
В 2004 Квентин Тарантино снял второй фильм "Убить Билла", самым ярким эпизодом которого стало спасение из могилы, где злодей похоронил героиню Умы Турман заживо. Спустя двенадцать лет Майк Омер написал роман, в котором маньяк проделывает со своими жертвами ровно то же, дополняя трансляцией предсмертных мук в интернете. Женщинам, ни одна из которых не Черная мамба. спастись не удается. Зои Бентли и Тейтум снова в деле
Монстр обозвал себя Шредингером, имея в виду знаменитый парадокс одновременно живого и мертвого кота в коробке, которым великий физик иллюстрировал квантовую суперпозицию: жертва как-бы еще жива, но одновременно уже мертва. На самом деле то, что мощная жизнеутверждающая сцена, которая несла миллионам женщин месседж: "Ты сильная, ты сможешь выбраться из любой тяжелой ситуации, куда они тебя загнали и обрести свободу", выродилась в беспомощное отчаянное умирание - это такая примета времени.
А восторженное принятие большинством ситуации, в которой некая сила, чаще враждебная, чем дружественная или нейтральная, может сделать с тобой что угодно без всякой вины с твоей стороны - это иллюстрация к духу времени. Горизонт планирования сузился сначала ковидом, надрессировавшим всех ходить в намордниках, потом вот этим вот всем, и каждый теперь ощущает себя отчасти в ящике. А при чем тут ковид и прочее, если книга написана шесть лет назад? Ну как раз при том, что хорошие книги тем и хороши. что предвосхищают сеттинг. который только еще будет.
"Заживо в темноте" очень хорошая. Даже несмотря на то, что это детектив про маньяка: 1. умеющего создавать сайты, которых не в состоянии отследить мощнейшая аналитика и машинерия спецслужб самого сильного государства в мире; 2, ведущего в одиночку в полевых условиях стримы, где совмещает картинку мучений женщины с собственным выступлением; 3. профессионально мастерящего ящики, в которые укладывает несчастных и роющего в свободное от работы время двухметровые могилы в потенциально некопаемых местных суглинках. И в целом этот монстр демонстрирует такое разнообразие востребованных в современном мире знаний, умений и навыков, что будучи пущенными в мирное русло они вполне могли бы его озолотить и сделать знаменитым.
То есть, опять, в основе сюжета совершенно абсурдное допущение криминального гения, вокруг которого выстраивается закрученная интрига с историей, чаще омерзительной и жуткой, но местами очень человечной и обаятельной. И вот за это, за несчастную мать, которая прижигает себе запястья над огнем газовой горелки заглушая физической болью неумолчный душевный крик: "моя вина, не доглядела, не уберегла дочь". За то, что Зои говорит ей: "Это не ваша и не ее вина. Единственный, кто виноват, тот, кто на нее напал."
За гуманизм в сердцевине коммерческого продукта я-читатель прощаю Омеру все нелепицы, включая персональную немезиду сестер Бентли Гловера, которого ищут пожарные, ищет милиция, ищут фотографы нашей столицы, да все никак не изловят

Тебе придется держаться вровень со мной. А я двигаюсь быстро.
Она действительно двигается быстро. В полном соответствии с фамилией. Вообще Майк Омер замечательно угадал с именем героини своей сквозной серии. Такое: как вы лодку назовете, так она и поплывет. Серия детективов про девушку, чье имя в переводе с греческого "жизнь", как антитеза смерти, а фамилия напрямую ассоциируется с лучшим в мире автомобилем - эти книги покорили сердца миллионов читателей.
Не то, чтобы я думала. что он вот так сидел и скрупулезно просчитывал возможную выгоду от звучания имени-фамилии, хотя почему нет? Именно что просчитывал. "Внутри убийцы" совершенно "сделанная" книга. Максимальную аудиторию обеспечит детектив, потому что детективы обожает широкая читательская аудитория, но и снобам-интеллектуалам читать их не зашквар. Максимальную среди детективов - история про маньяка. И не просто про маньяка. а чтобы ему противостояла хрупкая девушка - салют, Джоди Фостер и "Молчание ягнят".
Просто агент ФБР уже немного приелся, пусть это будет штатский сотрудник, носительница редкого дара. Например? Например приглашенный за уникальные способности профайлер - человек, умеющий влезть в шкуру убийцы, заглянуть к нему в мозги, понять, чем тот руководствуется и тем помочь вычислить. На самом деле читатель догадывается, что количество маньяков в детективной продукции на порядок превышает число этих тварей за всю историю существования человечества, а неглупый читатель знает еще и то, что детектив про маньяка, где речь идет о немотивированных преступлениях, вообще не может считаться детективом в классическом смысле. Но люди любят пугаться понарошку, это позволяет не смотреть вокруг себя и не приходить в реальный ужас от того, что по-настоящему страшно.
Возвращаясь к героине. У нее непременно должна быть извинительная слабость: Холмс играл на скрипке и курил трубку, Хари Холе бухает, Мисс Марпл вяжет, пусть Зоя будет гурманом. Тем более, что метаболизм позволяет есть сколько угодно, не толстея. И еще травма. Всем хорошим парням и девчонкам нужна "священная рана", которая будет гнать их на борьбу с преступностью спустя десятилетия после получения. У Бентли это первый маньяк в ее жизни, которого вычислила еще подростком и теперь мерзавец охотится за ней и ее любимой сестренкой. Чи-во? Ага, и вся королевская конница, вся королевская рать не может шалтая-болтая собрать. В смысле, изловить.
