Человек, которого бросили, бывает потрясен и раздавлен этим событием до такой степени, что на него бывает неловко смотреть.
Во-первых, для него это всегда полная неожиданность. Эта пуля сразила его буквально на скаку. То, что его за последние четыре года бросали уже шесть раз, причем все тот же человек, эта статистика у него в мозгу никак не отображается. А если и отображается, то в том смысле, что и на этот раз обойдется.
Это, кстати, еще гуманная статистика. У меня была история, когда это происходило раз в две недели. И что вы думаете? Каждый раз, как впервые. Сейчас я бы дорого дала за такую свежесть восприятия.
Во-вторых, для брошенного персонажа все это несчастье не имеет никакого материалистического объяснения. Такие доводы, как "я женат", "мы не пара" и "ты мне осточертел(а)" до его сознания не доходят. Для него это не результат предыдущих событий, а чистая игра судьбы.
Поэтому брошенный человек несколько дезориентирован и движется хаотично, зато интенсивно.
Первым делом он начинает звонить или писать бросившей стороне как бы невзначай и между прочим, в мучительно непринужденном и бодром тоне. Это такой способ заклинать реальность. Если очень энергично делать вид, что ничего не случилось, можно уговорить реальность быстренько преобразоваться обратно, вернуться в точку невозврата, пока ее еще видно.
Параллельно бросившей стороне предлагается оценить мужество и несгибаемость брошенной стороны.
То, что брошенная сторона несет при этом гнусную и постыдную чушь, срываясь то на истерику, то на шантаж, бросившей стороне следует, очевидно, толковать в том духе, что вот до чего человека довели, и кто бы вы думали был этот негодяй.
Одновременно в ЖЖ сыплются душераздирающие тексты разной степени художественности. Это чтобы до бросившей стороны дошло наконец, какие бездны тут сидят и ждут звонка.
Плохая новость заключается не в том, что все эти усилия бесполезны.
Вчера я, как известно, была у психотерапевта. Много всего чувствовала и хотела поговорить об этом. Результатом явился вчерашний пост такого содержания, что дай-ка я влюблюсь в ученика, ведь они такие милые.
На такой запрос прискакало Дорогое МРЗД и, как всегда, все опошлило. Потому что сегодня я обедала в городе с коллегой, и коллега поведала, что у нее роман с учеником и что она об этом думает. У всех уже все есть, одна я, как всегда, плетусь в хвосте.
Понимаешь, сказала коллега, тут какая-то подстава. Он офигенный чувак и у нас все классно. Но я не могу брать с него деньги за уроки. Как-то это грязно, по-моему.
Ну не можешь - не бери, сказала я беспечно. Да-а, ответила коллега тоном уточки из анекдота. А когда они мне нужны? Я этими уроками на жизнь зарабатываю, на минуточку. Кто мне возместит убытки?
Хм, сказала я. Я думала, мы про любовь поговорим. А мы опять про деньги. Проклятье какое-то.
Ну чего проклятье-то, занервничала коллега, он платит 5 тысяч в неделю. Где я теперь их возьму?
Слушай, говорю я, ну он ведь тоже не младенец. Если деньги ему грязно, он может тебе каждую неделю что-нибудь дарить, например. На эту сумму примерно.
Ага, фигню какую-нибудь. Ну что он там подарит? Парфюм на свой вкус? Четыре парфюма в месяц? Я вообще-то сапоги хотела и чайник новый. И вообще дарить надо, когда душа просит, а не когда за уроки задолжал.
Ну не знаю, говорю я. По-моему, когда настоящий роман, а не гадость какая-нибудь, то денег не считают, а просто каждый делает для другого как можно больше хорошего. Все, что может.
Так-то оно так, говорит коллега. Только я ему делаю хорошего на 5 тысяч в неделю, а он со мной от всего сердца ночует. Это я ему за секс плачу, что ли? Я, знаешь, как-то не готова.
Ну, милая моя, говорю я. Сейчас мы начнем считать, сколько стоит секс с тобой и сколько - секс с ним. Ты вообще уже. При чем здесь секс-то? Это вообще про другое.
