Тут писали про грабельное поле, ну а нам-то что! Мы не такие. Ну нет, мы не такие!
Мы...
Эээх, ну вот опять, да что ж такое-то!
А ведь чувствовала! Чувствовала, что не надо! Но поташшылась.
В общем, я в Большом театре за всю жизнь была не очень много раз. Как-то вот не складывалось у меня с музыкальными театрами в жизни. А последнее время вообще с культурой не складывается - даже на выставки не хожу. Ну а как хромому ходить, если на любимейшей парадной лестнице к Белому залу нет перил? Что? Не замечали? Я тоже раньше не замечала, ага. Ну вверх ещё как-то. А вот вниз... Только медного таза не хватает.
Но Большой - это вам не Музей, где я дневала и ночевала, пока там импрессионисты ещё висели. Каждый из выходов в Большой я запомнила на всю жизнь. Особенно оперу. Она была один раз, и мне её хватило на всю оставшуюся жизнь. Я училась в последнем классе, нас повели туда учителя, тогда детей ещё водили в театры. А тут - в Большой!
Конца оперы мы не дослушали - нас вывели в фойе. И повезли домой. И поставили в четверти тройки по поведению.
А с балетом вот было по-разному. Ну, до вчерашнего дня. На первый балет, это был Конёк-горбунок, меня привела мама ещё до школы. Мы сидели в партере, а там наверху кто-то прыгал в сером с яблоками костюме.
Мы сели в красивом зале на стулья, и тут погасили свет! Зачем? Мама сказала, что надо смотреть на сцену. Но в темноте как-то мне быстро стало скучно, и я стала смотреть по сторонам. В общем, еле высидела. Потом я долго не ходила в Большой.
А потом опера в конце школы! Но хоть без травм, не как вчера, ага!
А потом балет, не помню, какой, в конце университета. Мама очень волновалась, а вдруг я замуж не выйду, поэтому решила меня познакомить с кем-то. Я долго отнекивалась, но мама молодого человека достала билеты в Большой, и мы пошли - это было серьёзным аргументом. От такого в то время не отказывались. Молодой человек изощрённо решил мне отомстить. Видимо, он тоже не хотел знакомиться, но на него наехали. Поэтому он взял с собой в театр подзорную трубу. Ну как некоторые берут бинокль, чтобы лучше видеть.
Вообще-то ещё в детстве идея биноклей в театре меня как-то не заводила - если ты не видишь, как артисты играют, то схрена ходить? А если ты оркестра не слышишь, то что - микрофоны устанавливать, как на стадионах или слуховые аппараты раздавать? Вот в школе мы изучали "Ревизора" - нас и сводили в Малый на него же. Так до сих пор на сердце тепло! И без биноклей и прочих костылей. Кстати, поэтому я и сына водила на спектакли, когда они в школе какое-либо произведение проходили.
Но вернёмся к трубе. Она была большая, очень большая. Вообще-то это был складной телескоп, ага. Она была сложена втрое и изначально спрятана у молодого человека в большом портфеле. Но в раздевалке ему сказали сдать портфель. Он начал было протестовать, а мне бы руки в ноги, но я как-то тормознула. В общем труба была вручена мне и положена в сумку, из которой она наполовину торчала. Мы сели на свои места в партере, свет погас. Опять! Да что ж такое! Молодой человек в темноте раздвинул трубу, попросил подвинуться в стороны людей, сидящих в двух рядах перед нами и положил трубу им между спинками кресел. Народ стал протестовать, но безрезультатно, да и балет начался. Он стал мне настойчиво показывать что-то на сцене, я отказывалась (принципиально), на нас зашикали, поэтому он стал смотреть один. Понимаю, это было скучно. Он не оставлял попыток показать мне действо в телескоп, но бесполезно. Народ уже стал бузить громче. Я постаралась расслабиться и получать удовольствие от балета. В перерыв мы опять положили трубу мне в сумку и вышли в фойе. А я была девушкой юной, и мне тогда было как-то не безразлично, КАК на меня смотрят. А на меня смотрели именно ТАК, ага. В начале второго действия к нам подошла администратор и решительно потребовала убрать трубу. Молодой человек опять начал спорить, но под административным нажимом сдался. Второй акт он сидел расстроенный и тупо пялился на сцену, ужас. Когда мы вышли из театра, я сказала, что не надо меня провожать, до Сокольников на метро я как-нибудь доеду. Он так искренне обрадовался, что даже поблагодарил меня. Какой балет мы смотрели, не помню. Я вообще долгое время после этого шарахалась и от театров, и от мужчин. Ну травма же. Слава Богу, психологическая, а не как вчера, ой, как всё болит!
А потом я стала преподавателем. И мы должны были водить наших иностранных студентов по культурным местам столицы. И мне сказали вести моих на балет в Большой, да что ж такое-то! И дирижёр какая-то звёздная звезда, и билеты выдали, на первый ряд, ага. Какой балет был, не помню, не спрашивайте! Потому что я запомнила совсем другое. Я никогда не думала, что можно хоть чем-то заглушить целый оркестр! И это было самым впечатляющим! Балерины топотали по сцене своими пуантами ну чисто как стада барашков в северных деревнях стучат копытцами по деревянным тротуарам. Это был такой милый ностальгический звук! Я закрывала глаза и представляла себя в деревушке на Белом море. Но тут в мои грёзы врывалось даже не пыхтение, а какой-то носовой рёв из оркестровой ямы, заглушавший все инструменты. Я стала смотреть, откуда он исходит, и увидела, что так страстно выдыхает носом звёздный упитанный дирижёр, взмахивая своей палочкой. Да, кто бы мог подумать, что на первом ряду тоже сидеть нельзя...
