцман.

Нырнул за трюмную надстройку и там залег.

- Ушел, гад! -мелькнуло что-то азартное у меня в мозгах,

 

Потом я подумал о моих верных акулах и автоматически сказал «зиг хайль» (в смысле – пиздец)

Этого никто из команды к счастью не услышал. Потом кто то из- матросов первого класса сообразил, кинулся к вентилям у левого борта и перекрыл их. Шланги обмякли и повисли, а я сорвал с себя убийственную сбрую. Команда стояла и смотрела на меня как на хуй знает кого - все по разному, однако к бортовому ограждению никто не подходил.

 

Гоголь.

Ревизор.

Немая сцена.

 

Наконец откуда-то снизу из океана слышится голос капитана:

- Бросьте кто-нибудь конец, бляди!

 

Перегибаюсь, гляжу вниз.

Капитан и парторг плавают у самого борта, свирепо озираясь по сторонам.

Ножи в руках.

Зубы оскалены.

Глаза горят свирепым пламенем.

На лицах - жажда мести.

- Молодцы! – отметчаю я про себя.

В награду за усердие захотелось бросить им рыбих кишок или еще чего-то вкусненького.

 

Акул вокруг не было – перессали!

Черные треугольники их плавников рисовали воду на почтительном расстоянии от нас.

Еще бы!

Такое!

Из за трюма осознав, что опасности нет, ко мне бежит боцман, с большим морским загибом в зубах, только без слов, как немой, однако рот открыт. Одни эмоции. В виде неприличных жестов. По национальности он - латыш! А какой из латыша боцман? Когда он матерится - все хохочут.

 

Боцман бросает за борт веревку (конец по морскому).

По ней как флибустьеры по абардажному тросу взбираются с ножами в зубах сначала секретарь партийной организации судна Витас Калныньшь. За ним, с ненавистью глядя в нависающую над ним мокрую жопу главного коммуниста, - капитан...

 

Не пошкерили меня немедленно только потому, что нужно было передать новому библиотекарю подотчетные книги. Просто немедленно списали на берег.

А где он берег?                              

Не те времена тогда были, не то что сейчас, товарищи, чтобы на необитаемый остров высаживать с мушкетом и без сапог.

 

А потом уже и старасти поутихли.

Неделей позже попутный траулер, возвращавшийся домой с путины, забрал меня с борта «Лациса», а еще через 2 недели я был в Риге. На берегу начинался декабрь.

 

Я сошел на причал и двинулся по направлению к выходу.

У проходнй порта стоял пивной ларек.

Я купил себе кружку неподогретого зимнего пива.

Быстро и вкусно выпил ее.

Потом, пробуя твердую землю ногами, вразвалочку пошел к автобусной остановке, звеня в кармане мокрой мелочью - пивная сдача.

 

Накрапывал дождь..

Я купил билет на самолет в ближайшей кассе и через день улетел домой.

И еще долго, может быть год а может и больше, вспоминая свое морское приключение, беспричинно (по мнению окружающих) посмеиваться и хихикал в кулак как деревенский дурачок .