Знаешь, говорю я, у меня муж издавал журнал. Сколько-то это ему приносило, я не спрашивала сколько, потому что это не мое дело. И вот он попросил меня написать ему для этого журнала контент. В смысле тексты. Он мог нанять дешевую девочку-копирайтера с периферии, их стада на фрилансерских сайтах, и берут они две копейки. Но он хотел не хреновых девочкиных текстов, а хороших моих. А мои стоят дорого, он знал, сколько мне платили в других журналах.
Я бы ему и бесплатно написала, само собой. Но он сказал - заплачу в лучшем виде, заложу в бюджет. И заплатил. Как девочке с сайта. Сэкономил типа. Там много текста было, и по моим расценкам получились бы неплохие деньги. Но дело не в цифрах. Я же сказала, я бы и даром ему написала. Как своему. А он мне, как своей, мог бы заплатить не по нижней планке, а по верхней и даже еще выше. Это было бы красиво.
Понимаешь, сказала я. Я для него делала, как для своего. А он мне заплатил, как чужому. Вот на это, наверно, надо смотреть, а не чисто на деньги. Хотя в деньгах нагляднее, да.
Да, сказала она. Нагляднее.
В предыдущем посте я писала про женщину, у которой вызывает панику личная жизнь дочери. У замужней дочери роман, и маме это не нравится. Я рассуждала так: мама трусливая курица, для которой гармония мира заключается в том, чтобы все сидели по лавкам. Для большинства людей гармония мира выглядит именно так. Иногда в ней присутствуют э-э.. мазки других, но близких оттенков - "От добра добра не ищут", "У меня жизни не было, и у тебя пусть не будет", ну и прочее в этом духе. "Ты не можешь меня так подставить", тоже тема. Т.е. ребенок себя плохо ведет, и маму теперь вызовут на педсовет.
Мне в этом виделось все, что есть ужасного на земле - месть за собственные неудачи, заискивание перед сильными, общее капитулянтство и главное, перекошенные приоритеты. Типа порядок важнее человека. Кошмар и мракобесие.
В комментах обычный набор. Детские травмы ("меня мама тоже никогда за человека не держала"), мужские истерики ("бабы и так суки, не хватало еще, чтоб они объединились"), стандартное бла-бла про сепарацию. И буквально два-три человека сказали так: да она ж не о морали печется, дура она, что ли. Она боится, что у дочки начнутся проблемы, а ей разруливать. Она просто хочет покоя.
И знаете что. Это в меня влезло. Про святость брака со мной разговаривать бесполезно, про честность в отношениях - аналогично. Нравственно-безнравственно - вообще слова не из моего лексикона. А вот то, что эта мама уже отмучилась свое, пока растила эту дочку, и не хочет, чтобы та снова свалилась ей на голову - вот это мне оказалось понятно.
Нет-нет. Я по-прежнему считаю, что мать должна быть на стороне дочери и, если понадобится, помочь ей избавиться от трупа, а не то что от какого-то там мужа. Но теперь я хотя бы понимаю, что эта пугливая мама может быть совершенно нормальным человеком, а не обязательно членом партячейки. Что она не того боится, что ей не дадут медаль на грудь, а того, что ее опять поставят копать траншею.
Я тут зимой ходила на фильм "Три сердца", французская драма. Очень жизненное кино. Там парижский налоговый бюрократ приезжает в провинцию по работе, знакомится там с Шарлоттой Гинзбур и назначает ей свидание в Люксембургском саду через две, что ли, недели. Телефонами они не обмениваются, пусть, мол, фортуна рассудит. Ну и чувак опаздывает на свидание, у него сердце прихватило, пока то-се - она не дождалась. Уехала с горя в Америку с сожителем со своим. Налоговый чувак каждую неделю ездит в этот городок ностальгировать и знакомится там с шарлоттиной сестрой (он, понятное дело, не в курсе). Женится на ней, рожают сладкого ангела. Но чувак все ностальгирует по Шарлотте, фортуна подбрасывает ему всякие сигналы, чтоб веселей ностальгировал, и наконец все раскрывается, чуть ли не на свадьбе. Да, чувак переехал в эту дыру (дыра французская, так что все очень миленько).