И ей нужен напарник. Пусть это будет классный мужик, одинокий или переживший недавно крушение брака. И чтобы отдел внутренних расследований трепал ему перманентно нервы по поводу превышения полномочий за то, что при задержании он грохнул опасного преступника. И пусть у него будет прикольный дед. Такой, под 90, который то заводит подружку своего возраста со склонностью к употреблению веществ, то намеревается прыгнуть с парашютом. И еще кот. Обязательно нужен кот, публика любит про котиков, только у напарника не котик, а котяра Атилла и Чингисхан кошачьего рода. И милоты добавим, еще золотая рыбка.
Омер беззастенчиво тащит откуда только можно и откуда нельзя: Нэнси Дрю и "Милые кости", "Рыбка по имени Ванда" и детективы менее удачливого Блейка Пирса. В его книгах штамп на штампе едет и штампом погоняет. Но блин, это работает, ребята. Потому что Майк Омер, черт его подери, талантлив.
И потому продолжу читать про Бентли с Тейтумом, чего и вам рекомендую.


Как и все, что я до сих пор читала у Яковлевой, эту книгу можно с некоторой натяжкой считать детективом. Правда если в других ее книгах действие происходил в более или менее далеком прошлом, здесь перед нами близкое будущее.
Прошло 80 с небольшим лет после Большого Поворота – эпидемии, уничтожившей почти все мужское население Земли. Уцелевшие проводят большую часть жизни в домах и квартирах, куда женщины могут войти лишь через дезинфекционный бокс, а на улицу выходят в противочумных костюмах. И каждые полгода делают прививки вакцины, что впрочем, мало помогает. Миром в результате стали править женщины, создавшие прекрасное, гуманное, разумное общество, где отсутствует жестокость и агрессия, уважают права всех, даже «личностей, не являющихся людьми» (то есть животных), берегут природу и отказались от безумного потребления. каждого принимают таким, какой он есть, и никто не должен скрывать свои «особенности». Словом рай земной, да и только. По крайней мере, в этом убеждена Ариадна, героиня романа.
Ариадна работает в полиции, в отделе, занимающемся борьбой с преступлениями против «личностей, не являющихся людьми». И роман начинается с того, что она организует переезд муравейника, возникшего в совсем уж неподходящем месте (а вы как думали - муравьи тоже личности!), туда где эти личности будут в безопасности сами и не будут представлять опасности для соседей. А потом ей поручают новое дело – расследовать исчезновение кролика, которого «опекала» семья Греты, министра гендерной интеграции. По странному совпадению сама Грета умерла в ту же самую ночь, когда исчез кролик.
Но чем дальше продвигается дело о пропавшем кролике, тем менее прекрасным кажется читателю тот «дивный новый мир», которым так восхищается Ариадна. Идиллия стремительно превращается в антиутопию.
В этом мире мужчины лишены абсолютно всех прав. Они занимают положение где-то посередине между рабами и домашними питомцами. Впрочем, у питомцев, как раз прав неизмеримо больше: они же «личности, не являющихся людьми». В то время как мужчины виноваты во всех бедах человечества – от войн до эпидемий и стихийных бедствий. Все это – результат мужского господства. А потому они получают по заслугам.
К тому же Яковлева доводит до предела многие модные современные идеи, приводя их к полному абсурду. От запрета жестокого обращения с животными, в этом мире перешли к обеспечению прав «личностей, не являющихся людьми», причем если поначалу к таким «личностям» относили только высокоразвитых животных – приматов, дельфинов и т. д., то затем личностями считаются уже абсолютно все живые существа и Ариадне однажды пришлось расследовать даже убийство... паука. Защищая природу, почти полностью отказались от всех видов транспорта. По городу передвигаются главным образом на велосипедах, в крайнем случае, битком набитых трамваях. Никаких автомобилей, не говоря уж о самолетах. Правда мир при этом, как в средние века, съеживается до тех пределов, куда можно доехать на трамвае или велосипеде. Потребление сведено к минимуму. Питаются главным образом энергетическими коктейлями, количество одежды и обуви, положенной человеку строго регламентировано. Пытаясь вспомнить, нарушала ли она когда-нибудь закон, Ариадна упоминает о паре туфель, купленной однажды до того, как развалились предыдущая. Все постоянно взвешиваются, за лишний вес, а стало быть, потребление свыше необходимого минимума, следуют немедленные штрафные санкции. Государство внимательно следит за своими гражданами (для их же блага, разумеется). Когда Ариадна выходит на улицу после тайного свидания, к ней тут же подходит полицейская – вы отклонились от своего обычного маршрута (дом – офис – дом), что случилось?
Расследуя исчезновение кролика, Ариадна впервые в жизни влюбляется. И, как героев «1984», эта запретная любовь заставляет ее войти в противоречие со столь милой ей поначалу системой. Впрочем, всю ее бесчеловечность она до самого конца так и не осознает.
Концовка романа выглядит совершенно шокирующей. Хотя увязывает и объясняет все произошедшее и абсолютно логично из него вытекает. Рабы не мечтают об отмене рабства. Они просто хотят поменяться местами с хозяевами.

