Мой дядя Ширкух повернулся ко мне и сказал: “Юсуф, оставь все дела и отправляйся туда!” Этот приказ прозвучал для меня как удар кинжала в сердце, и я ответил: “Клянусь Аллахом, даже если бы мне отдали всё египетское царство, я бы не поехал туда!”
Человек, сказавший эти слова, был никто иной как Саладин, повествующий о своих первых и самых неуверенных шагах в будущее, в котором он стал одним из наиболее прославленных в истории монархов. Ввиду удивительной искренности, характерной для всех его высказываний, Юсуф был далёк от того, чтобы ставить египетскую эпопею себе в заслугу. «Я начал с того, что сопровождал моего дядю, – добавляет он. – Он завоевал Египет и потом умер. И тогда Аллах дал мне в руки власть, которую я совсем не ожидал». Действительно, хотя Саладин получил огромную выгоду от египетской экспедиции, он сам не сыграл в ней главной роли. Не больше преуспел в этом и Нуреддин, несмотря на то, что страна на берегах Нила была завоёвана от его имени.
Эта кампания, длившаяся с 1163 по 1169 год, имела в качестве главных действующих лиц трёх удивительных людей: египетского визиря Шаура, демонические интриги которого повергли этот регион в кровавый хаос, франкского короля Амори, столь одержимого идеей завоевания Египта, что он вторгался в эту страну пять раз за шесть лет, и курдского генерала Ширкуха, «Льва», который проявил себя в качестве одного из военных гениев того времени.
Читать дальше
В период пребывания Ордена на о. Родос (1310-1522) госпитальеры создали мощный военно-морской флот, переняв лучшие достижения искусных в кораблевождении и кораблестроительстве местных греков. Иоанниты начали строить корабли еще на Кипре, где они оставались в течение нескольких лет после падения Акры (1291). В 1300 г. в архивах Ордена впервые упоминается его военный флот, а спустя год в документах уже фигурирует должность адмирала, которую обычно занимал опытный мореход из числа рыцарей-итальянцев. По другим данным, адмирал впервые упомянут в 1299 г. Орденский статут, принятый при великом магистре Гийоме де Вилларе (1296-1305) гласит, что «адмирал будет командовать кораблями войны за веру и что он может нанимать галионы, галиоты и воинов, на которых казна будет выделять ему жалованье, и что морские солдаты, как на земле, так и на море будут под его властью, но если армией командует маршал, то адмирал и все прочие получают приказы от него. Морскими солдатами, которые сошли на землю, будет командовать тот, кому маршал даст поручение… они получают приказы адмирала, если маршал не находится здесь». Но если на суше власть адмирала была ограничена, то на море «все братья и миряне, которые составляют морскую армию – под властью адмирала, если только магистр или его лейтенант не командуют ими лично». Полномочия адмирала были уточнены при Дьедонне де Гозоне (1346-1353): «Когда вера будет вооружать галеры или другие корабли, адмирал будет командовать морскими солдатами и рабами. Он же или тот, кому он доверит, будет получать их жалованье из казны для уплаты им».
Основу флота Ордена госпитальеров составляли маневренные и независящие от ветра галеры. На типичной галере этого периода капитаном был рыцарь Ордена, которому, однако, помогал профессиональный родосский знаток морского дела, который надзирал за моряками, также родосцами, занимавшимися реями и парусами и выполнявшими всю корабельную работу. Экипаж галеры включал примерно две сотни гребцов, от пятидесяти до двухсот солдат и до пятидесяти матросов. В число последних входили также корабельные плотники, повара, цирюльник (он же хирург) и его помощники, лоцман и рулевой. Кроме того, на борту галеры находился еще один рыцарь – старший помощник капитана, и несколько новичков, проходивших годичный испытательный срок.
Гребцами обычно были рабы-пленники рыцарей, вероятно, большей частью – турки. Между прочим, примерно в конце XV - начале XVI в. Арудж, в будущем – знаменитый средиземноморский корсар, известный под прозвищем Барбаросса, провел около двух лет прикованным к скамье гребцов на галере родосских рыцарей.
Именно от работы гребцов зависела скорость галеры. Число ударов веслами равнялось 22 в минуту, иногда хорошо натренированная команда могла сделать 26 ударов. Таким образом, максимальная скорость хода могла достигать 7-8 узлов. Однако таких результатов галера могла добиваться только на совсем короткой дистанции, например, во время атаки. Средняя скорость при спокойном море составляла 4,5 узлов в первый час, а затем падала до 2-1,5 узлов.
Когда орденских галер было несколько, их тактика напоминала действия кавалерии: галеры выстраивались в ряд и атаковали противника. Довольно часто, однако, галеры выходили в море по две. Если выяснялось, что какое-либо торговое судно находится в отдельном проливе, самая быстрая галера устремлялась за ним и гнала его к тому месту, где, укрывшись за подходящим мысом, жертву поджидала вторая. И когда торговцу уже казалось, что он вот-вот оторвется от преследования, его курс внезапно преграждала выскользнувшая из укрытия вторая галера.