А там есть мама в виде Катрин Денев, глупая мещанка, всю жизнь торговала антиквариатом, одни обеды на уме. Не последняя женщина в городке, на свадьбе дочери весь местный санфасон, включая мэра.
Ну и вот, девки мечутся, одна помрет без этого мужа, другая типа тоже, налоговый муж на нервной почве находит у мэра какие-то налоговые косяки, мэру тюрьма, чуваку угрожают, он трахает Шарлотту, потом не трахает Шарлотту, все страдают, умирают и уезжают. Плюс еще сладкий ангел постоянным фоном, типа невинный агнец на фоне этих грязных страстей.
И вот я смотрю на это все и ловлю себя на том, что жалко мне только маму. Эту оплывшую Катрин Денев с ее обедами. Вот она всю жизнь мудохалась, магазин этот одна волокла. Дурынд этих подняла обеих. Со всем справилась, все преодолела, ест на серебре, мэр в любовниках. Можно уже слезть с человека и не устраивать ему тут? Это у вас там любовь-морковь, а у нее дочери вешаются, любовник в тюрьме и денег нет.
Но там в кино, конечно, не про это. А про трагическую ошибку, гримасу Фортуны и про то, как все могло быть хорошо, не опоздай он тогда к Шарлотте и не прозевай любовь всей жизни.
Я на этом кино очень переживала тоже, буквально как трехлетка на кукольном спектакле. Прямо извертелась вся. Особенно в том месте, где она ему телефон не дала. Прямо чуть не крикнула - "Надень шапку!!!" "Дай ему телефон, дура!!!Не устраивай маме геморрой!"
"Ты не можешь меня так подставить", да, это оно.
Одна моя знакомая задепрессовала (там было с чего, правда) и запросилась на терапию. И не посоветую ли я кого. Я дала ей телефон своего терапевта. Знакомая посетила одну сессию и звонит недовольная. Вот ты, мол, говорила, что это хороший терапевт, а у нее круги под глазами и вообще. Как-то она, не знаю, не светится счастьем. Не буду я к ней ходить.
Мой самый любимый рассказ у Т.Толстой - тот, где замордованная инженерша сидит на балете. Смотрит на сцену и вдруг понимает, что "никакие это не лебеди, а члены профсоюза".
Меня всегда завораживает эта дремучая, пещерная архаика, этот младенческий поиск потустороннего в каждом унитазном бачке.
Балерине платят не за то, что она лебедь, а за то, что плясать умеет. Еще раз, по буквам: не за то, какая она, а за то, что она умеет делать.
Про психологов я эту тему слышу не в первый раз. Типа - какой из тебя психолог, если ты свои собственные проблемы решить не можешь. Вариант: хреновый он доктор, у самого вон язва и псориаз, а туда же - людей лечить. Еще вариант: не пойду к этой парикмахерше, у нее у самой вон корни непрокрашены, что она там может настричь, спрашивается.
Т.е. психотерапевт - это такая хтоническая сущность, у которой столько счастья, что ей одной не переварить, потому и делится. А так бы ни за что. Доктор - это кладовая здоровья, из которой смертному позволено утащить немножко для себя. Парикмахерша - богиня красоты, рядом с которой кудри завиваются сами собой. Так думает дикарь тире дитя природы. Он не покупает услугу у профессионала - он приносит своих курей нужному божеству.
Слушай сюда, дикарь. Ты идешь к доктору не потому, что доктор здоровее всех. А потому, что он умеет лечить. И парикмахерше ты платишь не за ее прическу, а за свою. И преподавателю английского ты платишь не за то, что он умнее тебя. Он не умнее тебя. Он просто умеет преподавать английский.
А тот, кто не умеет преподавать, даже если он англичанин - не научит тебя английскому. Здоровый человек не сделает тебя таким же здоровым. Женщина с красивой стрижкой не сможет сделать тебе такую же.
И лебеди не танцуют.
В актовом зале института связи было комсомольское собрание. Слушалось персональное дело комсомольца Удавкина, студента второго курса. Согнали весь курс, а может, и не один.
