Привет, Сказочники.Хочу вас познакомить с одним здоровским чуваком.
Он вообще-то очень застенчивый, приходит ко мне редко.Но стоить спросить у его старого дружбана чайника почему он так долго не появляется- вот он и прибежит.Мелкими шажками, напевая песенки про кофе на ходу.
Малявка Малиновый чай- добряк.Он просто-напросто не умеет сердиться.Вот и живет теплом и уютом.
Рассказывая длинные малиновые сказки он может нечаянно заснуть.Только вы его не будите- все равно не добудитесь.
Лучше я больше не буду говорить.Позовите его.Ух, сколько он вам всего расскажет..
[525x700]

Мы гуляем под самой яркой луной, пьём самый волшебный напиток – камру.
Чудеса жмутся и ласкаются к нам, словно чудные зверьки.
Наши мысли, словно вечные (но не всегда для нас) мыльные пузыри. Верь – это радужное великолепие не лопнет. Лишь осядут в ветвях пушистых деревьев и свьют гнёзда, как птицы, чтоб высиживать очередную неповторимую мысль. Они потом учатся летать и с силой влетают в нас.
Лишь спрячутся между камней мостовых, загадочно блестя и маня прохожих тайной. Иной раз откроются, для каждого своей.
Лишь приземлятся на крыши домов, (там специально сделана дверца), и шмыг в неё.
Станут домочудомыслями, петь колыбельные, сторожить сны, чтоб утром всё улыбалось, отражая жильцов.
Лишь упадут в чьи-то уютные руки, становясь чем-то необходимым. Ко мне упал фонарик – яркий смеющийся сказочник.
А к тебе?
Это мысли… А слова… Слова – частички, быстро строящие ближайшее будущее – дорогу: тропинку, лестницу, а может быть и мост.
Моя так непостоянна, то витает где-то в облаках, даже мне как будто и не долететь, то опускается серым камнем в подземелье, там страшно и холодно, но вот я уже вверх по канатной дороге. Часто цветные мостовые, как сейчас. А твоя? Твоя какая?
Мы поём и мимоходом смотрим чьи-то сны, нет, совсем не мешая. Тихонько подходим к дверям, заглядываем в замок, видим: сны стелятся, стелятся…
Этот город любит лёгкие, как воздушные шарики, их совсем не жалко отпускать, ведь завтра будет много новых.
О, какой фонтан! Помнишь леденцы – петушки? Так это карамельный фонтан, стоит опустить палочку, как в руках окажется та самая фигурка, что представишь. Хотя… людям с богатой фантазией, стоит, пожалуй, в одиночестве сюда приходить.
Но не увлекайся, впереди ещё многое и вкусное тоже.
А сейчас присядем под тем сиреневым небом, на нём так красива грустная луна.
Давай плед, пирог – брусничный. Да просто так, надо же мне его попробовать хоть раз в жизни.
Гореть? Нет, жечь мы сегодня ничего не будем, оно само, правда, не сожглось, растаяло, оставив лишь след. Но не тут, нет, не тут. Тот слишком тяжёл для этого города, к чуду.
По-секрету, этот след настолько тяжёл, что провалился глубоко-глубоко и там рассыпался и…
А впрочем, не важно, это не с нами и пересечений не будет.
Мы здесь и сейчас. Здесь и сейчас.
Вкусный чай?
Мне кажется, что и в него добавлены чудеса, мы его пьём, поселяя в себя чудеса.
Как легко…
Тра-ля-ля.

бес тихо сидел на подоконнике, чуть склонив голову и освещал грустью, льющейся из прекрасных серо-зеленых глаз, всю комнату. свет, разливающийся по комнате, напоминал лунный и позволял рассмотреть даже мельчайшие детали.

его грусть была серого цвета. барышня эта была тонка и прозрачна. тонкие руки ее обвивали его шею, длинные холодные пальцы проводили по щекам, лбу, очерчивали линию губ. мне иногда так хотелось стать этой грустью. я бы запускала пальцы в его волосы, немного путая их..прикасаясь мягкими губами к шее, обнимая его сильные плечи, слушая его мысли.. я бы наливала вина, расстилала ему постель и тихо-тихо пела колыбельную, чтобы он быстрее засыпал. а когда его тело расслабится, губы раскроются и дыхание станет ровным и безмятежным, я сяду рядом и буду отлавливать кошмары, пропуская только то, что ему хотелось бы видеть в своих снах..