В то время, когда в стане Зенги царило смятение, лишь один человек оставался невозмутимым. Ему было двадцать девять лет; с короткой стрижкой, с лицом смуглым и выбритым кроме подбородка, он имел широкий лоб и добрый ясный взгляд. Он приблизился к ещё тёплому телу атабега. С душевным трепетом взял его руку, снял с неё перстень с печаткой, символ власти, и надел себе на палец. Его звали Нуреддин. Он был вторым сыном Зенги.
«Я читал жизнеописания правителей прошлого, но не нашёл ни одного за исключением первых калифов, кто был бы так добродетелен и справедлив, как Нуреддин». Ибн аль-Асир имел полное право преклоняться перед этим князем. Хотя сын Зенги и унаследовал качества своего отца – строгость, смелость и государственный ум – в нём не было и следа тех пороков, которые делали атабега столь неприятным некоторым его современникам.
Если Зенги ужасал своей свирепостью и полным отсутствием щепетильности, Нуреддину с момента своего появления на политической сцене удалось предстать в образе человека набожного, воздержанного, справедливого, уважающего обещания и полностью преданного джихаду против врагов ислама.
Читать дальше
[336x311] Учитывая, что посты о старинных картах Крыма (этот и этот) вызвали, судя по их читаемости и цитируемости, большой интерес – не могу не поделиться картинками других карт из другой книги. Пока только одна часть, продолжения будут. :))))
Генуэзское пиратство в средние века имело одну характерную особенность: на его развитие влияла не только внешнеполитическая, но и внутриполитическая ситуация в Лигурийской республике, а именно: противоборство и смена у кормила власти партий гвельфов (сторонников папы римского) и гибеллинов (сторонников германского императора). Когда одна из партий брала верх, представителям второй зачастую приходилось уносить ноги из города. Некоторые из этих изгнанников обращались к занятию пиратством. Причем страдали от их нападений не только подданные других государств, но и бывшие соотечественники.
Особенно прославилась своими пиратскими нападениями гвельфская семья Гримальди, изгнанная из Генуи и переселившаяся в Монако. Это род пользовался также поддержкой неаполитанского короля.
Франческино Гримальди (годы пиратской активности 1298-1302 гг.), обосновался на Крите и в 1298-1302 гг. грабил торговые суда самых разных стран. Особенно частыми были нападения на венецианских торговцев.
Венецианцы, весьма склонные к сутяжничеству, терялись в догадках, кому жаловаться на этих пиратов? В 1300-1318 гг. Венеция представляла тщетные жалобы то королю Роберту Неаполитанскому, то Карлу Валуа, обвиняя их в поддержке грабителей. Неаполитанцы вполне резонно отказались оплачивать венецианские убытки и посоветовали обратиться к генуэзскому правительству. Но и генуэзцы утверждали, что не несут никакой ответственности за атаки fuorusciti (эмигрантов), поскольку сами страдают от этих же пиратов. В такой ситуации Венеции оставалось только прибегнуть к самозащите. В 1330 г. флот под командованием Пьетро Зено вблизи Родоса захватил галею Эммануэля Гримальди. Всех морских разбойников казнили. Когда в ответ на эти действия Роберт Неаполитанский представил жалобу венецианскому консулу в Апулии, то получил ответ, что действия Зено были вполне законными, так как Гримальди был известным пиратом.
С конца XIII и на протяжении XIV в. формируется отличие пирата, морского разбойника, действующего на свой страх и риск, от корсара, или капера.
Считается, что первую попытку регламентации каперства предпринял в 1288 г. арагонский король Альфонсо III, издав указ, согласно которому каперам предписывалось брать патенты и вносить залог в обеспечение того, что они не будут грабить суда своих сограждан, нападать на неприятеля во время перемирия или в нейтральных портах. (Есть, правда, мнение, что каперские патенты использовали еще XII в.)
Законодательство XIV-XV вв., например, закон Генуи 1313-1316 гг. и ордонанс французского короля Карла VI 1400 г. повторяют положения указа короля Арагона и добавляют к ним еще одно требование – принесение каперами присяги в том, что они не будут причинять вреда своим согражданам и их союзникам. Английский закон о каперах 1414 г. в целях усиления контроля за правомерностью их действий обязывал заявлять о призах, т. е. захваченных кораблях, особым судьям, в результате чего к концу XV в. возникло так называемое призовое право и судопроизводство.
Можно поставить знак равенства между каперским патентом и репрессалиями. Суть практики репрессалий заключалась в том, что для возмещения ущерба, причиненного государству или отдельным его подданным, правительство выдавало пострадавшему свидетельство, предоставлявшее право нападать на суда, шедшие под флагом враждебной стороны. Так, если гражданин некого города, скажем, Болоньи, был ограблен человеком, например, из Флоренции, он мог возместить свои потери за счет имущества соотечественников обидчика. Болонец, в таком случае, имел право захватить имущество любого флорентинца. Законоведы XIV в. называли репрессалии особой формой pignoratio – взятием обеспечения обиженной стороной, чтобы гарантировать выплату убытков. В то же время они очень хорошо осознавали и отличие: репрессалии касались не только лично обидчика, но и его соотечественников. По этой причине репрессалии часто становились средством войны. Захват имущества противной стороны мог быть произведен как самим потерпевшим, так и должностными лицами государя или правительства, санкционировавшего репрессалии. Подчас одной угрозы выдачи репрессалий оказывалось достаточно, чтобы соотечественники пирата согласились на выплату компенсации за причиненный ущерб.