Я сидела где-то сзади и рисовала в блокноте. Мне плевать было на этот институт, на всех этих людей и на комсомольца Удачкина. Я его, как и всех прочих, и по фамилии-то не очень знала. По имени знала, врать не буду, - то ли Вадик, то ли Славик. Он был паренек с фанабериями, там был какой-то непростой папа и нервная система тоже не очень.
Комсомолец Удалкин обвинялся в контактах с иностранными гражданами. С гражданами стран - членов НАТО. Мне эта повестка была непостижима: профиль вуза был да, околооборонный, но мы были не на службе и никаких подписок не давали. Почему Славику не полагалось контактов, я не очень понимала, но мне было плевать, я хотела домой и никого из этих людей не видеть вообще никогда, дальше этого мои политические идеалы не простирались.
Дома у меня о политике не говорили. Кто-то трусил, кто-то брезговал. В свои 18 лет я была совершенно незамутненная и к Советской Власти относилась ровно так же, как к миру в целом - говно, конечно, полное, но жить можно, если поменьше соприкасаться.
Между тем слово взял комсомольский секретарь факультета, освобожденная гнида на зарплате. Он поведал, что студент Ударкин был замечен во встречах с какими-то девицами из Западной Германии и чуть ли не в провожании их до дома или наоборот, я не очень внимательно слушала.
Нервный Вадик запальчиво возражал, что не видит в этом ничего предосудительного. Комсомольский лидер на это молол тоже какую-то активную чушь. Я изнывала и хотела в туалет, в Гостиный Двор и в кафе-мороженое "Лягушатник". Я не понимала, что вообще такого произошло, что надо сидеть здесь с этими идиотами.
С места встал комсорг группы. Это был рассудительный колхозник после армии, на фоне тонконогих однокурсников - серьезный мужик. Скажи нам, Славик, проникновенно начал он. Скажи нам, своим товарищам. Вот зачем??? Ну я правда не понимаю! Зачем тебе это понадобилось???
Хоть я и прочла к тому моменту раз в двести побольше этих комсоргов, все равно я была малолетняя курица с Гражданского проспекта. Ни одного живого иностранца я не видывала в глаза и даже не представляла, где их берут и с какой целью. Для меня все это было чистой абстракцией. Но из-за этой абстракции я сидела с идиотами в актовом зале, а не ела мороженое с подружкой. Единственное, что я тогда подумала своими ленивыми мозгами - и правда, зачем? Он там гулял невесть с кем, а я тут теперь из-за него сижу. Неужели трудно было обойтись без этого? Ну, без контактов этих? Я бы на его месте обошлась. Не наживала бы себе проблем и другим бы жить не мешала.
Дело, однако, двигалось в сторону резолюции. Резолюция вырисовывалась паршивая. Исключение из комсомола означало автоматом исключение из института и армию. В Афганистане шла война.
Я в начале сказала неправду. Я отлично помню, как зовут этого студента. Я ненавидела его всей душой.
Он и вообще был хамоват, но это мне было все равно, я на курсе ни с кем не общалась. Но однажды в лаборатории мы с ним не поделили место. Я заняла стул - поставила туда сумку, а он мою сумку скинул на пол и уселся. А когда я пришла и хотела сесть, он меня толкнул. Сильно. У всех на глазах. И я села на другое место.
Я просила своего жениха набить ему морду, но жених, шире его в плечах в четыре раза, вместо этого стал что-то лепетать, и Славик только поржал.
Секретарь встал зачитывать решение. Парня отправляли на верную смерть за то, что он тусил с иностранными девчонками. Все было очень торжественно, теперь полагалось встать и хлопать. И я встала и хлопала. Я не делала вид. Я хлопала.
До Перестройки оставалось два года.
Теперь, когда мои друзья ужасаются тому, что вдруг стало с людьми. Почему они все это делают и т.д. Когда они вопрошают, откуда это все берется.
Я ничего не говорю. Я вспоминаю себя на том собрании.
Я знаю, откуда это берется.
Один юзер в моей ленте заметил, что как только начинается патриотизм и милитаризм - одновременно всегда начинается мизогиния и домострой. Теток, мол, трудно подписать на милитаризм, поэтому их надо быстро загнать под лавку, чтоб не мешали веселиться.