и так день за днем. я буду приходить вечерами и уходить утром, когда будет звонить его будильник. я буду светлой и даже приятной. больше ностальгией, чем полноценной грустью.

а потом к нему, мне на смену придет любовь. она будет яркой, прекрасной юной девой в длинном легком платье. она заворожит его живым блеском глаз, журчащим ручейком легких разговоров, крышами, учащенным биением сердца. она его оживит, потому как мое влияние слишком пагубно. он привлечет ее своим взглядом, любовь однажды посмотрит в эти бездонные омуты и не захочет уходить. никогда. теперь я стану приходить только тогда, когда прекрасный бес будет спать, чтобы отогнать кошмары.

и однажды и он решит остаться со своей любовью навсегда. она будет ловить кошмарные сны, она будет целовать его больше страстно, чем нежно, но тоже любя. и я приду в последний раз. ночью. поцелую первый и последний раз его в полураскрытые и оттого пронзительно нежные губы, оставляя на них горький привкус своих слез и тихо уйду в старые альбомы и его бесовские воспоминания....

Опять - из копилки)

Маленькая девочка Люси боялась фотографий.
Однажды, года в четыре, она взяла посмотреть старый фотоальбом - красивый, в синей бархатной обложке. Перелистывала страницы, с интересом изучая черно-белые лица. На одной фотографии она увидела двух молодых людей - красивую девушку в свадебном платье и серьезного паренька - худощавого и нелепого,в черном строгом костюме. Они стояли в обнимку, и глаза у них были добрые и счастливые.
Девочка достала фотографию из альбома и понесла на кухню, к маме.
- Маам. А кто это?
- Это твои бабушка и дедушка, со свадьбы фотография.
- А почему они к нам не приходят?
Мама погладила Люси по голове и улыбнулась грустно.
- Они умерли давно, тебя еще тогда не было.
Люси ушла в свою комнату и долго думала. Как это так - они смотрят на нее с фотокарточки, такие веселые и живые вроде - а на самом деле лежат в своих гробах, и вовсе не радуются, не улыбаются, не любят. Она еще раз посмотрела на фотографию, и лица их показались ей чужими и страшными,а счастливые глаза смотрели теперь холодно и даже как-то злобно.
Люси убрала старый фотоальбом в верхний ящик комода и больше никогда не фотографировалась.
***
Мы дружили с ней с детства. Вместе пускали кораблики по весенним ручейкам и гоняли толстых и важных голубей. Я был рыжим и, как полагается, конопатым мальчиком Джо, а она - белокурой и, само собой, голубоглазой девочкой Люси.
На седьмой День Рождения родители подарили мне фотоаппарат. Я радовался очень и фотографировал все, что только мог - старый забор вокруг дома, паутину на чердаке, всех членов семьи и друзей.
Я очень хотел сфотографировать Люси, но она даже и на фотоаппарат мой смотреть боялась,а когда я "прицеливался", чтобы ее щелкнуть - убегала и пряталась у себя дома.
Однажды я схватил ее за руку и не пускал, решив сфотографировать во что бы то ни стало.
Снимок паршивый получился, надо сказать.
А Люси расплакалась и убежала домой, и неделю после этого разговаривать со мной не желала.
***
Я помню тот день так, словно это было вчера.
Мы собрались на веранде и пили много вина, произнося один тост за другим, словно хотели избежать разговора. Люси сидела напротив меня - на ней было легкое голубое платье и тонкая шерстяная шаль. Она старалась улыбаться, но получалось у нее как-то уж слишком грустно.
А я думал, что, когда вернусь, обязательно сделаю ей предложение.
А она думала, что я не вернусь.
***
Она вошла в старый темный дом, стараясь наступать как можно тише. Ее пугал скрип половиц под ногами.
Пусто. Только рваный голый матрас посреди комнаты, на котором лежит плохонький, неказистый фотоаппарат и сотни черно-белых фотокарточек.
Она перебирала их, то и дело вытирая слезы платком - чтобы карточки не портить.
Вот она смотрит на меня - застывшего, с букетом ромашек в больших неуклюжих руках. Она плачет и думает, наверное, что я лежу в гробу - мертвый и холодный.
А я тут. И хочу помахать ей рукой, с улыбкой на черно-белом лице, и сказать: "Привет, Люси".

