Осталось досказать совсем немного. Первые дни меня сопровождало неверие, что болезнь действительно отступила и не вернется. Я и чувствовал себя еще скверно и каждый раз боялся отправляясь спать, что кошмар с засыпанием снова повторится. Снова есть, снова спать, снова заниматься чем-то отвлеченным - это казалось наивысшим счастьем и даже немного мучила совесть, что оно обрушилось на меня совсем незаслуженно. За оставшиеся до возвращения дни я успел сходить с детьми в кино, купить чемодан и открыть еще один банковский счет. Но самом важным была первая поездка на кладбище. Я и ждал, и боялся её. Я знал, что меня там шибанет, но не знал насколько сильно. Мама просто исчезла из ватсапа. Перестала держать страйк в дуолинго. А теперь надо ехать к ней на кладбище?
Петя заехал за нами утром. Не по-летнему свежая и опрятная Москва шевелила щупальцами авторазвязок, дрожала бликами в окнах окружающих дорогу новостройек. Чуть позади аэропорта мы съехали с шоссе и подъехали к кладбищу, где нас на пропускной проверили не везем ли мы продукцию конкурентов, например, чужое надгробие. Выбирал цветы, зная, что дарю их насекомым. Странная арифметика трех могил. Наконец мы подъехали. Я помнил солнечный мартовский день, когда здесь хоронили дедушку. Теперь вокруг могилы, стало тесно. Всех этих людей выкосило из жизни пока я перелистывал Бодлера, слушал "Песни без слов" Мендельсона и бегал по своим кладбищам. Могила совсем поросла сорняками. С человеческий рост. Стена сорняка, а за ними едва виднеется деревянный крест с именем и таким любимым днем рождения и ужасным-ужасным днем... того звонка тети М., я в библиотеке и сперва молчание после слова алё и нутро сжимается холодом, готовясь принять ожидаемый, но ломающий столько внутри удар. Я еще был слаб, поэтому долго рвать сорняк не мог. Плакать не мог. Говорить не мог. Подумал о дедушке. О маме там совсем не думалось. Там где-то гроб с ней и это непоправимо, из-за оплошности, неряшливости, нерасторопности, лености и низкой ценности жизни, наплевательски спокойной размеренности и помогите же, где мы проехали эту стрелку во времени, когда у меня еще была мама? Потом приехал дядя Саша. Мне нравится его приземленность. Он меня заземляет. Пошли оформлять памятник. Я в этом деле уже поднаторел. Первый раз было страшно, а теперь. Памятник так памятник. София сказала, что странно видеть фамилию Мурашов - дедушкину - на могиле. А мне после моего больничного бэд трипа было совсем не странно. Складывается, складывает пасьянс. Надо иметь терпение. Ребенком я терпеть не мог кладбищ. Считал метры, удаляясь от них на машине. А теперь привык к ним и охотно туда езжу. И после ем с отменным аппетитом.
Кое-как втиснулись в такси со всеми чемоданами и отправились на следующий день в аэропорт. Ни на какой Красной площади я не побывал. По Бульварному не прошелся. Этот вид на вывески ресторанов, билборды и морзянку светофоров всё что я увижу в тот вечер. А утром уже огромный Босфор, кутерьма восточного аэропорта. Я это сделал. Едва унес ноги, но сделал. Спасибо всем друзьям, кто помогал как мог и даже больше. В том, что я не сошел с ума окончательно есть и ваша заслуга. Все вы гребли против течения гребаной воронки, которая засасывала меня в безумие.