Предвосхищая упреки: я в курсе, что природа Меридиана сильно отличается от земной (но заметьте: розы - это таки розы ))))))). На это я хочу сказать, что если у кого-то растет что-то вроде, допустим пшеницы, и используют ее как пшеницу - я считаю, что это вполне можно называть пшеницей. Меня всегда раздражает, когда в фэнтази авторы изобретают какие-то свои названия блюд, званий, должностей и прочего. Если уж на то пошло, то в другом мире вообще другой язык - так, может, стоит написать роман на абракадабре - а внизу делать ссылки, как в "Войне и мире"?
Поэтому я очень прошу не цепляться к названиям вроде "лепешек" или "вина". Я не собираюсь придумывать для них заковыристые названия, а потом пояснять, что, мол, на Меридиане так назвалось нечто, похожее на земное такое-то.
Спасибо за внимание, я продолжаю )

Глава 3
Это было самое необычное и самое свободное лето в жизни Седрика.
Сколько мальчик себя помнил, он никогда не принадлежал самому себе. Пока он был совсем маленьким, главной хозяйкой в доме являлась Сандра. Родители находились далеко, во дворце – для маленького Седрика будто в другом мире, зато Сандра – вот она, в двух шагах. Когда сестре исполнилось двенадцать, матери удалось устроить ее к королеве. Сандра сопротивлялась, как могла – после вольготной жизни, которой она от души наслаждалась, становиться девочкой на побегушках не хотелось. Но если все пройдет гладко, то через пару лет она стала бы фрейлиной и заняла достойное место при дворе. Поэтому мнение Сандры никого не интересовало.
Седрик же не успел порадоваться тому, что дом наконец-то окажется в его распоряжении. Отец рискнул и предложил королеве приставить своего сына к принцу. Предложение было сделано на авось – помимо того, что с Фобосом мало кто мог ужиться, он еще и был старше сына лорда-казначея на добрых восемь лет. Однако риск оправдался. Видимо, мальчику после старшей сестры уже никто не был страшен, а Фобос, как ни странно, довольно быстро привык к наличию в своей жизни маленького золотистого шарика. Седрик в случае необходимости умел вести себя тихо и не бросаться в глаза, умел молчать, когда не спрашивали и, что намного главнее, умел молчать, когда его спрашивали о секретах принца. Он повсюду ходил за Фобосом, если только тот не посылал его куда-нибудь с поручениями, спал по соседству с ним, и к настоящему времени не видел своей жизни без принца.
И когда Седрик впервые в своей жизни оказался предоставлен самому себе, первое, что он ощутил, была бесконечная растерянность. Покои принца закрыли, и мальчик больше не мог там оставаться. Гулять по дворцу ему никто не запрещал, но тут был риск нарваться на Сандру, а Седрик за четыре года слишком привык в таких случаях прятаться за не особо широкую спину Фобоса, чтобы не бояться этих встреч.
Оставался только родной дом, изрядно запущенный за время добровольного отсутствия семейства. Все бы ничего, но королева пошла на следующий решительный шаг и отправила свою первую статс-даму «отдохнуть». Официально Саломее от места не отказали, но дали понять, что в данное время ее присутствие во дворце не приветствуется. Нечего и говорить о том, что красавица отнюдь не обрадовалась такому решению – а попадаться на глаза матери, когда она была в таком настроении, было еще хуже, чем наткнуться на старшую сестру.
Полтора месяца Седрик отсиживался в кабинете отца – единственном месте, куда никогда не заглядывала мечущаяся по дому разозленная Саломея – и за это время умудрился прочитать почти все книги оттуда. Правда, он почти ничего в них не понял: большинство книг были слишком сложны для восприятия даже взрослыми людьми, что уж говорить о восьмилетнем мальчишке, однако читал Седрик все равно с удовольствием. Седрик вообще обладал удивительным свойством читать все, что только попадалась ему на пути – от подписей к портретам до сложнейших магических трактатов.
После этого он заскучал.
Несмотря на то, что внешне и Седрик, и Сандра куда больше походили на отца, ни его выдержкой, ни его холодным логичным разумом ни один из них не обладал. Артистичность и любовь к экспромтам они унаследовали от матери, и когда Седрик не мог активно участвовать в жизни, он чувствовал себя совершенно несчастным. Мальчик уже почти решил, что даже встреча с Сандрой во дворце лучше вынужденного безделья, когда он нашел иной выход.