Посмотри на окружающих нас мужчин — начиная с твоего отца и заканчивая Шелли и Байроном. Разве они не настоящие монстры, с которыми не сравнятся никакие привидения? Но об этом ни ты, ни я никогда не напишем.

Нет-нет, муж девятнадцатилетней Мэри - когда происходит этот разговор, на двоих им сорок - вовсе не был омерзительным созданием. Напротив, взгляните на этот прелестный ангелоподобный лик. Удивительно ли, что под его обаяние подпадали самые разные люди? Так мы устроены - любим красоту, и человеку обольстительной наружности куда легче убедить нас прислушаться к своим идеям, какими бы завиральными они ни были.
О Перси Биши Шелли написано много, хотя меня не покидает ощущение, что сегодняшний интерес к нему лишь отблеск внимания к его жене. Той благодаря кому имя Франкенштейна стало таким же синонимом для монстра, как Калибан или Квазимодо, хотя употребляется как нарицательное чаще последних. Мир благополучно забыл, что Виктор Франкенштейн был вообще-то создателем чудовища, соединив творца с творением. Ну, как-то так это работает в коллективном бессознательном. И мы мало задумываемся о том, что чудище с самоотверженной преданной душой не на пустом месте появилось. Что это антитеза яркому утонченному элегантному эгоисту, который губит все, к чему прикасается. Подсознание помнит все, и в нужный момент выбрасывает на сознательный уровень.
Книга литературоведа и критика Нины Агишевой не о поэте Шелли и не о поэте Байроне, и не о философе Годвине, хотя тройка этих властителей дум появится на ее страницах и сыграет в судьбах героинь роковую роль. Агишева рассказывает о женщинах. Потому что все переплетено и кроме Мэри Шелли была ее мать Мэри Уолстонкрафт - жена философа Годвина (кто о нем, с его идеями вспомнит сейчас?) и одна из первых феминисток. Была ее старшая сестра и падчерица Годвина Френсис, бедняжка Фанни. Была младшая сводная сестра Джейн, чье имя не в меньшей степени связано с Байроном. Была Гарриет Уэстбрук, первая жена красавчика баронета.

Бунтарка, жена, сестра, девочка, любовница - заглавия частей книги "Франкенштейн и его женщины. Пять англичанок в поисках счастья" - женские судьбы смятые мужским миром. Мэри Уолстонкрафт, писательница и философ, сегодня считается одной из первых феминисток. Произведения были опубликованы ее мужем, философом Годвином после ее смерти в 38 лет от родильной горячки при рождении Мэри. Об этой женщине наверняка можно найти сведения, если покопаться в сети, но кто и когда делает это? Агишева рассказывает о ней интересно и эмоционально, эпизод со щенками осязаем до физической боли.

Жена. О Мэри Шелли известно меньше, чем о ее знаменитом муже, к тому же баронете. Но положение дочери двух знаменитых философов и писателей, чертовски талантливой и харизматичной, написавшей культовый роман мировой литературы и жены баронета - даже в викторианской Англии позволяло оставить по себе больше сведений, чем статус бедной незаконнорожденной сироты или вполне себе законной жены, но дочери торговца. Она страдала в замужестве, она теряла детей, что может быть страшнее для женщины. Но старость встретила окруженная любовью, заботой и уважением.

b>Сестра. Бедняжку Фанни Имлей, внебрачную дочь Мэри Уолстонкрафт и американца Гилберта Имлея, чей скоротечный роман начался в революционном Париже, где оба работали корреспондентами, и завершился до брака матери с Годвином, интернеты нам не показывают. Странно, имея в виду, что в те времена барышни в приличных семьях то и дело рисовали родственников. Бедная девушка, не обладавшая волей и пассионарностью сестры, так же не оставила по себе следа при жизни, как по смерти. То есть. какое-то изображение я нашла. и даже сделанное профессиональным художником, и даже подписанное Frances Bryant Godwin,

Нельзя сохранить все, просто не хватит места. Как можно воспринять новое, не переписав старое?
Они переписывают старое. Перекраивают, переиначивают, переделывают старое, чтобы получить новое. Персонал станции Биб состоит из переделанных людей. Биб - подводный сегмент мощной энергостанции, которая использует энергию геотермальных источников океанического разлома. Все они вахтовики, подряжающиеся минимум на год работы, у всех удалено одно легкое, взамен которого установлено сложное оборудование, позволяющее извлекать кислород из морской воды, контактные линзы для улучшения подводного зрения, все они заражаются вирусом, улучшающим адаптивность к среде, все они психотравмированы.
Стоп, вот с этого места можно подробнее? Конечно. Согласно базовой концепции романа, существовать в экстремальных условиях глубины и прилагаемых к ней опасностей: что если корпус станции не выдержит давления в триста атмосфер, угроза нападения хищных глубоководных тварей при наружных работах - могут только люди с психологической зависимостью от экстрима. Адреналиновые наркоманы. И потому на Бибе жертвы насилия заперты вместе с насильниками (для вторых это род тюремного срока, вместо кастрации или лоботомии), суицидники с военными преступниками Как тебе такое, Илон Маск?