"Холодно..." - подумал котенок. [показать]
На улице свирепел январь, злился и разбрасывался снегом. Быстрая речонка, текущая меж холмов не замерзала, и вилась черной, мрачной лентой, трещиной во льдах зимы.
"Холодно..." - встряхнулся котенок, и побрел, утопая по самый пузик в снегу, к старому сараю. Белая шерстка сливалась в одно с миром. Лапки болели от уколов мороза, носик покраснел, уши тряслись. Бедная зверюшка... А что поделать? Если никому не нужен, а на улице январь...
Но вот, вот, наконец, и старый сарайчик! Там, знал котенок, можно спрятаться от ветра, зарыться в ароматное сено и согреться. А еще... еще там могут быть мыши! Малыш не знал, что мыши давно уж спят, и что в сарайчике совсем не так тепло, чтобы они могли проснуться.
Едва протиснувшись в щель между досками, котеныш забрался внутрь. И замер.

На полу среди мешков сидел странный зверек. А может, и не зверек это был вовсе. Сидел перед жестяной миской, в которой горел маленький костерок, и грел лапы. Рядом стоял полный кувшин молока, а в костерке пеклась большая картофелина.

- Ккккккто ты такккккое? - заикаясь, спросил котенок.
- Я-то? Хмм... А ты не стой там. Вон... залази на мешковину, грейся! Поужинаешь со мной. Как погодка, а? Ух! Метет!
Котенок, насторожено ведя ушами, медленно зашел и сел на мешковину. Зверек напротив подергивал длинным ухом, топорщил коричневую шерсть и морщил розовый нос. Ни на кого он не был похож, и одновременно - на целую толпу разных зверей!
А от жестянки шло тепло и приятно оседало на шерсти, мягко закрывало глаза. И вспомнилось котенку, как много он бродяжил, как сильно мерз, как устал... И не заметил даже, как уснул, свернувшись тугим клубком.
Проснулся он резко, от какого-то странного ощущения. Вскочил, взъерошив шерсть на загривке, выгнувшись дугой. А ярдом - никого. Жестянка была холодной и пустой, на мешковине напротив не сидел странный зверь, в сарайчике было темно, а на землю спускалась ночь. Под крышей загудело.
Котенок заметался, закрутился - как же так? Он так не хотел быть снова один! Хныкая, бегал туда-сюда, пока не свалился на мешковину.
- Где ты? Почему ты ушел? Не оставляй меня одного... Мне холодно, и страшно, и одиноко....
- А меня и нет! - вдруг пронесся тихий шепот.
Котенок вскинул мордашку, посмотрел под потолок. Никого...
- Где ты???
- Ты меня выдумал... Я - твоя зимняя сказка... Знаешь, если чего-то сильно хотеть - это обязательно исполнится. Вот и ты согрелся, увидел, что не одинок в этом остывшем мире. Но меня нет - я только твоя выдумка. Сказки тоже могут греть... - и голос затих.

Котенок долго сидел молча в тишине, вглядываясь в темноту. Но ничто не шевелилось вокруг, ничто не напоминало о зверьке, о кувшине... Кувшин! Котенок не поверил своим глазам, но среди сена стоял полный кувшин молока! Тот самый!

"если чего-то сильно хочешь - это обязательно исполнится.... даже сказки греют... даже сказки...."

Не заметил даже довольный котенок, что пока он лакал молоко, в сарайчике стало теплее и светлее, а из-за мешка с картофелем высунулась коричневая мордашка с розовым носом.

