Пропасть между современным человеком и палеолитическим огромна - по сути, это разные биологические виды, хотя и состоящие в очень близком родстве. Собственно, потому палеолит так и интересен - интересно и важно выяснить, что в человеке человеческое, а что - пра-человеческое, до-человеческое, интересно аккуратно отделить одно от другого, сознавая в то же время, что это не разные элементы некоего единства, а одна и та же материя, находящаяся в разных стадиях трансформации. Интересно понять, почему трансформация одной части этой материи (назовем ее условно жизненной активностью) происходит быстрее, а другая сохраняется в древних, архаичных формах почти неизменной. Интересно проследить, как трансформация данной материи создает базисы для возникновения культур, и страшно хотелось бы выяснить, почему эти базисы неуниверсальны, а культуры так разнообразны, если сама исходная материя одна на всех.

Палеолит притягателен и тем, что изучение его крайне затруднено. Мало артефактов, а те, что есть, примитивны и однообразны. Догадки. Гипотезы. Это, в какой-то степени, развязывает руки и снабжает некоторым потенциалом безнаказанности - корректному оппоненту трудно разрушать здание, целиком построенное на песке предположений. Фактически палеоантрополог действует как физик-теоретик - произносит заклинание "предположим, что..." и дальше растит некий фрактал причин и следствий, безупречный внутри себя, но полностью зависимый от первоначального предположения. С другой стороны, теоретической физике этой методой в морду не тычут, ну так и нормально. Хотя осадок остается, конечно. Есть ощущение, что халтуришь. Это проблема.

Но нельзя же совсем ничего не предполагать!

Итак, что такое человек позднего палеолита? (пра-человек, конечно, но я буду его называть человеком - он ведь тоже человек, только другой; понятно также, что "человеком позднего палеолита" я называю всю совокупность видов хомо, живущую одновременнор на планете, несмотря на огромные различия в их развитии)

Это человек, живущий в исключительно враждебной среде. Я не о хищниках или там громах-молниях, засухе-голоде. Выживанию популяции эти факторы не мешали. Главным его биологическим врагом является другой человек, представитель другого стада или племени, или вида. То есть тот, кто максимально на него похож, но развивался отдельно, не так, как он. Только другое стадо или племя (но особенно - вид) могло уничтожить популяцию. И, собственно, уничтожало, занимая территорию, вытесняя из уникальной биологической ниши, альтернатива которой была утеряна еще на заре палеолита.

Таким образом, первый пункт. Любой человек палеолита - это человек, главной угрозой существованию популяции которого является другая популяция. Причем чем более высокоразвита эта популяция, тем выраженнее угроза.

Далее. Это человек, который понимает (на уровне спинного мозга, конечно, не более), что только популяция является единицей измерения, а вовсе не отдельные ее представители. Иначе говоря, человек существует лишь как часть популяции, способствующая ее, популяции, выживанию, а не как самостоятельная единица, перед которой стоит задача выжить. Нет, задача выжить стоит перед популяцией, и именно эту задачу решает каждая отдельная особь. А популяция выживает лишь в борьбе с другими популяциями.

Таким образом, второй пункт. Человек палеолита - это человек, который живет с установкой на собственную ничтожность, на коллективное бытие, на великость цели, стоящей перед популяцией и - опосредованно - перед ним самим и оправдывающей таким образом эту ничтожность.

Я специально делаю акцент на том, что выживание осознается как великая цель, как грандиозная задача. Потому что других задач перед человеком палеолита не стояло и, собственно, не могло стоять, потому что какие могут быть цели и задачи, если известно, что завтра тебя сожрут родственники?

Выжить, просто выжить - это и была главная цель любого из палеолитических "обществ". Именно она стала основой любопытного гуманистического парадокса.

Выживание популяций зависит в том числе и от того, насколько каждая особь способна пожертвовать собственными интересами в пользу этой самой популяции. Ну, грубо, не есть детенышей, когда голоден, а сходить за едой для себя и для них. Но это, допустим, регулирует инстинкт, а в палеолитических "обществах" возникает социальное поведение, возникает представление о нормах, о самой человеческой сущности. И одной из этих базовых норм становится способность различать своих и чужих, конвертирующаяся в способность убивать и есть чужих и кормить ими своих.

Впрочем, своих тоже ели, как без этого. Выжить любой ценой, да. Каннибализм сохраняется даже тогда, когда уже возникает базовая идея человеческой культуры - идея о неокончательности смерти, а значит, и о способности мертвых влиять на жизнь живых. Страх перед мертвыми заставляет их хоронить, связывать, сбрасывать в ущелья и любыми другими способами отделять их от "живого" пространства (я полагаю, что исходным импульсом могли быть эпидемии, заставившие связать мертвое тело, оставленное среди живых, с болезнью и гибелью, но пока данных таких нет). Однако все это не мешает съесть свежего покойника, а то и придушить кого-нибудь из малоценных членов стада, чтобы остальные могли прокормиться в период непрухи.

Гуманистический парадокс заключается в том, что определение человека для палеолита просто: "человек - это один из нас, это тот, кто "мы", тот, кто действует в наших интересах". В этом смысле тот из своих, кого определяют в жертву интересам стада, должен был бы по идее стать героем, особенно зримо реализуя этот принцип. Но мышление еще слишком вялое, и для того чтобы съесть того, кто один из нас, проще объявить его "не-своим", забить как чужого под радостные крики стада.

Представление о героизме, жертвенности и подвиге возникает только в битвах с другими стадами, с главными врагами рода человеческого - другими людьми. Павший в битве солдат - это герой настоящий, зримый, он дрался, он был силен, он защищал нас от врагов. Тот же, кто был съеден, - да он просто неудачник, он бы все равно помер, он не стоит того, чтобы его жалеть или вообще думать о нем.

Таким образом, третий штрих к портрету палеолитического человека - противоречивое восприятие и определение человека. Архаические инстинкты (каннибализм) еще не разложились под влиянием социального поведения и новых конструктов, которые еще только-только зарождаются и в отсутствие производства и разделения труда не имеют стимулов развиваться. Общество живет в состоянии войны или как минимум постоянной внешней угрозы, а не в состоянии производства и прогресса, поэтому героем становится тот, кто хорошо умеет драться или погибает в битве, а слабый, тот, кто бесполезен на войне, воспринимается как пища и не героизируется, а принижается, несмотря на то, что тоже играет свою роль в выживании популяции.

Вот такой вот он, этот палеолитический человек. Никого не напоминает?

Продолжение следует.