Седрик всегда, казалось, с самого рождения, знал, что есть аристократия, есть чернь и есть они. К тому времени, когда мальчик оказался при дворе, ему в голову крепко-накрепко вбили, что показывать свое истинное лицо нельзя. Если он проявит несдержанность, он погубит и себя, и всю остальную семью. И тогда его конец будет ужасен.
Становиться самим собой можно только дома – и то лишь если очень надо. Но даже это не поощрялось. Родители считали, что чем больше дети находятся в человеческом облике, тем плотнее его естественность входит в разум, тем меньше опасность внезапного, неконтролируемого превращения. Сатор обещал когда-нибудь объяснить причину этого запрета, однако Седрику объяснение уже не требовалось – он прочитал его в тех самых книгах, что отец хранил в кабинете. За себя ему страшно не стало (мальчик все еще был уверен, что ужаснее сестры и разгневанной матери в мире ничего быть не может), но чтобы казнили отца, Седрику вовсе не хотелось. Поэтому он свято хранил тайну своей семьи.
С простонародьем сын королевского казначея тоже был немного знаком. Одно время они с принцем иногда выбирались из дворца различными секретными способами. Нечасто и недалеко – и, увы, недолго. Жители Меридиана в большинстве своем резко отличались от аристократии, причем если внешность еще можно было скрыть за просторными накидками, столь популярными в народе, то с прошлого года принц стал слишком высоким. Его длинная тощая фигура резко выделялась среди низкорослых и коренастых меридианцев и привлекала к себе внимание. Прогулки по столице пришлось прекратить.
В одиночестве же Седрик в городе никогда не был. Он знал, что истинную форму нельзя показывать и там, однако его человеческий облик был таким маленьким, таким… беззащитным. Вот если бы у него была такая же плотная кожа, такие же устойчивые ноги, такие же крепкие руки с пальцами, которые не страшно сломать, такие же свитые в тугие спирали волосы – если бы он был таким же, как другие…
Каково же было удивление Седрика, когда однажды после подобных размышлений, он обнаружил себя именно в таком облике! Сперва испугавшись, он попробовал вернуть прежний образ – и снова стал маленьким златоволосым мальчиком. Убедившись, что обратное превращение возможно, он снова захотел быть похожим на остальных меридианцев.
Это было такое новое, необычное ощущение, что Седрик от радости закружился по комнате. Запутавшись в ставшими короткими лапках, он плюхнулся на пол, но лишь счастливо улыбнулся. Дорога в город была открыта.

В столицу пришло лето. Во дворце пытались спасаться от жары, но местные жители ее не ощущали – как не ощущал и Седрик, который наслаждался влажным теплом. Ему не было трудно дышать этим горячим, насыщенным густыми парами воздухом, его не пугала вязкая хлюпающая грязь под босыми ногами, ему не казались неприятными запахи, пропитавшие столицу.
Большой город, гораздо больше дворца. И какой же разный! Первые дни Седрик ходил, вертя головой во все стороны, пытаясь увидеть, услышать, впитать и прочувствовать его весь, от подвалов до крыш домов. Он быстро перешел на местный говор, он с такой необычной легкостью слился с десятками тысяч обитателей столицы, что вряд ли бы нашелся кто-нибудь, кто узнал бы в нем маленького лорда.
Это тоже было… необычным. Седрик умел быть «незаметным» - но считал, что это умение состоит в способности не путаться под ногами и не бросаться в глаза, но теперь он понял, что можно быть незаметным, становясь своим. Не прятаться от толпы, а слиться с ней в единое целое.
Вскоре у Седрика появились приятели. Он прибился к стайке уличных мальчишек, которые приняли его, не задавая вопросов. На них бывший маленький придворный и начал испробовать свои доселе спавшие способности.