© Тавариль Тасарэ, 2007

Вот. Из успевшего состариться)


Все началось тогда,когда совсем еще юная принцесса влюбилась в простого деревенского парнишку. Обычное дело, разумеется, у кого из принцесс не бывало.
Она смеялась и называла его своим рыцарем, а он смущался очень и даже краснел. Он любил спрятаться за широкой елью и шпионить - смотреть, как она легко шагает по дорожке и цветы с травами собирает. А она его не видела, напевала что-то своим звонким, детским голоском и смеялась иногда без причины.
Само собой, были у принцессы мать и отец - король с королевой - которые о любви ее к деревенскому дурачку знали, и,разумеется, не одобряли. Король так вообще вне себя был от гнева и поклялся парня убить, если тот ему на глаза попадется. Принцесса испугалась,расплакалась и видеться с возлюбленным перестала, чтобы того от отцовского гнева сберечь.
А юноша и не навязывался, потому что скромным был уж слишком. Только улыбаться перестал почти и по-прежнему за принцессой следил, когда та на прогулку выходила. А она иногда замечала его краем глаза и сразу ей становилось светло и радостно.
Однажды король на охоту поехал через ту же рощу, где принцесса гулять любила. Увидел тогда король парня, в кустах прячущегося, за шкирку взял и утопил в ближайшем озере. Тот даже и сказать ничего не успел,так растерялся.
Принцесса продолжала по роще гулять,но не видела больше юркой тени, всегда следующей за ней по пятам. А потом король сам ей сказал, что с парнем случилось.
Каждый день приходила принцесса к озеру - оплакивать юношу, да только вот через какое-то время родители ее замуж выдали за заморского принца. Держал ее муж за семью замками, и одну на улицу не выпускал.
А потом вот что случилось - кто бы ни приходил посидеть на берег того озера, всем вдруг так становилось грустно, что слезы сами из глаз ручьем лились. А озеро потом так и стали называть - Горе-озеро, и люди его старались обходить стороной.
Шло время, и стали те места совсем дикими. Плохая слава о Горе-озере по всему королевству разнеслась, и только изредка туда приходили зеваки - стояли и издалека на знаменитое озеро смотрели. Да и они туда наведываться перестали,когда однажды увидели дряхлую старуху в белом платье, которая в озеро то зашла и больше не вышла.
***
На берегу синего-синего моря - просто очень синего, без волшебных золотых рыбок и даже без ужасных чудовищ морских - жили-были старик со старухой. Редко заплывал в те края случайный корабль или путник захаживал, только дикие звери и птицы облюбовали стариковскую хижину, понаделали себе нор рядом да гнезд на крыше посвивали.
Старуха обычно вставала ни свет ни заря и гуляла по кипарисовой роще, а потом на лавочку покосившуюся садилась и смотрела на море. Думала о чем-то,наверное, а может даже мечтала.
А старик слышал,что старуха проснулась, и тоже вставал тихонечко да из дома выходил следом за ней. Садился с трубочкой на крылечко и смотрел на маленькую сгорбленную фигурку, медленно бредущую вдоль высоких стройных деревьев. И детская совсем улыбка смотрелась печально на морщинистом старом лице.
А вечерами они вместе сидели на веранде и пили горячий травяной чай. Молчали, иногда только старик мог сказать, что, кажется, холодает. А старуха улыбалась и кивала в ответ, плотнее кутаясь в ветхую шаль.
А потом,когда было выпито кружки по две чая и на море появлялась дрожащая лунная дорожка, старуха тихонько клала свою руку поверх стариковской. А он улыбался и проводил пальцами по ее мягким, совсем белым волосам.

Этот дом был особенным.
Почему?

Да просто из его окон любопытными фиолетовыми глазами, прижавшись лбом к холодному стеклу, глядела Юма. Она доверчиво прикоснулась к холодной стене, напевая песенку про осень. Уходить совсем не хотелось.
А вокруг тихо-тихо. И даже страшно. Но Юма помнила, что когда-то говорила дому: "Знаешь ли, я категоритчески ничего не боюсь".
И сейчас нет. Ну разве только огромные киты ее чуточку пугали. Хотя, эта чуточка была такой маленькой, что ее даже и не стоило замечать.
Но мама зовет - надо уезжать. А ведь так не хочется, что хоть плачь. Но Юма не плачет. Она обещала.
Вот, уже и от окна отошла. Послушала свои шаги, гулкое эхо было похоже на ветер и бульканье котла сразу. В этом звуке слышался голос Иро - ее друга. Голос несмелый,но теплый. А уж слушать как он рассказывал сказки жителей королевства Мок - одно удовольствие.
Шарф, варежки с узором из звезд, меховые наушники. Говорят, там холодно. А Юма любит холод, он делает ее сильней и дает энергию для полетов. Если бы не этот Холодун - крылья бы не появлялись, а восприятие мира было бы тусклым и пыльным. И просветление бы вовсе исчезло.
Постояв еще немножечко, она поглядела на каминную трубу, где когда-то жили совы. Семейство Трансев. Но вот уже год как они улетели в поисках лучшей жизни.
Еще бы, ведь мама постоянно грозилась затопить камин.
Юма прикоснулась губами к шероховатой поверхности двери. Слезы нападают на нее, но она держится.
Слушает. Как дом ей шепчет - куда бы ты не пошла - я везде тебя буду слышать и чувствовать.Люблю, Юма...