Если честно, не очень, такие люди и в благоприятных-то условиях какого-нибудь лесного профилактория вряд ли составили бы друг другу подходящее общество, а здесь, запертыми вместе в неудачно спроектированной жестянке, бррр. Но у Питера Уоттса много странных идей. Вот он, к примеру, считает, что переразвитие какого-то навыка непременно должно сопровождаться торможением и деградацией другого. Типа, у музыкантов виртуозов как-то угнетается мозг. Да неужели? А как же связь мелкой моторики пальцев с развитием речевых центров мозга? Можно продолжать, но у меня цель не бесконечно,как на огонь и воду смотреть на странности твердофантастического фантаста из мирового топа, а рассказать все-таки о книге.
Итак, "Морские звезды", первая часть трилогии "Рифтеры", которая принесла автору мировую славу, но российскими издателями поначалу была отклонена как чересчур мрачная. Нет-нет, я понимаю. после чернухи девяностых хотелось чего-то более жизнеутверждающего. Но по зрелом размышлении перевод, спустя почти двадцать лет после того, как книга покорила мир, был сделан и теперь книга у нас есть, а с недавнего времени еще и в аудиоформате в исполнении Игоря Князева.
Яркие, так и хочется сказать "подводные съемки", потому что описания Уоттса замечательно кинематографичны и героев в подводном мире, со всеми его чудесами и диковинами, словно видишь воочию. Мощное впечатление, а если добавить сложные взаимоотношения, обусловленные не идеальным психическим здоровьем персонажей, то просто космическое. Интересен образ главной героини Лени Кларк, в детстве много претерпевшей от мерзавца отца, которая на Бебе обретает спокойную уверенность матриарха. Вернее не на станции, а за ее пределами, в подводном мире
Хотя у способности Лени сосуществовать с морской фауной есть опасная оборотная сторона, которая проявится позже. Во второй части книги, когда фокус внимания смещается с глубинных материй и отношений на конспирологические теории с направленным ядерным взрывом, который спровоцирует землетрясение и цунами, оригинальный проект становится стопицотой апокалиптикой, впрочем, читабельной.
Если вы пробовали начинать знакомство с Уоттсом с "Ложной слепоты" и не впечатлились, "Морские звезды отличная возможность дать ему второй шанс.

Чувак! Ну зачем ты такой нездешний? Ты впитай, что я уже от тебя не уйду. Ты по моей землице ходишь, и сколько тебе по ней ходить и куда — я решаю.
На самом деле, мы ходим по своей земле. С одной оговоркой - пока не заступаем дороги кому не след, тогда они решают, куда нам ходить и сколько. Или пока им не понадобится материал для показательной порки, чтобы в очередной раз объяснить ширнармассам: плохо не потому, что в системе законодательная власть сращена с исполнительной и судебной (вот правда, каким боком это простому человеку?), а потому что шибко умные расшатывают скрепы. Простому народу нужны простые доходчивые объяснения. Накажем этих, чтобы другим неповадно было, глядишь - жизнь и наладится.
Умненькие мальчики и девочки, все студенты, все сетевые друзья, которых свела, не исключаю, что игра. Такое, знаете, сначала ты начинаешь рубиться в сетевуху, потом затягивает, еще потом доходишь до определенного уровня и на этом этапе для продолжения нужно вбрасывать деньги. Или как вариант, попросить помощи других игроков. Так люди знакомятся, начинают чатиться, а после уж и игра становится не так интересна, как общение. А потом у них начинается своя игра в "изменим мир к лучшему".
Они, непоротое поколение, просто не знают, что кому, куда и сколько ходить по этой землице кто-то другой решает. Кто-то очень зимний, но не Дед Мороз. Если искать аналогий, то ближе будет Ядис с бесконечной зимой и без Рождества. Хотя тут у нас не Нарния, а вполне себе Сибирь. Но они, глупенькие, даже не знают поговорки про "дальше Сибири не сошлют", потому что это осталось в реалиях той жизни, когда еще не родились. На самом деле в Сибири тоже по-разному можно жить. И умирать
Есть зеленые пацаны и девчонки, которых язык не повернется назвать молодыми людьми. Есть их родители, которые после ареста детей по обвинению в, страшно выговорить, пособничестве экстремизму, готовы на что угодно пойти, чтобы вызволить их. Есть журналист, который пускается в независимое расследование отчасти по велению сердца, но главным образом потому что он профи и это его работа, и рейтинговый репортаж поднимет его акции (почему нет, альтруизм в чистом виде был только у Матери Терезы).
Есть обширное чиновничество разных рангов, привыкшее обильно кормиться с наших налогов, не верите? Просто посмотрите, сколько в пробках машин, каждая из которых стоит как две, три, пять ваших квартир. А они ведь еще и отдыхать ездят не на дачный участок, и детей не в местных ВУЗах обучают. Кругом, знаете ли, расходы, как тут не попилить? Что пилить? Ну вот например был у нас проект века нанотехнологии, предполагалось, что это как в "Алмазном веке" Стивенсона будут мириады таких крохотных самовоспроизводящихся и самообучаемых микроботов, которые хоть рак излечат, хоть энергию из солнечного света синтезируют, хоть дворцы на пустом месте построят. Ну и где же наши дройдеки? То есть, дворцы строятся, но на основе несколько иных технологий.
С нано как-то не очень срослось, однако наш чиновник, хоть не голь, а на выдумки хитер, и в "Комитете охраны мостов" строится, правильно угадали - мост. Из Сибири в Америку. В целом, я не сильно поняла, каким образом это должно было воплотиться, да оно и не должно было воплотиться, это вообще-то не физический объект, а платоновская идея моста, на который из федерального бюджета выделяют средствов. Много. И это главное. И очень важно, чтобы на завершающем этапе строительства некая экстремистская группировка мост наш, что? Правильно, разрушила.