Но был, был один балет, был в моей жизни! Сестра моя - музыкант, работала в балетной школе при Большом театре. И вот их то ли школе, то ли директрисе исполнилось сто лет. Ну, типа. И они праздновали это в Большом. Были приглашены все выпускники школы за эти годы, ну, которые смогли прийти. И сестре тоже дали пригласительный на два лица. Ну я и пошла вторым лицом. В фойе я почувствовала себя ледоколом Лениным, бороздящим просторы вкупе с ледоколом Красиным. Потому что мой рост и габариты и рост сестры зримо выделялись среди всей окружающей публики, не доходящей нам до плеча. Потому что балерины - дамы очень некрупные, даже миниатюрные. Со мной многие здоровались, я в ответ монументально раскланивалась. Я думаю, что меня, с моими размерами, килограммовыми серьгами и трёхкилограммовыми бусами вкупе с вечерним костюмом, принимали за оперную певицу, не иначе. И места у нас были самые прекрасные - в бельэтаже, и танцевали выпускники этой балетной школы, и играли Шопена, и я была поражена, что сильфиды летали по сцене, не касаясь пола. Я не знала, что можно таааак танцевать! Это была "Шопениана". Я до сих пор вспоминаю этот искрящийся радостью праздник!
А потом, на моё счастье, Большой театр долго ремонтировали. А после ремонта цены туда стали такие, что я облегчённо расслабилась, думая, что моя Большениана закончилась. Но нееет, мечты так просто не сбываются! В конце должны быть фейерверк, салют, искры из глаз и литавры! И полёт. Вот полёт - обязательно! Вы видели Полёт девяностокилограммового шмеля в Большом? И не увидите! Немногим удалось это видеть вчера! Один вечер на арене!
Поэтому, когда вчера днём сестра позвонила и сказала, что её муж заболел и не хочу ли я пойти вечером в Большой театр на балет, я почувствовала, что не хочу. Но так как я проплакала уже несколько дней от навалившейся за последнее время тоски, я подумала, что вот хорошо бы пойти куда-нибудь развеяться, и согласилась.
И вот мы, наряженные, входим в театр, перебрасываемся шуточками и подходим к лифту, перед которым стоит толпа. У меня сразу начинается приступ клаустрофобии, и я довольно быстренько вхрамываю на третий амфитеатр. Раздеваемся и входим в нашу ложу сбоку, над сценой. Я подхожу к барьеру, доходящему мне до колена, обзираю сверху, почти из-под крыши, весь театр, и у меня начинается приступ акрофобии, и кружится голова. Я быстренько отхожу назад, ставлю свой стул сзади и готовлюсь слушать музыку и ощущать, что у меня праздник и я в театре. Заглядывает билетёрша и говорит, что так я ничего не увижу! Сестра пытается объяснить, что у меня боязнь высоты. Я говорю, что неважно, буду слушать музыку. Билетёрша вытаскивает меня и отправляет в лифте на второй этаж со словами, что там есть места для инвалидов. Местов нет, я приезжаю обратно и сажусь на своё место уже слегка мокрая от бега. Билетёрша очень переживает за меня и запирает нас на ключ. У меня начинается сочётанный приступ клаустрофобии и акрофобии. Я глубоко дышу, отрешаюсь и слушаю прекрасную музыку. К антракту мы с сестрой почему-то сильно замерзаем. Билетёрша, которая всё переживает, отпирает дверь и опускает шторы в лоджии, чтобы загородить нас от кондиционера. Во втором отделении я продолжаю отрешаться от фобий и слушать уже Стравинского, радуясь, что я в Большом театре и вообще на культурном мероприятии. В антракте билетёрша уже совсем сильно переживает и говорит, что третье отделение, Чайковского, надо смотреть, а не только слушать. Я обещаю, что как только погаснет свет и она нас запрёт, мне будет легче сосредоточиться на действии и я сяду ближе. Но она мне не верит. Вот есть такие очень хорошие и очень активные люди, которые всегда стараются причинить вам добро! Она телепатически заставляет опоздать зрителей из шестой ложи и перетаскивает нас с вещами туда. И запирает для надёжности. И я уже вижу полсцены!
Ну что сказать... Слушать третью симфонию Чайковского, не глядя на танец, было бы лучше, да.
Но всё заканчивается, мы одеваемся на нашем третьем ярусе, я надеваю свой стёганый пуховичок, который и спасает мне жизнь. У лифта толпа, у меня клаустрофобия, и мы спускаемся вниз по полукруглой лестнице, идущей вокруг лифта. Я как обычно крепко держусь за перила и вдруг они заканчиваются. А начинается скользкая стеклянная стена. Я думаю, что ступеньки тоже заканчиваются вместе с перилами, потому что на мраморном полу с разводами совершенно не видно, что там ещё осталась одна ступенечка. Сочетание факторов и определяет дальнейший полёт с приземлением на дотоле здоровые колено и плечо. Спас всех застёгнутый донизу пуховик.
Сестра описывала это так: Слышу я грохот сзади, поворачиваюсь, а мимо, на карачках пролетает по скользкому полу сестра с криком: Так я и знала!
Хорошо, что на балет приходят и крепкие мужчины, которые в состоянии поднять с пола ещё более крепких дам!
В общем, чтоб я ещё раз в театр!!!