[310x448]Любителям картографии и средневековых миниатюр рекомендую -
Фоменко И.К. Образ мира на старинных портоланах.Причерноморье. Конец XIII- XVII в. – М.: Издательство "Индрик", 2007. – 408с. ; ил.
Тираж 800 экз.
Опубликована при поддержке российского гуманитарного научного фонда.
Книга о старинных картах и лоциях. В ней не просто собраны копии документов – они подробным образом проанализированы с привлечением записок путешественников, хроник, материалов археологии, агиографии и нумизматики.
Помимо карт представлены старинные гравюры и современные фотографии некоторых мест.
Итогом является политико-экономические карты карты средневекового Причерноморья (современные с точки зрения географии) с отмеченными населенными пунктами, морскими торговыми путями, рынками и товарами, производившимися в разных местностях.
Книга полезна в итоге и тем, кто интересуется картографией и (в первую очередь) историкам.
Лично мне она интересна с точки зрения истории Крыма в XV – XVII веках, поэтому сканировал я далеко не все карты из книги. Впрочем, не удержался – откатал и некоторые из тех, что не пригодятся. Посмотреть карты можно здесь и здесь.
Надеюсь, кому-то из участников этого сообщества будет интересно.
Модератору: если подобный пост является офф-топом - удалив, сообщите мне в личку, пожалуйста, я планирую еще некоторое количество подобных постов.
В первой половине XIV в. пиратскими подвигами в Средиземноморье прославились Веньеры – венецианские сеньоры острова Чериго у южной оконечности Пелопоннеса (ныне о. Китира). Веньеры владели этим островом с 1207 по 1363 год.
Морские разбойники с Китиры нападали на каталанские суда, идущие в Аттику. Вероятно, изначально пираты с Чериго начали охотиться на корабли каталан во время венето-каталанской войны, и это занятие им так понравилось, что они не подумали прекращать грабежи и после заключения мирных договоров 1319 и 1331 гг.
17 октября 1335 г. Венецианский Сенат обратился к Веньерам с просьбой добровольно возместить расходы, которые город понес в связи с возмещением убытков, причиненных каталанским купцам. Веньеры в Венецию не явились, а расплачиваться и не подумали. 28 марта 1340 г. Сенат вновь потребовал, чтобы сеньоры Чериго явились в метрополию и объяснились по поводу нападений, которые совершают их подданные. Надо думать, с тем же успехом.
В июне 1137 года Зенги прибыл с внушительной осадной техникой и разбил свой лагерь посреди виноградников, окружавших Хомс, главный город центральной Сирии, который традиционно оспаривали Алеппо и Дамаск. В тот момент город был под контролем Дамаска и управлял им ни кто иной, как старый Унар. Увидев катапульты и мангонелы, установленные противником, Муануддин Унар понял, что долго обороняться он не сможет. И тогда он сообщил франкам, что намерен капитулировать. Триполитанские рыцари, не имевшие никакого желания видеть Зенги обосновавшимся в двух днях пути от их города, отправились в путь. Хитрость Унара удалась вполне: опасаясь попадания в клещи, атабег поспешно заключил перемирие со своим старым врагом и вступил в борьбу с франками, решив подвергнуть осаде их самую мощную крепость в этом регионе, Баарин. Обеспокоенные рыцари из Триполи позвали на помощь короля Фулька, который явился со своей армией. И вот под стенами Баарина, в покрытой полями и террасами долине, состоялось первое серьёзное сражение между Зенги и франками, что может показаться удивительным, если учесть, что Зенги был правителем Алеппо уже более девяти лет.
Битва была короткой, но решительной. Через несколько часов западные пришельцы, изнурённые долгим переходом и уступавшие в численности, были разгромлены наголову. Лишь король и несколько человек из его свиты сумели спастись в крепости. Фульк едва успел послать гонца в Иерусалим с просьбой о подмоге, и после этого, как рассказывает Ибн аль-Асир, «Зенги перерезал все пути и столь затруднил сообщение, что осаждённые не знали более, что происходит в их стране».
Читать дальше
Визирь аль-Маздагани явился днём как обычно в Дом Роз во дворце Цитадели в Дамаске. Там были все эмиры и военачальники, – рассказывает Ибн аль-Каланиси. – Собрание занималось многими делами. Потом правитель города, сын Тогтекина Бури, обменялся взглядами с присутствующими, и все встали, чтобы вернуться домой. По обычаю, визирь должен был выходить после других. Когда он встал, Бури дал знак одному из своих людей, и тот нанёс аль-Маздагани несколько ударов саблей по голове. Потом его обезглавили и отнесли эти две части его тела к Железным воротам, чтобы все могли видеть, как Аллах поступает с теми, кто плетёт коварные интриги.