Это правда, бабы милитаризма не любят. На патриотизм они еще могут согласиться, но когда речь заходит о военной доблести - тут стоп, это мужская развлекуха и бабы резко против.
Баба любит, чтобы в лавке была свежая говядина, чтоб дети на лужайке играли в серсо, и чтобы мужик не шлялся неизвестно где, а занимался своим прямым делом - обеспечивал семью и не питюкал.
Если у фрау Бауер возникают территориальные амбиции, ей не надо, чтобы ее Франц покорял просторы в составе группы армий "Центр". Ей надо, чтобы он пошел и прикупил пару гектаров под пастбище. Когда фрау Рихтер нужна новая шляпка, она хочет, чтобы герр Рихтер просто выписал ей эту шляпку из Парижа. А не чтобы герр Рихтер бросил адвокатскую практику и пошагал в Париж за трофеями.
Любая фрау отлично понимает, что если у нее нет ни пастбища, ни шляпки, то это не потому, что у фюрера мало земли и не потому, что Франция до сих пор не оккупирована, а единственно потому, что у нее муж болван и бездельник.
Если этот муж, вместо того чтобы заниматься делом, отправится на театр военных действий кого-то там покорять - толку от него будет еще меньше, зато гонору прибавится в разы. Он теперь будет царь горы, пожизненно освобожденный от выноса помойного ведра, потому что он, видите ли, вернулся героем, овеянным славой. Или вообще не вернется, от этого денег в хозяйстве тоже не прибавится.
Т.е. тетка понимает, что от войны ей один убыток и что у мужиков это такой хитрый способ дезертировать от помойного ведра.
Мужика, наоборот, милитаризм страшно воодушевляет.
Во-первых, военная форма стройнит дадут пострелять. Т.е. его все будут бояться. Наконец-то. А то что ж это.
Он будет повелитель мира и вершитель судеб. Захочет - казнит, захочет - помилует. На гражданке, чтоб сделать женщину счастливой, надо всю жизнь пахать как конь. А на войне не застрелил - уже благодетель. А если еще тушенки дашь, так на тебя вообще молиться будут.
Во-вторых, там это. Боевое братство. Истинные ценности. Дома тебя с истинными ценностями давно в психушку бы сдали, а тут все такие, красота. Все тебя уважают. Не то что эта дура. И главное - никакого ведра, а все только серьезные дела с утра до вечера.
А потом он придет такой весь без ноги в орденах и все бабы будут его. Еще драться за него будут. Другие-то еще хуже придут, хе-хе.
Поэтому мужики обожают строиться в колонны, а бабы чтоб с воем бежали следом.
Бабы, значит, такие за ними бегут и воют, а они такие - эх! Наши жены, мол - ружья заряжоны! Ну мечта же и справедливый мир.
Чуть больше года назад я бросила пить.
Почему я это сделала, я не стану тут рассказывать. В тот момент мне казалось очень важным отказаться от чего-то, что мне дорого. И я отказалась от алкоголя. Эта жертва была огромна. Алкоголь был единственной известной мне анестезией. Я отказалась от обезболивания, так было надо.
Пила я последние лет двадцать, с тех пор, как расселяла свою квартиру. На социальные функции это никак не влияло. Крепкого я не употребляла, пила розе, семиградусное ламбруско и прочее псевдошампанское. Но помногу. Это был тот вид интеллектуального алкоголизма, когда клиента никто никогда не видел пьяным, но полностью трезвым клиент тоже не бывает никогда.
Единственный минус - это сильно мешало водить машину. После шампанского я не ездила, ездила только до, но однажды меня заловили поутру с остаточным и взяли много денег. Дело было даже не в деньгах. Меня оглушил ужас ситуации, когда рядом с тобой сидит постороннее чмо, оно посмеивается, и это чмо может сделать с тобой все что захочет. Со мной такое было, но очень давно, и я сразу вспомнила, как это бывает и что страшнее этого нет ничего на свете.
С тех пор я, садясь за руль, буквально прощалась с жизнью, гаишников боялась до обморока и имела в каждой сумочке по алкотестеру. Так в моей жизни стало одним страхом больше.