Вместе с новыми друзьями Седрик побывал в доках, среди маленьких легких рыболовных лодчонок и плоских юрких лодочек для сборов урожая. Приятели показали новенькому, как выхватывать у торговца лепешками его товар прямо из жаровни – с тем, чтобы подцепив с соседнего прилавка пригоршню рыхлого сыра, устроить себе сытый день. Седрику одной лепешки всегда оказывалось мало, но на рынках еды было полно. Тут продавали длинных чуть подкопченных рыбешек, там насыпали в кульки прожаренных на масле маленьких лягушат, а чуть дальше толстая торговка прямо на улице варила маленькие круглые пельмени, которые щедро посыпала зеленью. По мнению Седрика все это не шло ни в какое сравнение с «изысканными» придворными обедами, в которых куда больше внимания уделялось красоте, а не сытности. То, что он берет еду без оплаты, то есть, попросту говоря, ворует, мальчика не беспокоило вовсе.
Седрик теперь частенько спал на берегу мутной реки, возле которой стоял город, среди буйной зелени. Мягкая торфяная земля и огромное, бездонное небо, усыпанное звездами, казались ему прекрасными – возможно, потому, что у него была своя крыша над головой, свой дом, куда он мог вернуться в любой момент. Седрик и возвращался иногда, чтобы показаться на глаза родителям. Не то чтобы его искали – мать была уверена, что сын вернулся во дворец, а отец считал, что он сидит дома – но Седрик, учившийся быть ловким, считал, что лучше не побуждать родителей поговорить друг с другом на его счет. Впрочем, мать бы точно не стала интересоваться, где его носит, а вот отец вполне мог этим озаботиться.
Так и прошло лето. Седрик, от природы обладавший немалой силой и гибкостью, научился лучше владеть ими. Теперь он умел их использовать в драке – в обычной уличной драке, без правил и законов. Подлых ударов не бывает, есть лишь желание победить – а значит, и выжить. Седрик даже похудел, перестав в человеческом виде походить на колобок, но что куда важнее, он стал куда более уверен в себе.
Осень принесла с собой праздники и ежегодную ярмарку. Седрик с трудом давил в себе желание превратиться во что-нибудь, у чего было бы больше пары глаз – ибо одной ему не хватало, чтобы осмотреть все, что свозилось в столицу в эти дни. Неугомонному мальчишке нужно было сунуть нос во все палатки, попробовать угощения с каждого лотка, посмотреть на все, что происходило вокруг. Ему, впечатлительному и эмоциональному, нравилось на ярмарке практически все – кроме кукольных представлений. Сперва он смотрел с удовольствием, однако очень скоро осознал, что речь идет об обитателях дворца. Королева была представлена доброй и заботливой матерью народа, но вот консорт – недалеким солдафоном, а принц – нелепым и смешным. Если против такого мнения о принце-консорте Седрик ничего не имел, то изображение Фобоса его возмутило. Когда же среди кукол мелькнула та, что играла «скупого и хитрого лорда-казначея», мальчик, растолкав толпу, отошел как можно дальше от подмостков и больше к ним не возвращался. Что они могли знать о его отце? Они каждый вечер ложатся спать в своих домах, в то время как лорд Сатор до глубокой ночи сидит в конторе, пытаясь разобраться с делами, которые королева только и делает, что запутывает все больше и больше. Седрику было обидно и за отца, и за принца Фобоса, которого недолюбливали в народе за то же, что и его собственная мать: за то, что он не родился девчонкой.
Окончание большой осенней ярмарки ознаменовалось для Седрика и личной удачей: королева соблаговолила простить леди Саломею и позволить ей вернуться ко двору. Это было как нельзя более кстати, ибо ночи становились все холоднее, да и сезон дождей подошел вплотную. В такую погоду оказаться без крыши над головой теперь казалось весьма непривлекательным. Да и просто бывать на улицах стало неинтересным – они опустели, исчезли уличные торговцы, уровень грязи поднялся едва ли не до колен, затрудняя передвижение.
Седрик натаскал в дом различных вкусностей: рисовые лепешки, которые могли храниться неделями, горшочки с ягодными вареньями и с привезенным издалека медом, мешок с яблоками, который мальчик уволок от неизвестно каким чудом не заметившего его торговца, кулечки с изюмом и с орехами, несколько плетеных бутылей с малиново-яблочным сидром. Со всем этим можно будет устроиться в доме – небольшом, но для мальчика, обитавшего в нем в одиночестве, казавшимся огромным. В спокойной обстановке перечитать книги, проглоченные весной – как знать, возможно, теперь удастся разобраться в них. Наверняка у него будет целый месяц перед тем, как придется перебраться во дворец – поближе к кухне, но и, увы, к Сандре тоже.