За несколько минут о смерти покровителя ассасинов стало известно на рынках Дамаска, и после этого немедленно началась охота за людьми. На улицы выплеснулась огромная толпа, размахивавшая саблями и кинжалами. На улицах гонялись за «батини», за их родителями, их друзьями и за всеми, кто подозревался в симпатии к ним; их хватали в домах и безжалостно убивали. Их вожаков распинали на зубцах стен. В этой бойне принимали активное участие и многие члены семьи Ибн аль-Каланиси. Можно предположить, что сам хронист, который в сентябре 1129 года был чиновником высокого ранга в возрасте пятидесяти шести лет, не присоединялся к толпе. Но тон его высказываний многое говорит о его настроении в эти кровавые часы: «Утром тела «батини» убрали с площадей, и собаки с воем стали драться из-за их трупов».
Очевидно, что жители Дамаска были раздражены господством ассасинов в их городе, и более всех – сын Тогтекина, который отверг роль марионетки в руках секты и визиря аль-Маздагани. Согласно Ибн аль-Асиру, речь при этом отнюдь не шла об обычное борьбе за власть, а о спасении сирийской метрополии от неотвратимого несчастья: «Аль-Маздагани написал франкам и предложил им отдать Дамаск, если они согласятся уступить ему в обмен Тир. Договор был заключён. Был даже определён день - пятница». По плану войска Бодуэна II должны были нагрянуть под стены города, а отряды ассасинов – открыть им ворота, в то время как другие группы имели задание охранять выходы из большой мечети, чтобы помешать сановникам и военным выйти до того, как франки захватят город. За несколько часов до начала осуществления этого плана, узнавший о нём Бури, поспешил устранить визиря и тем самым дал населению сигнал нападения на ассасинов.
Читать дальше
На развитие пиратства в средние века и в новое время оказывали влияние три фактора:
1. Политический. Не должно существовать сильной власти, которая могла бы железной рукой положить конец морскому разбою. В то же время желательно столкновение интересов различных держав, так как противоборствующие стороны оказывают поддержку корсарам или даже используют их в качестве «неофициального» флота.
2. Экономический. Регион должен быть привлекательным для морских разбойников и экономически, то есть здесь должна существовать оживленная морская торговля и подходящий рынок сбыта для награбленного.
3. Географический. Наличие удобных гаваней, бухточек, где можно укрыться, изрезанная линия побережья. То есть чем больше островов и островков, тем лучше.
Там, где эти условия выполняются, морской разбой расцветает пышным цветом. Примеры тому – «классические» зоны пиратства: Эгейское море XIII-XV, Карибское – XVI-XVII веков.
В конце XIII – начале XIV в. большой известности достигли генуэзские корсары братья Бенедетто и Мануэль, владельцы рудников вблизи малоазийского города Фокея. Как повествует хронист Марино Санудо Торселло, «они в этом месте [в Фокее] держали вооруженные суда и имели один корабль, называемый Tartarin, с которым они взяли много кораблей латинских корсаров из Романии; этих корсаров, взятых ими, или предавали смерти или, по крайней мере, выкалывали глаза, так что этим путем, то есть грабя других корсаров, и, несколько раз ограбив их, наполнились добычей и сделали свой дом богатейшим». Кстати говоря, выкалывать глаза – византийская традиция наказания пленников.
В 1304 г. Бенедетто Заккариа взял Хиос. Свои действия он оправдывал тем, что Лесбос и Хиос, некогда процветающие генуэзские фактории, под властью слабого греческого императора страдают от атак пиратов. В то время византийский император Андроник II оказался не в состоянии защитить остров силой оружия и потому был вынужден прийти к соглашению с генуэзским корсаром. Было решено, что Заккариа оставит за собой Хиос на десять лет, без уплаты какой-либо подати, но по истечении этого срока должен будет возвратить остров Византии. Как символ византийской верховной власти над крепостью должен был развеваться имперский флаг. Договор был возобновлен в 1314 и 1319 гг. Еще при Бенедетто I Заккариа (умер в 1307 г.) начались мероприятия по укреплению острова.
Внуки Бенедетто I, Бенедетто II (умер в 1329 г.) и Мартино, делили власть над Хиосом с 1314 по 1325 г., пока Мартино вынудил брата отказаться от своих прав. С именем Мартино Заккариа связана крупная победа над турецким флотом (1319 г.). «Владел этим островом, - сообщает путешественник Журден Северак, - могущественный генуэзец, добрый моряк по имени Мартин Заккариа, и он перебил и взял в плен более десяти тысяч турок». Византийский историк Никифор Григора сообщает, что Мартино «как человек деятельный и сообразительный, построил триеры и разъезжал по морю, грабил варваров, которые населяли побережье Азии и с разбойничьими видами плавали вокруг островов. В короткое время он навел на них такой страх, что стал получать с них ежегодную дань, чтобы только больше не вредить им». Десять тысяч пленников – это, пожалуй, преувеличение. Тем не менее Заккариа действительно сумели организовать эффективную оборону от турецких корсаров и сами занимались морским разбоем. В одном средневековом трактате, например, говорится, что Хиос под властью Заккариа был бастионом, к которому турки не отваживались приближаться более чем на 12 миль, и который защищал соседние острова. Сеньор Хиоса захватил восемнадцать кораблей турецких корсаров, совершал высадки на континент и освобождал христианских пленников.