Когда я решила завязать, я утешала себя тем, что да, жить будет больно, но хотя бы не страшно. Ведь если не пьешь - бояться нечего, тебе никто ничего не может сделать.
Для алкоголика не пить - это тяжелый труд и увлекательное занятие, как для курильщика не курить. Он постоянно рефлексирует, прислушивается к своим ощущениям и круглые сутки занят ментальным онанизмом. Это ужасная пошлость и тоска. Поэтому я не стала ни крепиться, ни мужаться, ни размахивать своей железной волей. Воля мне на тот момент была нужна для другого, а всякое геройство и победу над собой я презираю как бойскаутскую придурь. Я не желала заниматься этой ерундой, а пошла и закодировалась. Чтобы вообще об этом не думать, умерла так умерла.
Процедура была несложной. Ко мне подсоединили какие-то штуки и гипнотизерским голосом с завываниями рассказали о вреде пьянства. Потом штуки сняли и объявили, что отныне у меня что-то там активировано или, наоборот, дезактивировано, и любой прием алкоголя вызовет теперь неприятный эффект, скорее всего летальный. Любой, подчеркнул бородатый доктор, даже в микродозах. Даже безалкогольное пиво, даже просроченный кефир, и сейчас мы вам покажем, как это работает.
Я лежала на столе, сзади стоял врач с кислородной маской. В вене была игла, и рядом с веной стоял другой врач с антидотом. С другой стороны стоял третий врач чуть ли не с дефибрилятором, я не разглядела. Мне предложили открыть рот и капнули на язык из пипетки две капли спирта. Через восемь секунд я перестала дышать.
Команда работала привычно, препарат по вене, маска, еще что-то в другую руку. Минуту спустя я смогла вдохнуть. Ну что ж, все работает, сказал доктор, поздравляю. И помните - ни грамма! Ни молекулы! Вы видели, как это происходит.
Придя домой, я выкинула из холодильника кефир, варенье и квашеную капусту. Ела я теперь только отварную картошку и свежие огурцы. Иногда мне казалось, что забродил соевый соус, а я ведь его уже попробовала, и у меня от ужаса отнимались ноги, и я думала - ну вот, так и есть, уже ноги отнялись, началось. Скорая не успеет. Тосковать по шампанскому мне было некогда - смерть подстерегала повсюду. Любое пирожное могло быть пропитано коньяком, а в чем мариновали шашлык, страшно было подумать. В кафе я боялась заказать даже молочный коктейль, и после первого глотка бежала в сортир промываться.
Я не хотела думать о своем теле, контролировать каждый глоток. Теперь я контролировала каждый вздох и не думала ни о чем другом. Только о том, как бы не умереть.
В моей жизни было много страха. Я боялась неудач и потерь. Я боялась неприятностей и неизвестности. Я боялась насилия и боли. Но такого чистого, мощного, сокрушительного страха смерти я до той поры не знала никогда.
Так я прожила год.
О том, что я в завязке, знали четыре человека. Две моих лучших подруги. И те, кто со мной живет. Подразумевалось, что близкие как-то будут это учитывать. Подруги учитывали это очень трогательно, в моем присутствии вина в кафе не заказывали, чтобы не травмировать, хотя мне было пофиг - я принюхивалась к мороженому, не полил ли злой повар отравой. От домашних теоретически ожидалось, что они поддержат и уберегут.
И однажды муж принес шоколадку, ром-миндаль. Да ты совсем уже, сказал он, это же просто название, ничего там нет. Я взяла лупу. Мельчайшим из шрифтов на обертке было написано - содержит алкоголь.
И тогда я подумала - этот человек каждое утро варит мне кофе. Что мешает ему влить в
Как-то так сложилось, что в моем окружении взрослые никогда не болели. Ни родители, ни их знакомые.
Болела я сама, пока была ребенком, причем довольно серьезно - с таблетками, с больницами, поликлиника - дом родной, в школе не появлялась по полгода и все такое. И болели старики - дед был фронтовик, бабушка блокадница, лет им было уже прилично, и из больниц они не вылезали, понятное дело. А взрослые как-то нет.