Будучи маленьким ребенком, я часто исследовала мощеные дорожки узких улиц. Родители не часто утруждались узнать о моем местонахождении, и поэтому мне не было нужды вспоминать о таком понятии, как время. Старые карманные часы, заботливо дарованные мне отцом, не представляли для меня никакой важности, ибо их прямое свойство, кроме блеска, пятилетнему ребенку объяснить не потрудились.

Мне было решительно все равно, куда меня приведут таинственные дорожки. Но я знала, что там, где они проложены, находится уйма народу, которая в любом случае поможет златокудрому ребенку найти дорогу домой.

Мне нравилась суетливая атмосфера портового города. Торговцы из разных уголков мира приплывали сюда на резных кораблях с расписными парусами, чтобы продать драгоценности, ткани и вина.

Но гораздо больший интерес мне внушал сад, раскинувшийся перед небольшой хижиной, находящейся севернее ярмарки. Ведь мне казалось, что в этом саду разом собраны все чудеса и вся красота мира.

Я помню, как на меня произвело впечатление разнообразие красок цветущих и отцветающих цветов.

Я отметила, что колокольчики имеют цвет насыщеннее, чем небо, а мое белоснежное платье выглядит блеклым по сравнению с безумно удивительными лилиями. Я подошла ближе к невысокому

прогнувшемуся под тяжестью орешника забору, и вдохнула аромат, намного вкуснее маминых духов.

Те духи были жалкой приторной копией этого чудесного цветочного аромата.

Рядом с собой я ощутила такой же приторный запах, коим обладали мамины духи. Щурясь от полуденного солнца, я увидела высокую леди с кружевным зонтиком, которая посоветовала мне не

прижиматься к чужому забору, и идти домой. По ее словам, сад далеко не так красив, как она ожидала, увидев меня в наблюдательной позе.

Смутившись, я последовала ее совету. Но найдя дорогу к этому саду еще раз, я ее запомнила, и приходила сюда вновь и вновь.

Я была из той породы детей, которая отличалась скорее романтичностью, нежели драчливостью.

По моему мнению, океан, омывавший наш континент, был полон русалок, а эти цветы жили своей жизнью.

Однажды, заинтересованная своими идеями пробраться в сад и разговорить розы, я и не заметила,

что уже лежу, пригретая на солнышке, поодаль них. Мой страх так же быстро рассеялся, как и появился. Я была уверена, что в хижине никто не жил уже много лет. Достаточно было посмотреть на

паутину и пыль, разбросанные по ту сторону окон, чтобы в этом убедиться.

Я зашептала розам, как красивы и нежны их лепестки и какими точеными они обладают шипами.

Я делала комплименты от чистого сердца. Ведь никто еще, я полагаю, не льстил цветам.

Полная нежности, я заснула среди пионов.

На следующий день сад преобразился. Мое удивление не знало пределов. Мелкие сорняки, мучившие плодородную землю, исчезли без следа, а цветы вытянулись и выставили на обозрение

бутоны, которые видимо скрывали от посторонних глаз.

Люди, проходившие мимо хижины с садом, останавливались, зачарованные его красотой.

Я не знала, почему люди вокруг говорили, что сад изменился. Он оставался таким же волшебным и сказочным, каким я увидела его в первый раз. Разве что от добрых слов, его красота стала более заметной.

А за окном хижины внезапно обозначилось лицо старца, который, благодарно улыбнувшись мне,

взглянул на свой сад с великой любовью и исчез, вместе c огарком догоравшей свечи. 