Это мой четвертый роман, прочитанный у Дмитрия Захарова, прежде были история уличного художника, сплавленная с мрачной скандинавской мифологией "Средняя Эдда"; грустная постапокалиптика "Репродуктора", где в мире с одним сплошным радио сосуществуют люди и говорящие медведи; горькая "История игрушек" "Кластера". где игрушечный медведь Сема и не до конца потерявший совесть чиновник пытаются спасти невинных из под железной пяты Системы. Теперь "Комитет". Самый черный, самый больной из захаровских романов.
Нет, легкого чтения я вам не обещаю. Обещаю осмысленное. Что немало, согласитесь?
Еще один роман Патрика Квентина. На этот раз совершенно в другом жанре. «Алый круг» был чем-то средним между классическим английским детективом Золотого века и его облегченной версией для детей и подростков. Теперь же перед нами попытка сыграть на поле психологического детектива, то есть такой разновидности детектива, где расследование основанное на строгой логике отсутствует, поскольку герой, как правило, страдает от разнообразных психических расстройств и/или психологических травм, а фабула представляет собой нагромождение странных, непонятных и явно таящих в себе опасность событий, так стремительно сменяющих друг друга, что читатель, порой, не успевает заметить все неувязки и дыры в сюжете.
Главный герой, от лица которого ведется рассказ, приходит в себя в богатом доме, не помня ничего о том, кто он такой. Три женщины говорят ему, что его зовут Горди Френд, он их сын, муж и брат соответственно, его отец – миллионер, скончавшийся 30 дней назад, а его амнезия – результат автомобильной аварии. Однако, некоторые сохранившиеся обрывки воспоминаний убеждают нашего героя, что он вовсе не Горди Френд, а «любящие» мать, жена и сестра зачем-то лгут ему.
Задумка интересная, и из нее мог бы получиться отличный роман. Мог бы, но, увы...
В хорошем романе подобного жанра действует одно важное правило: читатель не должен знать больше чем герой. Оба они, читатель и герой книги, погружаются в вязкую атмосферу кошмара. Поначалу вокруг происходит нечто странное, но каждая странность получает простое и невинное объяснение. Однако затем эти странности приобретают все более угрожающий характер. Герой (а вместе с ним и читатель), уже не может понять, что реально, а что - всего лишь плод его воображения, действительно ли все происходящее совершенно невинно, и лишь кажется страшным, или на него, в самом деле, надвигается какая-то неведомая, и оттого еще более ужасная, опасность. Он переходит от томительного страха к состоянию ложной безопасности и обратно.
Квентин же убил всю интригу в зародыше вступлением, из которого нам сразу становится ясно, кто есть кто, где правда, а где ложь. Поэтому все метания главного героя не производят такого впечатления, как у французских мэтров этого жанра, таких как Буало-Насержак или Жапризо.
К тому же главный герой, да и все остальные персонажи романа ведут исключительно неразумно, чтобы не сказать просто по-идиотски, что очень сильно раздражает. Героя, от лица которого ведется повествование, несколько извиняет травма головы, у остальных же нет вообще никакого оправдания. Впрочем, прояви они хоть толику здравого смысла, и весь роман закончился, бы едва начавшись.
Книгу никак не нельзя считать большой удачей автора, и я сама не могу понять, что побудило меня догрызть этот кактус до конца.


Я помню, как в 2002 году, оказавшись впервые в США, был поражён контрастом: мы в России писали и читали в Интернете умные статьи, жадно следили за новостями, плели бесконечные словесные кружева на литературных сайтах и завязывали бесконечно разнообразные отношения в только появившемся Живом Журнале, — а местные жители пользуются Интернетом в основном для того, чтобы заказать пиццу.
И это на самом деле так, феномен Рунета был уникальным. Как в захаровском "Обыкновенном чуде": "Из миража, из ничего. из сумасбродства моего вдруг возникает,.." В пространстве без наработанной вековой традицией независимой журналистики - такой яркий, смелый, оперативный новостной ресурс как Lenta.ru. В обществе, где культура всегда финансировалась по остаточному принципу - кастальский оазис ЖЖ образца нулевых. В России, не верящей в благотворительность - проект "Помоги.org", проложивший путь многим благотворительным проектам.
Да теперь большинство прежде открытых дверей с лязгом захлопывается, но все это было, а значит будет снова. Жизнь так устроена, развитие по спирали. Будь оно линейным, мы бы уже давно питались солнечным светом, отращивали по желанию крылья или жабры и перемещались на любые расстояния силой мысли. Спираль предполагает вслед за подъемами откаты, в которых многое из достигнутого теряется. Сейчас время такого отката и не только в России, но опыт подъема есть, он бесценен и через время мы все вернем. Невзирая.
Но я отклонилась, все-таки здесь и сейчас не о приоритете духа над материей и всяком таком, а о книге. Возвращаюсь к ней. "Создатель"- биография человека, который стоял у истоков Рунета в таких различных его ипостасях как независимая оперативная интернет-журналистика, блогерство, благотворительность. И дюжина других направлений, не оставивших такого заметного следа Справедливости ради. полное название книги "Создатель. Жизнь и приключения Антона Носика, отца Рунета, трикстера, блогера и первопроходца" , такое. в традициях английской классической литературы. Но мой читательский опыт говорит, что виньеточное обрамление отваливается в первую очередь, пусть уж у меня она будет под нескромным, но правдивым заглавием по первому слову.