В итоге у меня еще в детстве сложилось крепкое, непоколебимое убеждение, что взрослые не болеют. Болеют старики и дети, т.е. как бы не совсем люди. Ну как для военного гражданское население - тоже ведь не совсем люди, потому что не бойцы. А люди - они бегают, как кони, и все им нипочем. Ни мама, ни папа никогда ни на что не жаловались, не стонали и не лежали. Про больничные в нашей семье никто не слыхивал. Я была, к примеру, абсолютно уверена, что взрослая женщина попадает к врачу ровно один раз в жизни - когда рожает. Прибежит, родит и быстренько дальше побежала. Стоматологи у нас в семье врачами не считались никогда, это было что-то вроде парикмахера.
Эффект получился интересный.
Если при мне кто-то жаловался на здоровье, я первым делом соображала, сколько ему лет. Если это был ребенок, то бежать-спасать, куда деваться-то. Если старикан - ну что ж, ему положено. Если болел взрослый трудоспособный гражданин, я по умолчанию считала, что он выделывается.
Жизнь, конечно, немного расширила мои горизонты. Хоть и не сразу, но пришлось признать, что со взрослыми тоже бывает всякое. Детский стереотип слегка подвинулся, но до конца не сдался. За взрослым я теперь признаю не одну кондицию, как раньше, а целых две, уже прогресс. Но это не кондиции здоровый-больной. Это кондиции помирает-не помирает. Не помирает - значит здоров, больше вариантов нет.
Для себя я тоже не делаю никаких исключений. Аллергия, чешусь и опухаю? Ага, отек по Квинке, можно дуба врезать, бегом к врачу. Ах, не Квинке? Тогда и говорить не о чем, здорова, марш работать.
Сердце давит, дышать трудно? Не инфаркт ли, бегом к врачу. Ах, не инфаркт? Так, быстро встала и пошла. Тяжело? А ты потихонечку.
Занесла инфекцию, раздуло морду? Так, гангрена, сепсис, бегом к врачу. Не сепсис? Жизни не угрожает? Здорова, марш работать. Ну болит, и чо? Сказали же - жизни не угрожает. Потерпишь. Ты взрослая.
Солдат бывает либо в могиле, либо в строю.
Самое сложное в отношениях - это даже не согласовать телодвижения, а хоть как-то минимально их синхронизировать.
Это мало кому удается, в большинстве пар часы идут в своем отдельном темпе для каждого из участников. Она, например, еще только осторожно подумывает, не присмотреться ли к этому придурку, а придурок уже кончил и храпит рядом.
Или наоборот, она уже все решила, мысленно взяла с придурком общую ипотеку и прижила с ним двоих детей, а придурок мучительно размышляет, пора уже в койку или стоит сперва сбегать за ещем.
Дальше тоже все происходит не сказать чтобы слаженно. Она, к примеру, где-то через полгодика решает, что он, пожалуй, все-таки достоин внимания. А он через те же полгодика уже ноет и бесится в полный рост, потому что чего стесняться с родным-то человеком. Или, скажем, он год все взвешивал и созрел съехаться, а она за тот же год задолбалась ждать и передумала.
Финал тоже редко бывает эффектным. Финал обычно выходит смазанный. Он про нее уже месяц как думать забыл, а она звонит расспрашивает про здоровье и рвется приехать с бульоном. Или наоборот - она ему сто раз объяснила, что он урод, и месяц как на звонки не реагирует, а в нем постепенно начинает шевелиться подозрение, что в отношениях, похоже, не все благополучно.
Последний сюжет особенно хрестоматийный. Бывает, мужчине начинает казаться, что он в последнее время был недостаточно внимателен, и любимая как-то заскучала, и этот мужчина сразу делается учтив и покладист и вообще сильно нервничает. Это практически со стопроцентной вероятностью означает, что пока он там тормозил, любимая свое уже отмучилась и больше ему здесь ничего не светит.
В обратную сторону происходит то же самое, кстати. Когда любимая спохватывается, что мужик стал как-то уж чересчур задумчив, обычно уже поздно начинать смеяться посеребристее, надо было раньше сверять часы.
Часы вообще есть смысл сверять с самого начала. Но это, разумеется, только в том редком случае, когда эти отношения вам зачем-то нужны. Обычно-то это лишнее.