Рыжим огнем светились на солнце волосы.

- Лисонька...

Кудряшки вились вокруг милого, веснушчатого личика, задорно горели янтарным огнем глазки.

- Лисонька!

Ее звали Лиза. А Он ее звал - Лиса. Лисонька.

- Видишь, Эльжэ, какой цветок?! Гляди, как капли блещут на нем! А помнишь, я говорила тебе вчера, что будет дождь? - раздался громкий, радостный смех.
- Хэ-хэ-хэ, Лисонька, помню... Ну, твоя взяла! Значит в игре мне водить.
- Тебе, тебе, Эльжэ! Вот сейчас я буду рисовать, а ты угадывай...
Эльжэ, высокий, темноволосый мальчик, стоял на крыльце в лучах солнца, закрыв глаза и улыбаясь.
- Ммм... Ракушка?..
- А ты не торопись, - надула губки Лиза. - Внимательнее!
За карандашом тянулся ниточкой след, и вот уже ракушка превратилась в витой рог барана.
- Ха, я так и знал! Ты мне сегодня утром показывала этого барашка! Это слишком просто, Лисонька, я догадался. Давай посложнее! А то так и играть неинтересно!
- Ишь, какой, - притворно свариливо отозвалась Лисонька.

- Лизааааа! Где ты?
- Здесь, ма!
- А с кем ты разговаривала? Приходила Лана?
- Нет, мам, тебе показалось, - лукаво усмехаясь ответила лежащая на траве девчушка, рисующая на листке барашка. - Никто не приходил, я просто напевала про себя.
- Хм... Ну ясно. Кушать пойдем, певунья!
- Угу! Сейчас, погоди, дорисую только! Пять минут!
- Чтоб ни минутой дольше! - Лизина мама развернулась и неторопливо пошла к дому. "Странно все-таки... Я готова поспорить, она с кем-то разговаривала!" - думала она по дороге.

- Ладно, Эльжэ, потом доиграем, хорошо? Я кушать пойду.
- Иди, солнышко! Конечно, потом... - ответил мальчик, стоя на крыльце своего дома, в двух тысячах километров от солнечного луга.
Он еще немного постоял, закрыв глаза, улыбаясь неведомо кому.

"Могут ли расстояния разделить нас с друзьями?
Если ты хочешь быть с ними,
разве вы уже не вместе?" Р. Бах

Знайте, други. Брат мой - муз! О_о ибо снова ему писалось)

***

...а если бы у меня была Мудрость, то она бы была с голубыми глазами. И волосы у неё были бы серебристые, а в них вплетены небесные ленточки из облаков. И был бы у неё невероятно красивый, высокий звонкий смех, и смеялась бы она над всем происходящим. И смотрела бы своими голубыми глазами на этот мир - с улыбкой, спокойно, чуть насмешливо и отрешенно, с нотками той безумной романтики, какая есть лишь во взгляде сказочных путешественников - нет ничего настолько важного, что было бы страшно потерять.

И ходила бы моя Мудрость в легком белом платье босиком по городу, вовсе не заботясь о здоровье. И сидела бы с моей рыжей Глупостью на кухне ночами, вооружившись кружками остывшего очень крепкого, оттого горького, черного чая с невероятным количеством сахара, и Глупость бы все доказывала и доказывала, размахивая руками, а Мудрость бы молча кивала и лишь иногда говорила бы что-то, влекущее за собой очередной монолог нестерпимой Глупости... И моя рыжая Глупость и моя светлая Мудрость смеялись бы над всем происходящим, смеялись бы над собой, друг над другом, и над тараканом, задумавшимся о своей тяжелой тараканьей жизни и войне с пауками, и надо мной смеялись бы больше всего.

По утрам Мудрость выходила бы погулять - босиком, да-да, по холодному асфальту, по дорогам, под дождем, под снегом - в белом тонком платье - и смеялась бы, смеялась - над людьми, над страхами, над ошибками...

Так бы и жили. С рыжей Глупостью, поедающей апельсины, светлой полупрозрачной Мудростью с холодными ладонями, сумасшедшей и красивой Романтикой и радужной наивной Радостью.

