Ежегодную инъекцию «Иронии судьбы» с момента создания фильма и чуть ли не до наших дней граждане переносили и переносят без возражений, чтобы не сказать с энтузиазмом. Особенно это касается гражданок. Гражданкам вообще нравится, когда про любовь и с выдумкой. Особенно гражданкам нравится, когда на героиню сваливается нежданное счастье прямо по месту жительства (гражданка и сама бы так хотела, бегать-то за счастьем ей не с руки, у нее стюдень и белье замочено). Еще гражданку завораживает, когда героиню спасают от постылого, желательно прямо из-под венца, но из-за стола тоже неплохо (гражданка и сама бы не прочь от такой перемены участи, но стюдень и т.д). Хорошее кино, одним словом, все тайные женские мечты в одном флаконе.

За одним исключением. Ни одна женщина на земле не признает своей тайной мечтой Женю Лукашина. «Ирония судьбы», возможно, единственная легендарная мелодрама (не комедия же это, в самом деле), где лирический герой за тридцать лет не заставил нервно вздыматься ни одну зрительскую грудь. Теткам нравится сюжет, но ни одна из них не воображает себя в объятиях главного мужского персонажа. Это, я бы сказала, своего рода феномен.

Про Женю Лукашина писала в свое время Радулова (http://vz.ru/columns/2007/1/5/63121.html), но совсем по-простому - дескать, на фиг такой сдался. Еще потом про него писал профи (http://tsarev-alex.livejournal.com/149857.html), но там было мозгоплетство для образованных, такая многая печали тоже не всякому нужна. Я попробую проплыть между наукой и практикой.

В названии этого фильма мне всегда мерещился какой-то подвох, и не зря. Герой-любовник Женя Лукашин (обольстивший девушку за одну ночь, не забудем) – подчеркнуто, феерически асексуален. И дело, боюсь, не в недостатке темперамента. Женя не просто ушиблен – он раздавлен эдиповой травмой. Не случайно даже самые лояльные зрительницы нет-нет да вздохнут над его инфантилизмом. Это не инфантилизм советского малооплачиваемого зомби, с октябрят до пенсии на помочах и с соской во рту – это мамин хороший мальчик, который не имел права вырасти в мужчину и поколебать тем самым мамино спокойствие. А маленькие хорошие мальчики, как-то так сложилось, секс-символами не бывают.

Женя живет вдвоем с мамой, судя по всему, с незапамятных времен. Папы, заметим, никаких следов, ни материальных, ни ментальных. Это тот самый случай, когда сын с колыбели выполняет функцию маминого мужчины. Его самозабвенно любят и при этом никто не посягает на его место (мама могла бы, к примеру, выйти замуж и маленькому Жене пришлось бы потесниться на этом пьедестале, но нет, обошлось). Это очень комфортная позиция, одна беда – она абсолютно исключает всякую сексуальность. Мальчик как бы с детства уже женат, но секса не имеет и не вправе его желать – с мамой не спят, потому что табу, а с другими нехорошо, потому что измена.

Приключения Жени Лукашина похожи на длинное эротическое сновидение, где привычная и комфортная реальность слегка подправлена в особо зудящих местах. Испив волшебного напитка, герой отключается и попадает в страну грез.

Страна грез оказывается преотличной. Он не где-то там в неведомых и опасных мирах, а у себя дома (квартира-то ровно та же, и дом, и улица). Постылая Галя, покусительница на их с мамой тихое счастье, как по волшебству сама куда-то делась, ура. А мама мало того что на месте - она превращается в молодую блондинку! Она по-прежнему мама, нас не проведешь – вон как покрикивает, и кормит чуть ли не грудью, это она же, родная и любимая, и поругает, и приголубит, только теперь ее зовут Надя, что, впрочем, совершенно неважно, а важно то, что с ней теперь чудесным образом стало можно спать. Все сбылось, табу отменили.

Тогда судьба подбрасывает еще одну свою иронию, чтобы не сказать сарказм – молодые и красивые мамы, в отличие от старых и страшных, имеют склонность устраивать свою жизнь, т.е. выходить замуж за положительных непьющих мужчин. Этого допустить никак нельзя, к такому разврату мальчик Женя не приучен. Это же предательство! Но сынок, лепечет мама, он хороший, он меня любит и заботится, так будет лучше нам всем! Я ведь еще молодая, лепечет мама, сколько ж можно одной горе мыкать. Сынок непреклонен и беспощаден, он гадит маминому хахалю как может, хамит, портит вещи, только что в тапки ему не писает, а мама бессильно льет слезы в углу, прощаясь с надеждой на женское счастье ради высокой миссии материнства. Интересно, со своей мамой маленький Женя тоже так поступал? Как-то, знаете, чувствуется навык.

В волшебном сне сбываются все желания, а не только самые очевидные. Символически уестествив маму и изничтожив конкурентов, т.е. провозгласив во веки веков свою несокрушимую маскулинность, мальчик Женя с легкой грустью покидает маму навсегда. Психологи называют это «сепарация», но Женя не психолог, а просто хочет на волю.

Когда чары развеиваются и герой просыпается в своей детской кроватке, над ним вместо одной нависают уже целых две мамы – своя, привычная и та, что из сна. Два, так сказать, хрустальных башмачка, привет Фрейду.