«Быстро разбогатев и достигнув известности, – продолжает Григора, – он внушил римлянам [так называли себя византийцы] подозрение, что не долго будет держать себя в подчинении царям [имеется в виду византийский император]. Потому-то царь совершил настоящее плавание тайно, без всякого труда взял остров, схватил самого Мартино и в оковах отправил его в Византию». Это событие относится к
("Malleus Maleficarum")
Что же из себя представляет "Молот ведьм" (об авторах)
"Молот ведьм" или "Hexenhammer" (1-е ,,.., 1486г.) - бесспорно, основной
и самый мрачный из всех трудов по демонологии. Он был общеобязательным
кодексом, объединявшим древние легенды о черной магии с церковной догмой о
ереси, открывшим шлюзы потоку инквизиторской истерии столь широко, насколько
это вообще мог сделать печатный труд.
Его авторы стремились воплотить в действие библейское указание: "Не
оставляй ворожеи в живых" (Исход, 22,18) Руководство для охоты на ведьм
переиздавалось, по крайней мере, 13 раз до 1520г. и еще не менее 16 изданий
вышло между 1574 и 1669 гг. - многие ранние издания выходили без указания
места и времени издания. Известно, по крайней мере, 16 немецких, 11
французских, 2 итальянских и несколько английских изданий (преимущественно
поздних - 1584, 1595, 1604. 1615, 1620, 1669 гг.). "Молот ведьм" стал
источником вдохновения для авторов всех последующих руководств и удерживал
главенствующую позицию даже после появления трудов таких выдающихся
авторитетов, как Реми (1595) и дель Рио (1599).
Его значение и место среди книг своего времени было обусловлено
несколькими причинами: во-первых, схоластической известностью авторов,
доминиканцев Якова Шпренгера (1436-1495) декана Кельнского университета и
приора Генриха Крамера (латинизированное Инститорис) (ок. 1430-1505);
во-вторых, папской буллой 1484г., которую Крамер получил от папы Иннокентия
VIII, чтобы подавить оппозицию, выступавшую против охот на ведьм; и
в-третьих, детальной разработкой процедуры судопроизводства над ведьмами,
"чтобы как духовные, так и гражданские судьи располагали готовыми приемами
пыток, ведения суда и вынесения приговора". Большинство аргументов было
заимствовано из трудов доминиканского приора Нидера - "Formicarium" (1435) и
"Praeceplorium".
"Молот ведьм" состоит из трех частей. В первой обсуждается необходимость
глубокого осознания должностными лицами гнусности колдовства, включающего
отречение от католической веры, преданность и поклонение Дьяволу, подношение
ему некрещеных детей и плотские сношения с инкубом или суккубом. Неверие в
колдовство (с позволения канона Episcopi) являлось ересью. В Библии
говорится, что ведьмы существуют, а следовательно "любой кто не верит в
установления священного писания является еретиком". Формула отречения
(приведенная в части III) для тех, кого серьезно подозревали в ереси (но
против кого не было свидетельства под присягой), звучала так: "Я клятвенно
отрицаю ту ересь, или, вернее говоря, неверие, которое неверно и лживо
утверждает, что на земле не существует ведьм". По данному обвинению законом
допускались показания любых свидетелей, поскольку колдовство рассматривалось
как высшая форма измены христианскому долгу. Вследствие этого показания о
колдовстве разрешалось давать свидетелям, обычно не допускавшимся в суд:
преступникам, отлученным от церкви, уличенным в лжесвидетельстве, причем их
имена могли оставаться в секрете.
Во второй части устанавливаются три типа злодейств, совершаемых ведьмами
и противодействие каждому из них. Здесь же Шпренгер и Крамер подтверждают
все истории о деяниях ведьм, договор с Дьяволом, сексуальные отношения с
дьяволами, перемещения, превращения, лигатуру, порчу урожая и скота -
фактически, самый широкий круг чародейств.
Третья часть (видимо, написанная Крамером, имевшим больший практический
опыт) содержала формальные правила для возбуждения судебного иска против
ведьмы, обеспечения ее
В среду 17 февраля 1111 года кади Ибн аль-Кашаб неожиданно появился в султанской мечети в Багдаде с группой влиятельных жителей Алеппо, среди которых были хашемитский шериф, являвшийся потомком Пророка, суфитские аскеты, имамы и купцы.
Они заставили проповедника спуститься с кафедры и разломали её, – говорит Ибн аль-Каланиси, – они стали кричать и оплакивать беды, которым ислам подвергался из-за франков, убивавших мужчин и порабощавших женщин и детей. Поскольку они мешали молиться верующим, присутствовавшие должностные лица, чтобы успокоить их, дали ряд обещаний от имени султана: будут посланы войска, чтобы защитить ислам от франков и всех неверных.
Но для успокоения бунтовщиков обещаний было недостаточно. В следующую среду они возобновили свою манифестацию, на этот раз в мечети калифа. Когда стражники пытались преградить им путь, они грубо оттолкнули их, сломали деревянную кафедру, украшенную арабесками и стихами Корана и стали изрекать оскорбления в адрес самого князя правоверных. Багдад оказался свидетелем большой смуты.