И смеялись бы все дружно - над миром. А может когда-нибудь и пришел бы весь спектр чувств и ощущений, посмеялись бы мы всей толпой, попили бы чаю, поговорили о том о сём, и легли бы спать.

А наутро пришел бы только один - без имени, без тела, без мыслей. И назвал бы нас Счастьем.

А мы... мы посмеялись бы над этим словом - Счастье - и ушли бы снова пить чай.

Который опять остыл.

Небесная мельница остановилась. Дым
Кольцами вьется - Мельник уселся с трубкой,
Любуется снежным шариком заводным
Внутри - балерина танцует. Игрушкой хрупкой
Он зачарован. Взгляд его диковат,
Мир стал тусклее стеклышка и акрила.
К черту Луна - тут лампочка в десять ватт!
Луне взгрустнулось "Зачем я ему дарила
Игрушку эту? Внизу все черно и грязно,
А я-то прошу уже месяц мороз и вьюгу"
Неделю назад на земле было снежно-ясно,
Но Мельник с Луною вечно идут под руку.
И вот, Светлоликая тучи сбивает в клочья,
Теперь-то она понимает всех дочек Евы!
Они ведь делили черничные эти ночи,
Осталась слепая полночь со вкусов гнева.
А там, на далекой Земле, на пустом балконе
Кто-то закурит, задумавшись о метели,
Подставит, наивный, сложенные ладони,
Попросит "Пожалуйста...Мы с ней тогда хотели
Вдвоем побродить по улицам белым-белым,
А снег вдруг растаял, мечту обесценив разом.
Любил её словом, а надо бы было - делом...
Теперь остается грешить на Судьбу-заразу"
Луна улыбнулась, обиду подальше пряча,
И Мельник вдруг оторвался от чудо-шара.
Ведь это их общая и непростая задача:
Выбелить улочки для незнакомой пары.

Вечер. Двери метро. Из-под тяжелых век
Мальчик не видит дальше кончика носа.
Вдруг холодеет лицо. Неужели...снег?
(Мельник смеется, лунные гладя косы)
Мальчик спешит за сердцем, стучащим джаз,
Он уже знает, что написать в свой блог.
"Видела снег? Он выпал сейчас для нас",
Мальчик жалеет, что он далеко не Блок...
Девочкин пульс отбивает все тот же такт.
Она предлагает:"пойдем погулять в субботу?"
- Но все растает...
- Не зарекайся так!
Да и вообще... плевала я на погоду!

Громадные земли вечной ночи покрывали бескрайние глухие леса, ещё очень давно за его дурную славу и живущую там нечисть эти земли прозвали – Черный Лес. И теперь это место, так пугавшее всех при жизни его старой Хозяйки, стало запретным вдвойне!

Чародейка, властвовавшая там не одну сотню лет, внезапно испустила дух. Но с миром не упокоилась, как и положено любой уважающей себя ведьме. Карге стукнуло лет 400, когда ей вдруг захотелось самой облететь на метле свои владения. Её слуги лешие и гоблины уговаривали этого не делать, туманно ссылаясь на преклонные лета, за что не дожили и до трети названных годков. Что лишний раз доказало: женщина, хоть и ведьма, ОЧЕНЬ не любит подобных напоминаний и обижается весьма экспрессивно.

Чародейке в последний десяток жизни в голову пришло в гости и осталось – сумасшествие, а потому, считая себя ещё ведьмочкой хоть к чёрту на рога, она взобралась на метлу и полетела. Скажем так, на этом начинается черный юмор, т.к. выражаясь точнее, метла полетела вверх, а ведьма, миновав трубу своей башни, как-то разминулась с подручным летательным аппаратом и живенько так устремилась вниз. И всё-таки в последние секунды её голову посетила одна светлая мысль, мол, узнает об этом кто, на смех подымут её кости, и вся репутация к черту под хвост! А потому успела выкрикнуть заклятье уничтожения. Так что ни её; ни скалы, так гостеприимно встретившей её; ни башни на той скале; ни тем более слуг и прочего инвентаря – не осталось.
Но она ошибалась, т.к. один и самый опасный свидетель остался, им был Я!
Ах, да, забыл представиться – Ветер: )

©

Библиотека_Сказок

-здесь_всякое-