Здесь все, что вы хотели знать о человеке, определившем облик русского интернета в лучшую его пору. Биография ab ovo: родословная, семья, школа, друзья, учеба в меде, вольные предпринимательские хлеба, первая эмиграция, журналистика, возвращение, второй израильский этап, окончательное возвращение, Gazeta.ru, Lenta.ru. Носик стартапер, топ-менеджер, руководитель, топовый блогер. Невероятно работоспособный, компетентный во множестве диаметрально противоположных областей с возможностью переключаться с одной на другую. Трикстер и матерщинник, умевший говорить с разными людьми на их языке, но отдававший предпочтение экспрессивности русского мата, чему сетевой ник красноречивое подтверждение. Нестяжатель, болезненно отзывчивый к чужой беде. готовый оказать деятельную помощь.
Тот, кого надо знать и нельзя забыть. Классная книга, одновременно в традициях и не в традициях ЖЗЛ, такая же интересная и яркая как ее герой. Но от Михаила Визеля с его чувством языка, пониманием ценности слова, уважением к чужой креативности другого как-то и не ждешь. Сегодняшний шеф-редактор портала Год литературы был знаком с Антоном Носиком, сотрудничал с ним в нескольких проектах, в том числе посвященных популяризации итальянской культуры.
Книга, которая будет интересна всем, для кого русский интернет не пустой звук.


так в кусок стекла, год пролежавший на дне морском, врастают кости, стрекозы, и монеты, и кудри утопленниц.
- А ты читала "Орландо"? Тебе понравилось?
- Да, хороший.
- Не пойму, это какой-то реальный исторический персонаж?
- Нет, там... А ты докуда дочитала?
- Где он влюбился в русскую княжну Сашку.
- Там дальше будет мистика и всякие приключения. А ты у Вулф что читала?
- Только эссеистику.
- Тогда возьми у нее "Миссис Делауэй", тебе должно понравиться.
Но я уже взяла историю нестареющего красавца Орландо и совершенно очарована. как, впрочем, всем, что связано с Вирджинией Вулф. Жестокой и грустной пьесой Олби , название которой вынесла в заглавие. "Часами" Каннингема, где она одна из героинь. Этой ее злосчастной судьбой. Как-то неправильно говорить про очарованность, когда речь о женщине, которую так мучают слуховые галлюцинации и чудовищная головная боль, что она входит в бурную мартовскую реку. набив карманы пальто камнями, прежде оставив мужу письмо, полное нежности, любви и благодарности. Но да, и этим тоже. Что находит слова утешения для того, чье сердце вот сейчас разобьет.
И ее эссеистика, с которой бродское: "сказав, что зачем нам двадцатый век, если есть уже девятнадцатый век" обретает весомую грубую зримость. В том смысле. что когда читаешь эссе Вирджинии Вулф о литературе и чтении, понимаешь, что все самое главное на эту тему ею уже сказано с немыслимым совершенством, а все, что будет после, сколь бы ни было хорошо - лишь тень, бледное подобие. И восхищаешься, все же веря, что когда-нибудь в каком-то из своих текстов сможешь хотя бы приблизиться к ее уровню.
"Орландо" история молодого аристократа елизаветинской эпохи. Богат, родовит, необыкновенно хорош собой, королевский фаворит к тому же, и мог бы прожить беззаботную жизнь, довольный собой во всех отношениях. Но вот беда, болен сочинительством. И вместо того, чтобы мирно состариться и почить в бозе патриархом в окружении потомков, Орландо живет триста лет, не старясь и лишь хорошея.
Переживает любовную драму, дважды впадает на длительный срок в род комы, второй раз восстает из нее... женщиной. Много путешествует, когда в ранге дипломата, когда в цыганской кибитке, кружит головы как в мужском, так и в женском облике, водит знакомство со знаменитыми литераторами всех эпох, в которых довелось пожить, влюбляется в великого воина и путешественника, выходит замуж и рожает сына, застает эру автомобилей и покупает простыни в Харродсе. В пору воскликнуть: "Что за чушь! Мужчина не может стать женщиной, прожить триста лет не старясь и вот это вот все."
Вечером, дочитав говорю дочери: "Это ведь была персонификация английской литературы, да? Сначала удел аристократов и придворных с затесавшимися в их ряды гениями как Шекспир, потом время буржуазных писателей и поэтов, потом когорта женщин георгианок и викторианок. Классицизм, романтизм, сентиментализм, реализм, модернизм. Батальные сюжеты и кровавые драмы, эра географических открытий, восточные мотивы, всякое байроническое, потом р-раз и городская проза современности."
"Ну в целом да, - она отвечает, - хотя там не только это". Они в университете это изучали, понятно. И про Виту Сэквил-Уэст, с которой у Вирджинии был роман, и про то, что она не только послужила прототипом Орландо, но позировала для иллюстраций к первому изданию романа. И про то (хотя нет, это я уже в послесловии Аствацатурова прочитала), что "Орландо" единственная книга, написание которой не стоило писательнице затяжной депрессии, в которую она впадала с каждым романом. Тяжело давалось занятие творчеством, а с этой вещью была бодра и весела.