Читать дальше
“Константинополь, этот акрополь вселенной, царственная столица ромеев, бывшая с соизволения Божия, под властью латинян, снова очутилась под властью ромеев - это дал им Бог через нас.” Такие слова мы читаем в автобиографии Михаила Палеолога, первого государя восстановленной Византийской империи.
Территориальные размеры государства Михаила были гораздо меньше, чем пределы Византии в эпоху Комнинов и Ангелов, особенно после первого Крестового похода, не говоря уже о более ранней эпохе. В 1261 году империя обнимала северо-восточный угол Малой Азии, большую часть Фракии и Македонии, Солунь (Фессалонику), некоторые острова в северной части Эгейского моря (Архипелага). Отсюда видно, что Босфор и Геллеспонт, эти в высшей степени важные с политической и торговой стороны водные артерии, входили в состав восстановленной империи. Эпирский деспотат находился от нее в зависимости. В самом начале своего правления Михаил получил в виде выкупа за освобождение Ахайского князя Вильгельма Виллардуэна, захваченного греками в битве при Кастории, три сильных франкских крепости в Пелопоннесе: Монемвасию, большую скалу, выдающуюся из моря недалеко от древнего Эпидавра, которая “не только является самым живописным местом Пелопоннеса, но и имеет блистательную память о героической независимости, ставящую эту крепость высоко в списке крепостей мира”; известный укрепленный замок Мистру и построенную франками в горах Тайгета для борьбы с обитавшими там славянскими племенами Маину. Эти три полученные греками крепости сделались опорными пунктами, откуда войска византийских императоров с успехом выходили против франкских герцогов.
Этому остатку былой великой империи угрожали со всех сторон сильные политически и экономически народности: с востока, со стороны Малой Азии, турки, с севера - сербы и болгары. Венецианцы занимали часть островов Архипелага, генуэзцы - некоторые пункты на Черном море, латинские рыцари - Пелопоннес и часть Средней Греции. Ввиду столь великих опасностей, империя Михаила Палеолога не собрала воедино даже всех греческих центров: Трапезундская империя продолжала жить своей обособленной жизнью; византийские владения в Крыму, а именно Херсонская фема, с прилегавшей к ней областью, так называемыми готскими климатами, попала под власть трапезундских императоров и платила им дань. Эпирский же деспотат находился лишь в некоторой зависимости от восстановленной империи Михаила. Во всяком случае, при Михаиле Палеологе империя достигла наиболее широких пределов, какие она имела в последний период своего существования. Однако эти пределы сохранялись лишь в его царствование, так что Михаил Палеолог, по словам профессора Т. Флоринского, в этом отношении “был первый и вместе с тем последний могущественный император возобновленной Византии.” И тем не менее, империя первого Палеолога представляется современному французскому византинисту Ш. Дилю “худосочным, расслабленным, жалким телом, на котором покоилась громадная голова - Константинополь.”
Столица, не оправившаяся от разгрома 1204 г., перешла в руки Михаила в состоянии упадка и разрушения; лучшие, наиболее богатые здания стояли разграбленными; церкви были лишены своей драгоценной утвари; Влахернский дворец, ставший со времени Комнинов императорской резиденцией и восхищавший своим богатым убранством и мозаиками, находился в состоянии глубокого запустения, будучи внутри закопчен, по выражению греческого источника, “итальянским дымом и чадом”, во время пиров латинских государей и сделался поэтому необитаемым.
Если Византийская империя времени Палеологов не перестает быть первостепенным центром цивилизованного мира, то Константинополь перестает быть одним из центров европейской политики. “После реставрации Палеологов империя имеет почти исключительно местное значение греческого средневекового царства, которое в сущности является продолжением Никейского, хотя вновь обосновалось во Влахернском дворце и облеклось в обветшавшие формы древней Византийской державы” . Вокруг этого стареющего организма растут и усиливаются более молодые народы, особенно сербы XIV века при Стефане Душане и османские турки. Предприимчивые торговые итальянские республики, Генуя и Венеция, особенно первая, овладевают всей торговлей империи и ставят последнюю в полную финансовую и экономическую от себя зависимость. Вопрос сводился к тому, кто из этих народов и когда покончит с империей восточных христиан, завладеет Константинополем и будет господствовать на Балканском полуострове. История XIV века решит этот вопрос в пользу турок.
Но если в сфере политической международной жизни Византия эпохи Палеологов занимает второстепенное место, то в сфере внутренней она имеет крупное значение. В эпоху Палеологов можно отметить любопытный факт возрождения в населении греческого патриотизма, с обращением взоров к античной эллинской древности. Так, официально императоры продолжают носить обычный титул
В XV в. каталанские пираты были настоящим бичом Средиземноморья. Самым известным из них был Николас Сампьер, но до нас дошли имена и других «работников ножа и топора, романтиков с большой дороги».
Особенно желанной добычей для морских разбойников были торговые суда Венеции и Генуи. Документы Венецианского Сената пестрят сведениями о каталанских грабежах. В 1402 г., например, судно с Крита, которым тогда владела Венеция, было ограблено двумя кораблями, отправившимися на каперство из г. Сиракузы. (Сицилия находилась под властью арагонской короны). Разбойники взяли с него «сто бочонков масла, мешок шафрана и много других ценных вещей».