Есть такой устойчивый миф, что отношения, раз начавшись, потом куда-то там развиваются. По крайней мере, многие так говорят.
Если присмотреться, то у тех, кто так говорит, эти самые отношения всегда почему-то развиваются не в лучшую сторону. Вчера еще в глаза глядел - а нынче все косится куда не надо. Или вообще руку ей сломал на днях. А ведь как хорошо все начиналось.
Те, у кого все в порядке, говорят, наоборот - а у нас все, как в первый день! Десять лет уже как в первый день! Т.е. у них, слава богу, ничего не развивается.
На самом деле не развивается ни у кого. Отношения начинаются и остаются ровно такими же, как в первый день, до самого конца. Просто они неодинаково воспринимаются каждой из договаривающихся сторон. И тот, кто ощущает вот это вот развитие так называемое - это всегда пассивная сторона, всегда жертва. Активная, контролирующая сторона ничего такого не ощущает и правильно делает.
Двое едут в машине. Для того, кто за рулем, все в полном порядке - он едет себе и едет. То притормозит, то обогнет препятствие. То газку поддаст. То окно откроет покурить, то радио включит, чтоб веселей было. У пассажира в это время происходит трудная судьба. Его то мотнет, то швырнет, то морозу напустят, то вдруг музыка по ушам. Он уже вздрагивать устал. Никакой стабильности, постоянное развитие.
Если спросить каждого из них, какова была поездка, водитель скажет - да поездка как поездка, все штатно. А пассажир вздрогнет и съежится. Садился вроде в красивую машину, а потом как началось, страшно вспомнить!
Мужчина и женщина познакомились. Мужчина сказал - люблю, но не женюсь. Десять лет уже любит и не женится. Для него ничего не изменилось, все как в первый день. У женщины эти десять лет полны приключений. Сначала так любил, так любил! А потом взял и не женился! Вот какое вышло ужасное развитие! А ведь буквально ничто не предвещало!
Мужчина и женщина познакомились. Какой кошмар, сказала женщина. Ну ладно, пусть побудет пока. Нет, это невыносимо. Не пускай. Для женщины ничего не изменилось, кошмар был и кошмар остался, все как в первый день. Она потерпела немножко да и плюнула. Для мужчины померкло солнце от такого коварства судьбы. Сначала все было хорошо, а потом все стало плохо. Ведь любила же? Почему вдруг вдруг пошел на х*й?
Мужчина и женщина познакомились. Мужчина сперва дал ей легонько в лоб, потом посильнее - по печени, потом с балкона выкинул ее. Все сказали - ты с кем связалась, дура, с первого дня же было видно. А она сквозь бинты такая - да нет, он раньше хороший был, страстный такой. А он вообще не заметил ничего, он всегда так живет.
Мужчина и женщина познакомились, он ее помучил немножко, а потом она ушла. Сидит теперь рассказывает подругам: он ведь с самого начала такой был, с первого дня, я же видела, видела! А он в это время корешам втирает: она очень изменилась за последний год!
Отношения развиваются для того, кого бросают, обижают и убивают. А сами они ни фига не развиваются, их выдают готовыми.
С этим ничего нельзя поделать. Когда в машине едут двое, один из них всегда пассажир.
Ребенок рассказал, как в кофейне видел мальчика и девочку. Мальчик был очень торжественный, он встал перед девочкой на одно колено, протянул ей коробочку - это тебе, мол.
Девочка открыла коробочку и сказала скандальным голосом, как в Доме-два девки разговаривают: - Браслееет??? Я же просила сереееежки!!! И зарыдала.
А еще ребенок рассказал, как видел мальчика и девочку на пешеходном переходе. Они стояли, ждали зеленого света. Девочка погладила мальчика по воротнику и сказала: - Спасибо тебе за этот день. Больше всего мне понравилось смотреть, как заливают каток.
И тут зарыдала я.
Третий день уже плачу. Как представлю, как они стоят рядышком, два птенчика, и смотрят, как заливают каток.
Спасибо тебе за этот день. Спасибо тебе за этот день.
Нет, не могу.