Но мне все-таки больше нравится про воплощение английской литературы. Наверно потому что сама догадалась. Вот такая милота. И да, перевод Елены Суриц дивно хорош.

Доктор Хью Уэстлейк вместе с малолетней дочерью приезжает в отпуск в курортный городок на берегу моря. Однако их мирный отдых нарушают странные и страшные события, которые начинают происходить вокруг.
Ночью на берегу моря находят убитую девушку. Она задушена, родинка на ее щеке обведена красной помадой (тот самый алый круг), а место преступления освещено китайским бумажным фонариком с зажженной внутри свечой. И на первом убийстве злодей не останавливается. А на кладбище по ночам кто-то начинает раскапывать старые могилы...
И доктор Уэстлейк решает сам найти убийцу. Поскольку, как вы понимаете, полиция с этой задачей, разумеется, не справится.
Главное достоинство романа, это атмосфера – безлюдные дюны, с наползающим откуда-то туманом, заброшенная церковь, разрушающееся кладбище с разрытыми могилами, и зловещий розовый свет китайского фонаря, предвестник очередного убийства. Плюс юмористическое описание детектива-любителя доктора Уэстлейка в роли родителя и его дочурки в роли няни. Так что, несмотря на мрачноватый на вид сюжет с убийствами и намеком на рыщущего по окрестностям маньяка, это вполне уютная книга, в лучших традициях английского классического детектива.
С собственно детективной линией, правда, дело обстоит несколько хуже. Мне уже в середине книги стало ясно «кто», «как», и «почему». Возможно, все дело в том, что один из главных сюжетных ходов со времени написания романа использовался так часто что не только не является оригинальным и неожиданным, но стал первым, что приходит в голову. Конечно, приятно догадаться, в чем дело за пару страниц до того, как Великий Детектив объяснит это благодарным слушателям. Но именно за пару страниц. А когда все сыщики, с упорством достойным лучшего, применения старательно не обращают внимания на самые очевидные ключи и улики, это сильно раздражает. Особенно, когда дочитав до конца, убеждаешься, что все обстоит в точности так, как было совершенно очевидно уже за 10 глав до этого.
А уж финальный твист! Сначала заведомому убийце предоставляют прекрасную возможность избавиться от единственной обличающей его улики, а потом, когда он именно это и сделал, еще на десятке страниц мучительно соображают: «Куда же она делась, эта улика? Ведь была же, была...». И тут, из кустов торжественно выезжает рояль в виде двух свидетелей преступления.
У меня даже мелькнула мысль, что этот роман сочинялся в качестве детского детектива, для которого такие сюжетные повороты, наверное, нормальны. Тем более, что среди главных действующих лиц имеются дети, играющие важную роль в расследовании. Но для подобного жанра в нем многовато секса.
В итоге: за атмосферу 5, за детективную линию не больше 3.

Мы стали одержимы мечтой, захватившей нашу реальность; мечта эта была ужасной и прекрасной, чудовищной в своем воплощении, так как оправдывала и прощала любое насилие.
"Читая "Лолиту" в Тегеране" одна из самых актуальных книг нынешней осени. Вопреки трендам. Ближний Восток, в отличие от Дальнего со сладенькими актерами корейских дорам, популярностью у массового зрителя-читателя похвастать не может. Вместо сертификатов на блефаропластику для улучшение экстерьера, которые южнокорейским подросткам дарят ко дню рождения, выбор иранской девушки между хиджабом, чадрой и паранджой не впечатляет. Почему тогда актуальная?
Потому что рассказывает о том, как внезапно и скоро свобода может смениться несвободой, как либеральные ценности вытесняются домостроем и мракобесием, а государство из защитника превращается в карателя, жестоко наказывающего инакомыслящих. Но если бы только об этом, книга не стала бы такой популярной, а на Goodreads, к примеру, у нее 130 000 читателей, высочайший рейтинг.
Азар Нафиси литературовед, писательница и общественная деятельница из Ирана, наследница династии ученых и политиков с многовековой историей, ее отец до исламской революции и прихода к власти аятоллы Хомейни был мэром Тегерана. Сразу после падения шаха революционные власти проводили аресты среди политиков, отец Азар также был арестован. Она вернулась на родину из Америки, где училась, а после преподавала. Покинуть Иран сумела только через одиннадцать лет.
По сути, "Читая "Лолиту" в Тегеране" хроника того страшного времени, в продолжение которого Нафиси успела поработать преподавателем кафедры Западной литературы Тегеранского университета, уволиться после того, как требование ношения хиджаба стало обязательным, дважды стать мамой, снова вернуться к преподаванию, пережить аресты и казни друзей, восемь лет Ирано-Иракской войны и наконец вернуться в Штаты, где с 1997 года преподает в Принстонском университете.
В заглавие книги, ставшей абсолютным бестселлером в Америке и переведенной на тридцать языков, вынесен опыт домашних семинаров, которые Азар вела на протяжении нескольких лет у себя дома с семеркой самых талантливых и надежных учениц. На этих встречах они изучали лучшие произведения Западной литературы, от Джейн Остен до Набокова. Не академическое занятие в строгом смысле, не книжный клуб - скорее тайное общество единомышленниц.