В 1423 г. венецианскую кокку, возвращавшаяся из Таны, ограбил каталан Антонио де Бельомо из Сиракуз. Общий ущерб превысил 14000 дукатов.
В 1437 г. каталанский пират Равано «сеял страх на море». В этой ситуации Венецианский Сенат не нашел ничего лучшего, как запретить судам республики св. Марка покидать порты. Как говорится, береженого бог бережет.
Впрочем, не всем пиратам везло. 5 июля 1449 г. Сенат поздравлял кастелланов Корона и Модона [венецианских владений на юге Пелопоннеса] с захватом пиратского корабля под командой каталана Симона Перона.
А каталанский пират Лопе де Бертаньо пользовался таким авторитетом, что в 1460 г. жители греческого города Монемвасия пригласили его в качестве правителя. Наверно, надеялись, что он защитит их от турок, которые только захватили город Мистру. Неизвестно, что там выкинул этот пират, но монемвасиоты очень скоро сами изгнали своего новоявленного покровителя.
После стольких, следующих друг за другом поражений и стольких разочарований, три неожиданные новости, достигшие Дамаска летом 1100 года, породили немало надежд. Об этом говорили не только среди поборников ислама в окружении кади аль-Харави, но и на рынках, под аркадами деловых рядов, где продавцы шёлка, золотой парчи, камчатного белья и драгоценной утвари, сидя в тени виноградных лоз, передавали от лавки к лавке через головы проходящих благоприятные известия.
В начале июля – первый, вскоре подтвердившийся слух: старый Сен-Жиль, который никогда не скрывал своих намерений относительно Триполи, Хомса и всей центральной Сирии, неожиданно отплыл в Константинополь вследствие конфликта с другими вождями франков. Говорили по секрету, что он уже не вернётся.
В конце июля пришла вторая, ещё более важная новость, распространившаяся за несколько минут от мечети к мечети, от улицы к улице.
Отныне доступна Версия для печати
Не знаю, то ли моя родина – место обитания
диких животных, то ли это – ещё мой дом!
Это горькое восклицание анонимного поэта из города Маарры отнюдь не было фигуральным оборотом речи. Как ни печально, но мы должны воспринять эти его слова буквально и вместе с ним задаться вопросом: а что же такое чудовищное произошло в сирийском городе Маара в конце 1098 года?
До появления франков люди Маарры жили безмятежно под защитой круговых городских стен. Их виноградники, оливковые и фиговые рощи позволяли им наслаждаться скромным достатком. Местными делами управляли достойные представители знати, лишённые больших амбиций и номинально подчинявшиеся князю Алеппо Рыдвану. Маарра могла претендовать на известность главным образом потому, что была родиной одного из великих представителей арабской литературы Абу-ль-Ала аль-Маарри, который умер в 1057 году. Этот свободомыслящий слепой поэт осмеливался высмеивать нравы своего времени и относиться с презрением к разного рода табу; требовалась немалая смелость, чтобы писать стихи наподобие следующих:
Жители земли делятся на два сорта:
Те, что имеют мозги, но не имеют религии,
И те, что имеют религию, но не имеют мозгов.
Через сорок лет после его смерти пришедший издалека религиозный фанатизм обрушился на город и очевидно оправдал сына Маарры не только в его безбожии, но и в его легендарном пессимизме:
Судьба разбивает нас, как если бы мы были из стекла,
И никогда больше наши осколки не соединятся.
Его город был обращён в груду развалин, а часто выражавшееся поэтом недоверие к людям нашло самое жестокое подтверждение.
Читать дальше
Интересный факт из истории средиземноморского пиратства: в 1422 г. свидетелем (и жертвой) нападения каталанских пиратов стал русский инок Зосима, дьякон Троице-Сергиева монастыря, в 1419-1422 гг. совершавший паломничество по святым местам.
В 1422 г. генуэзское судно, на котором находился Зосима, вблизи анатолийского побережья (между Родосом и Лесбосом) атаковали каталанские пираты. Инок в своем «Хожении в Царьград, Афон и Палестину» оставил красочное описание этого происшествия. «И не среде пути, – пишет он, – найде на нась корабль каталански, разбоиници и разбиша нашь корабль пушками и въскакша на нашь корабль, аки зверие дивни. И разсекоша нашего корабленника [капитана] (на) части и ввергоша въ море и взяше, яже въ нашем корабли. Мене жъ убогаго удариша копеиным ратовищем [наконечником копья] въ груди и глаголюще ми: калугере, поне дуката къерса [что примерно можно перевести как: «Монах, давай деньги!» Пираты, кстати, задали этот старый как мир вопрос: кошелек или жизнь? – по-гречески], еже зовется деньга золотая. Аз же заклинахся богомь вышним, что нет у мене. Они же взяша мшелець [вещи] мои весь, мене же убогаго во едином сукманце оставиша. И скачющи по кораблю, аки зверие дивни, блистающи копии своими и мечи и саблями широкими немецкими. Мню аз грешныи Зосима, яже въздуху устрашитися отъ них. Паки взыдоша на свои корабль и отидоша вь море. Мы же пристахом к острову Митилену».
