Большая…

По натуре она была стервой.
Не вертлява была — егозлива.
Как же сильно мотала мне нервы!
Хищный взгляд и мордашка смазлива.

Она строила в кухне мне глазки -
на беду мою, или на горе.
Не жалела ни тела, ни ласки,
прижимая, порой, в коридоре.

И мужчин по ночам приводила.
(Та квартира была коммуналкой).
Заходилася и голосила
сквозь фанеру. Ох, ёлка-моталка!

В ванной долго шуршала одеждой,
дверь щеколдою не припирая…
И запретной светила надеждой
неприкрытая дверца от рая…

Всё дразнила. Вот чёртова кукла!
И халатик носила короткий.

И однажды к ней робко я стукнул.
Колотило. И пьян, как от водки.

Довела меня бедного стерва!
Долго так не могло продолжаться.

Стала женщиной мне самой первой.

Было тридцать ей.
Мне же — пятнадцать.

**********************
Маленькая…

Гудит квартира коммунальная -
сосед с соседкою в запое -
пьют самогон суицидальный,
дешёвый, злой — почти помои!

Они к обеду так наквасятся -
дым — коромыслом за стеною!
Стук в дверь. Их дочь — десятиклассница:
мол, в доме спички ни одной нет.

Ну и, быть может, коль не жалко мне,
одну бы, скажем, сигаретку…
Глазами серыми ужалила…
Разведчик прям, а не нимфетка!

Коленки не прикрыты голые.
Мужская, в клеточку, рубашка.
В запое предки — не до школы ей.
Зато — уложены кудряшки!

Ресницы двухсантиметровые -
их чуть коснулась синька туши.
Давить пытаюсь мысль бредовую!
Но разве разум кто-то слушал?!

Прикрыта дверь рукою тонкою -
замка послушная личина…
Дыханье жаркое бесёнка…
Нет оправданья… Есть причина…

Мелькают ногти перламутрово,
Меж двух сосков — дуга подковки…
Меня в ребро субботним утром (во!)
ткнул грудью бес смазливый ловко…

А за стеной, почти картонною -
соседей пьяных перекличка…

Два серых блюдечка (бездонные!)
на, тушью вымазанном, личике…

В ладошке у бесёнка — спички…