Осень подходила к концу. За окном лил привычный дождь, небо спряталось за темными облаками – теперь уже до весны. Во дворце многие страдали в это время, когда даже день тонул в полумраке, но Седрик никогда не испытывал подобной тоски. Он сам себе был солнцем, и пока рядом горел веселый огонь, под рукой имелась интересная книга, и было, чем перекусить, он чувствовал себя достаточно счастливым.
Мальчик так увлекся чтением, что не сразу услышал тихий стук в дверь. Гостей в этом доме никогда не бывало. Окруженный старинными заклинаниями он пропускал только тех, кому открывали дверь хозяева, которые и сами наведывались сюда лишь изредка. Поэтому Седрик еще посидел, прислушиваясь к шуму дождя – и лишь когда до него снова донесся необычный звук, бросился ко выходу.
Приоткрыв дверь, Седрик застыл столбом. На пороге, насквозь мокрый и держащий в поводу тяжело дышащего коня, стоял принц Фобос.

Лорд Сатор находился в своей конторе и разбирал очередные счета. Осень – обычно сытое время, и ярмарка прошла вполне успешно, но это время ушло в прошлое. А праздники по поводу рождения принцессы едва-едва успели отгреметь. И ни по одному счету за них не было заплачено. Господин казначей с внутренним содроганием вспомнил, как королева перечисляла все, что хотела видеть на торжествах в честь новорожденной дочери, а он стоял и с ужасом осознавал, что еще пара наименований – и государственный бюджет уже никогда не выберется из долгов.
Но Сатору в очередной раз удалось все как-то утрясти. Уговорить, наобещать, прикрыться новыми расписками в довесок к старым – разумеется, ее величеству не было дела до того, чего все это стоило. И она еще обвиняла его в скупости! Станешь тут скупым – лорд-казначей был твердо уверен, что проявлять щедрость имеет право лишь тот, кто имеет наличные.
Подперев голову, Сатор гипнотизировал лист с выписанными его же собственной рукой цифрами. Лорд-казначей видел числа как живых людей, у него была своя собственная концепция расчетов. В его воображении они сами выстраивались в ряды – а потом играли те роли, которые им отводили. Чтобы переставить их в нужном порядке, сперва следовало ими проникнуться, прочувствовать. К тому же это одновременно успокаивало и настраивало на рабочий лад.
Размышления Сатора прервал шум в давно опустевшей комнате, где днем сидели прочие работники казначейства. Финальным аккордом прозвучал звук распахиваемой двери. Лорд-казначей даже подскочил от неожиданности – у него мелькнула мысль, что его пришли арестовывать. Когда-то в юности его ночами преследовали такие кошмары, но со временем они сошли на нет. Сатор и сам не понял, с чего ему вдруг представилось подобное, однако сердце будто подскочило к самому горлу, перекрывая доступ воздуха.
Однако в контору ворвался не отряд стражи, а всего лишь Седрик, закутанный в мокрую накидку, с которой безбожно капало на пол. Мальчик сдвинул с головы капюшон, и его длинные золотистые волосы рассыпались по плечам. На встревоженного казначея смотрели два растерянных голубых глаза.
- Седрик? Что случилось? –сердце потихоньку возвращалось на свое законное место, и Сатор получил возможность говорить.
- Вернулся принц… Принц Фобос, - выдавил из себя мальчик.
Казалось, он и сам не верил своим словам. Седрик смотрел на отца, не отводя глаз и пребывая в уверенности, что сейчас тот со всем разберется.
«Только принца нам здесь не хватает… для полного счастья. Королева будет недовольна», - устало подумал Сатор, но вслух произнес другое:
- Где он?
- Дома… у нас дома, - торопливо пояснил Седрик, видя, как удивленно округлились глаза отца. – Он… - мальчик замолчал, будто не мог подобрать подходящего слова – и это насторожило Сатора. С тех пор, как его сын научился говорить, слова вылетали из него быстро и ладно. – Мне кажется, случилось что-то очень плохое.
Лорд Сатор поспешно поднялся на ноги – и тут же схватился за столешницу, ибо комната поплыла перед глазами. Господин казначей зажмурился, а когда открыл глаза, перед ним белело перепуганное лицо Седрика.