Похоже, и пассажиры, и генуэзские моряки в данном случае легко отделались, поплатившись только личным имуществом и товарами. Они могли лишиться и корабля, и своей свободы, особенно если учесть, что каталаны принимали активное участие в работорговле.
REGULA
Pauperurum Commilitonum Christi Templiqne Solamoniaci
Составлен св.Бернаром. Утвержден на Церковном Соборе в городе Труа (Франция) в 1128 году и подписан Римским Папой Евгением III.
I
О том, как следует слушать божественную службу
Вы, отказавшиеся от собственных желаний, и те, кто до конца сражаются вместе с вами ради спасения душ своих в рядах Великого Царя на конях и с оружием, старайтесь всегда с чистым и благочестивым чувством слушать заутрени, и всякое священное (integrum) богослужение, согласно каноническому установлению и обычаю учителей права (regularium doctorum) Святого Града. Поэтому вам, почтенные братья, весьма следует, презрев блеск настоящей жизни и страдания вашей плоти, навечно пренебречь сим бурным миром ради любви к Богу: итак, пусть никто после божественной службы не боится идти на битву, но готовится к венцу, приобщившись божественной трапезе и ею насытившись, научившись божественным правилам и в них укрепившись.
II
О том, чтобы читали молитву Господню, если не могут слушать божественную службу.
Впрочем, если какой брат, удалившись от восточного христианства (negotio orientalis Christianitatis) (что, мы не сомневаемся, будет случаться все чаще), по причине оного отсутствия не услышит божественную службу, то пусть вместо заутрени он читает 13 молитв Господних, и каждый час - по семь; вместо же вечерни мы предписываем девять и единодушно утверждаем свободным голосованием (libera voce). Ведь поскольку эти братья были направлены для спасительного труда, не могут они в назначенный час прибыть к божественной службе. Но, если только возможно, пусть они не пренебрегают назначенным часом.
III
Что следует совершать об усопших братьях.
Когда же кто-нибудь из постоянных воинов ордена (militum remanentium) предстанет (что неизбежно) смерти, которая никого не щадит, то капелланам и клирикам вместе с вами мы повелеваем, с любовью совершая службу Высшему Первосвященнику (summo sacerdoti), вознести торжественно и в чистоте духа должную службу и мессу за его душу Христу. Братья же, стоящие там и проводящие ночи в молитвах за спасение умершего брата, пусть возносят за умершего брата по сто молитв Господних вплоть до седьмого дня; с того дня, в который была возвещена кончина брата, и до седьмого дня пусть сто человек братолюбиво соблюдают (habeat) совершенную чистоту (perfectionis integritatem). Ещё же заклинаем божеским и человеческим милосердием и приказываем пасторскою властью, чтобы каждый день, всё, что полагается распределять между братьями для удовлетворения потребностей этой жизни в еде и пище, уделялось каждому нищему до сорокового дня. Все же прочие приношения, которые добровольная нищета бедных воинов Христа привыкла давать Господу в честь успения брата, по случаю пасхального Празднества и прочих Праздников, мы вообще запрещаем.
IV
О том, чтобы капелланы имели только средства к существованию и одежду
. Прочие же приношения и все виды милостыни, какого бы рода они ни были, мы предписываем приносить капелланам или лицам, замещающим их на время (aliis ad tempus manentibus), в общую казну ордена (unitati capituli communis). Итак, пусть церковные служители имеют только средства и плащ, соответствующие их власти, и пусть они не жаждут иметь ничего сверх того, если только магистры по своему усмотрению им этого не предоставят.
V
Об усопших воинах, которые состояли на временной службе.
Есть в Божественном Ордене (in domo Dei) Храма Соломона воины, по милосердию нашему временно (ad terminum) с нами пребывающие. Поэтому мы просим вас с несказанным состраданием, предписываем и, наконец, строго приказываем, чтобы, если какая ужасная сила в это время подведет кого-нибудь к последнему его дню, каждый бедный Христов воин из божественной любви и братского благочестия, наложил на себя семидневное воздержание ради души его.
VI
Чтобы ни один из постоянных братьев ордена не делал приношения.
Мы предписываем, как было сказано выше, чтобы никто из постоянных братьев не совершал иного приношения, кроме как денно и нощно с чистым сердцем следовать своему обету, дабы мог он в этом сравняться с мудрейшим из пророков: Чашу спасения приму и в смерти своей буду подражать смерти Господа: ибо как Христос за меня положил душу свою, так и я за братьев моих готов положить душу`. Вот истинное приношение; вот жертва живая и Богу угодная.
VII
О неумеренном бдении
То же, что нашему слуху поведал вернейший свидетель, а именно, что вы слушаете божественную службу в неумеренном бдении и не соблюдая меры в стоянии, мы не только не предписываем, но даже порицаем: по окончании псалма придите, воскликнем Господеви c прокимном (invitatorio) и гимном, мы приказываем, чтобы сели все - как сильные, так и немощные, во избежание соблазна. Когда же вы сядете, то по окончании каждого псалма, при возглашении Слава Отцу..., мы предписываем вам вставать для молитвы к алтарю из почтения к Святой Троице, а немощным - склонять главу. Также приказываем стоять при чтении Евангелия и тя,