Друзья!

Сначала хотел назвать тему наоборот: "Неграмотность как признак бескультурья". Но в последний момент передумал - ведь важно не то, что мы из себя представляем сейчас, а то, к чему мы стремимся.

Конечно, от желаемого до действительного нам с вами очень далеко. Достаточно полистать наши с вами странички, чтобы убедиться в ужасающей картине. И что, собака женского пола, характерно, совершенно невозможно понять, то ли члены нашего сообщества вырабатывают индивидуальный стиль письма, в котором нет места прописным буквам, точкам, запятым и абзацам, то ли они действительно неграмотные. Будем надеяться на первое, хотя и не будем полностью исключать второго.

Даже если это стеб и индивидуальный стиль, привычка общаться подобным образом может когда-нибудь сыграть с пользователем стиля злую шутку. Вы помните эту восточную мудрость о привычке? С вашего позволения, я вам напомню. Звучит она так: посеешь поступок - пожнешь привычку, посеешь привычку - пожнешь характер, посеешь характер - пожнешь судьбу. Судьбу, Карл!

Выглядеть судьба может так, например: вам поступает предложение от какой-нибудь солидной компании, вроде Газпрома, только нужно заполнить анкетку или там резюме, например. И вот вы начинаете по привычке калякать-малякать в присущем вам стиле. Хорошо, если кадровик Газпрома почитывает ДЗ и в состоянии заценить вашу индивидуальность. А если нет? Страшно даже подумать о последствиях. Шанс, друзья, он не получка, не аванс, он выпадает только раз.

Поэтому сейчас мы устроим маленький урок всеобщей грамотности. Для этого мы с вами пригласим авторитетного специалиста в этой области - Константина Георгиевича Паустовского. По причине того, что он давно умер, придется довольствоваться не живым общением, а прибегнуть к цитатам. Тем более, что мы с вами давно ничего не цитировали из великих, а Паустовский безусловно велик. Несогласные могут пройти в хуй, согласные могут продолжить чтение.

И так, К.Г. Паустовский, Золотая роза. Случай в магазине Альшванга. Цитируется с сокращениями.

Я работал тогда секретарем в газете "Моряк". В ней вообще работало много молодых писателей, в том числе Катаев, Багрицкий, Бабель, Олеша и Ильф. Из старых, опытных писателей часто заходил к нам в редакцию только Андрей Соболь - милый, всегда чем-нибудь взволнованный, неусидчивый человек. Однажды Соболь принес в "Моряк" свой рассказ, раздерганный, спутанный, хотя и интересный по теме и, безусловно, талантливый. Все прочли этот рассказ и смутились: печатать его в таком небрежном виде было нельзя. Предложить Соболю исправить его никто не решался. В этом отношении Соболь был неумолим - и не столько из-за авторского самолюбия (его-то как раз у Соболя почти не было), сколько из-за нервозности: он не мог возвращаться к написанным своим вещам и терял к ним интерес. Мы сидели и думали: что делать?

Сидел с нами и наш корректор, старик Благов, бывший директор самой распространенной в России газеты "Русское слово", правая рука знаменитого издателя Сытина.
- Вот что, - сказал Благов. - Я все думаю об этом рассказе Соболя. Талантливая вещь. Нельзя, чтобы она пропала. У меня, знаете, как у старого газетного коня, привычка не выпускать из рук хорошие рассказы.
- Что же поделаешь! -ответил я.
- Дайте мне рукопись. Клянусь честью, я не изменю в ней ни слова. Я останусь здесь и при вас я пройдусь по рукописи.
- Что значит "пройдусь"? - спросил я. - "Пройтись" - это значит выправить.
- Я же вам сказал, что не выброшу и не впишу ни одного слова.
- А что же вы сделаете?
- А вот увидите.
В словах Благова я почувствовал нечто загадочное. Какая-то тайна вошла в эту зимнюю штормовую ночь в магазин Альшванга вместе с этим спокойным человеком. Надо было узнать эту тайну, и поэтому я согласился.

Благов кончил работу над рукописью только к утру. Мне он рукописи не показал, пока мы не пришли в редакцию и машинистка не переписала ее начисто. Я прочел рассказ и онемел. Это была прозрачная, литая проза. Все стало выпуклым, ясным. От прежней скомканности и словесного разброда не осталось и тени. При этом действительно не было выброшено или прибавлено ни одного слова. Я посмотрел на Благова. Он курил толстую папиросу из черного, как чай, кубанского табака и усмехался.
- Это чудо! - сказал я. - Как вы это сделали?
- Да просто расставил правильно все знаки препинания.

Рассказ был напечатан. А на следующий день в редакцию ворвался Соболь.
- Кто трогал мой рассказ? - закричал он.
- Никто не трогал, - ответил я. - Можете проверить текст.
- Ложь! - крикнул Соболь. - Брехня! Я все равно узнаю, кто трогал!
Тогда Благов сказал спокойным и даже унылым голосом:
- Если вы считаете, что правильно расставить в вашем рассказе знаки препинания - это значит тронуть его, то извольте: трогал его я. По своей обязанности корректора.
Соболь бросился к Благову, схватил его за руки, крепко потряс их, потом обнял старика и троекратно, по-московски, поцеловал его.
- Спасибо! - сказал взволнованно Соболь. -Вы дали мне чудесный урок. Но только жалко, что так поздно. Я чувствую себя преступником по отношению к своим прежним вещам.

Вечером Соболь достал где-то полбутылки коньяка и принес в магазин Альшванга. Мы позвали Благова, пришли Багрицкий и Жора Козловский, сменившийся с поста, и мы выпили коньяк во славу литературы и знаков препинания. После этого я окончательно убедился, с какой поразительной силой действует на читателя точка, поставленная вовремя.

Конец цитаты.

ЗЫ. Только не подумайте, друзья, что я напрашиваюсь к кому-нибудь из вас на коньяк.

ЗЗЫ. Я непьющий.

ЗЗЗЫ. На этом поставим точку.