- Все в порядке, - Сатор положил руку на голову сына и легонько потрепал мягкие волосы. – Я тут весь день сижу, уже все затекло, - и тут же сменил тему: - Ладно, пойдем спасать его высочество…
Лорд-казначей с трудом откопал в конторе свой плащ – тот не слишком часто требовался Сатору, обычно не покидающему пределы дворца – тщательно запер все двери в казначействе, и вместе с сыном поспешил домой.
Принц обнаружился там, где Седрик его и оставил: на кухне, возле пылающего камина. Фобос сидел в кресле, как опустился в него – так и не сняв насквозь мокрого плаща. Отсутствующий взгляд его высочества был устремлен в пламя, и юноша будто даже не заметил возвращения хозяев дома.
Сатор подошел к принцу и негромко окликнул его. Фобос не ответил, и тогда лорд-казначей коснулся его запястья. Руки принца были ледяными, и Сатор решительно заставил юношу подняться с кресла. Он снял с Фобоса плащ и сделал знак Седрику повесить его для просушки. Принца же лорд увлек внутрь дома, туда, где располагался небольшой бассейн. Подогрев заклинанием воду, Сатор начал освобождать своего неожиданного гостя от одежды. Похоже, Фобос приехал в том же, в чем и воевал – кроме облегающих штанов и плотной туники лорд стянул с принца кожаный нагрудник, а также клепаные наручи и поножи.
«Он что, во всем этом сюда добирался? Это же две недели пути!..» - Сатор, прищуриваясь в полумраке, пытался разглядеть лицо его высочества. От природы смугловатое, оно посерело, и лорду-казначею совершенно не нравилось его выражение – неестественно пустое.
Закончив раздевать принца, Сатор помог ему спуститься в бассейн. Горячая вода и добавленная в нее смесь трав постепенно делали свое дело: напряжение уходило, и пустоту заменила усталость.
- Седрик! – негромко позвал господин казначей сына. Тот, проскользнувший в комнату сразу после того, как повесил плащ принца сушиться перед камином, тут же возник перед отцом. Лорд заметил его краем глаза, продолжая смотреть на Фобоса. – Спустишься в подвал и принесешь вина. В доме еда есть?
Мальчик честно перечислил остававшиеся у него сокровища. По окончании Сатор пристально посмотрел на него, после чего покачал головой.
- Как только у тебя ничего не слиплось? – удивился он будто про себя. – Ладно, добавишь к вину лепешки. Подогреть все сможешь?
Седрик почесал переносицу, решая, будет ли ему под силу подобное задание, но его отец уже решил, что рисковать не стоит.
- Следи, чтобы он тут не утонул, - бросил лорд Сатор, медленно поднимаясь со скамьи, с которой он наблюдал за принцем. – Когда закончу, я за вами вернусь.
Седрик с готовностью закивал. Несмотря на разницу в возрасте, он прекрасно знал, что ему не составит труда вытащить Фобоса из воды – если, конечно, тот не будет с силой тянуть в противоположную сторону.
Вернувшись минут через десять, Сатор обнаружил вполне мирную картину: принц тонуть не собирался, и Седрик спокойно сидел рядом. Лорд-казначей помог его высочеству выбраться из бассейна, вытер принесенным нагретым полотенцем и, облачив в одну из своих ночных рубах, набросил сверху свой халат. На тощем юноше они болтались, как на пугале – лорд Сатор был строен, однако его фигура обладала куда большей пропорциональностью, нежели у худощавого принца. Вздохнув, Сатор потуже затянул пояс и снова увлек Фобоса за собой. Чем дальше, тем меньше ему нравилось, что обычно строптивый принц столь послушен.
Снова оказавшись на кухне, лорд-казначей налил Фобосу подогретого вина. Проследив, чтобы тот выпил все до последней капли и съел лепешку, Сатор снова взял принца за руки – теперь те были не ледяными, а просто холодными.
- Что случилось, ваше высочество? – тихо спросил лорд-казначей, глядя прямо в льдистые глаза Фобоса.
Молчание, казалось, длилось целую вечность. Наконец юноша открыл рот и хрипло прошептал:
- Принц-консорт убит.