А вокруг творятся невообразимые вещи. Людей арестовывают за прослушивание музыки и новостей по радио, выйдя на улицу с непокрытой головой можешь быть уверена, что ближайшие годы проведешь в тюрьме и не можешь - что там тебя не казнят. Бесконечные рейды блюстителей нравственности с омерзительной лицемерной риторикой. Мотоциклетные отряды революционных исламистов, которые появлялись в районах, подвергшихся ракетным ударам, чтобы пресекать возможное недовольство, не позволяя оплакивать убитых и разбирать завалы. Поколение, не знавшее мирного неба. Смерть Хомейни и ликование, прерванное словами маленькой дочери: "Но женщины на улице по-прежнему с закрытыми лицами, значит он не умер".
История о том, как хрупкое убежище, выстроенное из книжных страниц, становится самым надежным способом эскапизма. О том, что даже в условиях, когда тебе навязывают абсурдные правила, можно находить пространства, в которых остаешься свободным человеком.


Алеф, борхесово место, где мир открывается весь разом.
Эта книга поначалу выбешивает абсолютное большинство читателей. Не исключая подготовленных, понимающих толк в постмодернизме вообще, французском в частности, питающих к автору нежность по прошлым встречам. Не потому, что книга толстая - видали мы такие фолианты, рядом с которыми эта просто брошюра. Не потому, что в ней не было ни картинок, ни разговоров - картинки есть, вернее это разного рода таблицы и таблички, но с похвальной миссией перемежать унылое однообразие текстовых блоков справляются. Что до разговоров, то действительно непривычно не видеть характерных диалогических перебивок, но разговоры таки имеются, хотя и в авторском пересказе.
Озадачивает отсутствие фабулы в традиционном смысле и невозможность вычленить героев в массе персонажей. Историй больше сотни, а героев, включая упоминающихся вскользь - больше тысячи, однако привязаться к кому-то из них, начать следовать за ним, отыскивать в его чертах знакомые и/или симпатичные, самоидентифицироваться (что все мы делаем. даже тысячу раз зная о непрофессионализме такого подхода к чтению) - всего этого не получается. Нет связности, история дробится на тысячу осколков, из которых не удается сложить слово "Вечность".
Ну, сначала так и есть, экспозиция колоссальная, сориентироваться в ворохе имен, всякое со своей историей и биографией, долго не удается, ощущаешь себя ребенком с кучей пазловых фрагментов в горстях. Однако по мере чтения едва намеченные сюжеты прорисовываются глубже, наливаются объемом и наполняются цветом, обрастают подробностями - и вот уже перед тобой картина мира, включающая множество персонажей, аналог того полотна с тысячей фигур, что писал большую часть жизни герой воннегутовой "Синей бороды". Но чудо погружения происходит с теми, кто продолжает читать, не поддавшись импульсу бросить, нацарапав в отзыве: "Чушь какая-то!" Что проще, экономит время, а при некоторой способности к язвительному острословию обеспечивает социальные поглаживания. Но если вы готовы претерпеть некоторые трудности ради возможности добавить в коллекцию действительно стоящую книгу, пойдемте со мной, я помогу разобраться как тут все устроено.
"Жизнь способ употребления" книга о доме. Шестиэтажном многоквартирном парижском доходном доме Османовской эпохи на рю Симон-Курбелье -11. По сути десятиминутный промежуток жизни всех его обитателей, включающий скрупулезное описание интерьеров всех помещений, и предыстории каждого из них (помещений и обитателей, по большей части авантюристов всех мастей, хотя встречаются среди них и люди кристальной честности). Обрамляющий сюжет таки есть, это история Бартлбута, богатого жильца. В течение десяти лет, он ежедневно брал уроки живописи у художника Валена. В течение следующих двадцати путешествовал по миру в сопровождении верного слуги и рисовал по одной акварели каждые две недели, всего пятьсот картин.
Каждая акварель почтой отправлялась Гаспару Винклеру, производителю игрушек и всяческих головоломок, живущему в том же доме, который превращает ее в пазл. В течение следующих 20 лет сам вернувшийся Бартлбут собирал по одной головоломке каждые две недели, собранный пазл отправлялся к мастеру Морелли, который сложными манипуляциями с химическими составами, разного рода коагуляторами и сверхтонкими сверхточными лезвиями отделяет акварель от картонной основы, убирая бороздки в местах соединения элементов. Возвращенная таким образом акварель отправляется обратно в порт, где она была написана двадцатью годами ранее, и погружается в раствор, растворяющий краску. Тогда от него останется только белый лист бумаги. В конце романа главные герои умирают, не доведя проект до конца.
Можно интерпретировать эту череду бессмысленных действий, заканчивающихся ничем, как заведомую тщету всех усилий и невозможность подчинить регламенту жизнь, которая течет, не сообразуясь с нашими о ней мнениями. Но когорта обитателей дома. так или иначе связанных с персонажами основной линии, каждый со своей историей: драматичной, курьезной, гротескной - все эти люди опровергают такой способ интерпретации. Они как взбунтовавшиеся куклы в театре Карабаса-Барабаса, не желают быть безвольными марионетками.
Мне кажется, что дело тут в другом. Жорж Перек, у которого Холокост отнял всю семью, а сам он чудом спасся, через всю жизнь и творчество пронес горечь утраты мира-который-сгинул. Не случайно самый знаменитый его роман La Disparition, написанный без единой буквы "е" - наиболее распространенной в латинском алфавите, на русском есть два варианта, я читала "Исчезание" которое Валерий Кислов, переведший и эту книгу, лишил