Часть главы из книги "Откровения Дряни" - рабочее название
Глава "Малыш, закрой окно"
… У нас был отличный секс, но было одно большое НО!, точнее можно сказать 2 НО! Первое большое «НО!» - секс был слишком быстрым,
Второе еще большее «НО!» - во время секса он называл меня Малышом, Киской, Зайкой и повторял неоднократно слова типа: сладкая, вкусная и т.д. И после этого всего мне вспоминается одна статья прочитанная мной буквально несколько дней назад. В ней говорилось о том, что все эти уменьшительно-ласкательные прозвища очаровательны и крайне милы, но если парень употребляет их практически каждый раз, когда обращается к тебе или высказывает свои эмоции, ты должна обратить на это особое внимание. Может, он это делает, чтобы не путать имена? Вообще-то, я думаю, есть над чем задуматься.
Стоит ли мне вообще и дальше публиковать свою книгу у вас в сообществе?
Не зажигайте,
Не зажигайте,
Не зажигайте
Костры.
Не сжигайте,
О не сжигайте,
Не сжигайте
Мечты.
Костры пылают,
Костры пылают,
Кричи! Мне жизнь моя не в милость...
Убей меня! Я так хотел,
Чтоб нож закончил похоть тел,
Смыв кровью разума всю гнилость.
Молчи! Слова отнюдь не вечны...
Люби! Я этого хочу,
Хотя бы чуточку, чуть-чуть;
И поцелуй: моменты вечны.
Кричи! Я стою крепкой брани...
Ругай! До боли я хотел,
Увидеть мысли передел,
Но раньше сам дошёл до грани.
Молчи! Я сам себя топлю,
Ежеминутно повторяя,
Старуху эту ободряя,
Что до сих пор...
_____________Тебя...
________________Люблю...
Небо, сказочный чертог,
Ветер дует всемогущий,
В даль времён слова несущий;
Неба мудрость, дай мне Бог!
Пламя, яростный огонь,
Бъётся в лампе освещая,
В свет бесстрастно превращая,
Тьмы гнетущуюсюя вонь.
Звёзды, свет земных светил,
И кричат-ревут младенцы,
Будто кто-то всыпал перца;
И священник, освятил.
И следы по небу скачат,
Словно лошадь: цок-цок-цок,
В облака на островок,
Бесов бьющихся дурачат.
И в тиши ночной природы
Горы гордо берегут,
не пускают, стерегут,
Все пролазы и проходы.
В дымке ночи и тумана,
Разрезая темноту,
Опасаются, идут
Конь и дева, ждут обмана.
И, скрывая всё, листва,
Уводя дорогой к небу,
Вдаль, туда никто где не был,
Открывает им врата.
Дале следуют все мерно,
Конь теперь единорог,
Так наверно хочет бог,-
Стать ведь разуму забвенна.
Сокрывает всё туман,
Сокрывает людям очи,
И уходят в мраке ночи
Или снятся - всё обман.
Знаю что сухо... но пожалуйста, не судите строго =))
Futurwar
Глава 1: Задание
10.00 утра. Звенит мобильный. Сэм нехотя открывает свои глаза, вылезает из постели и пару секунд отходит от сна. Осознав, что он таки в реальном мире, подходит к столу и берет трубку.
-Сэм, просыпайся, для тебя есть новое задание!
-Сано, это ты?
-Да. Сейчас нет времени болтать! Давай быстрей приезжай! Все, я отключаюсь!
Мановением света высшего,
Мановеньем твоих волос,
Ты открой мне глаза всевышнего,
Ты ответь мне на мой вопрос.
Прикасанием губ сказочных
Расскажи мне правду во сне,
И сюжетом картин красочных
Укажи мне дорогу во тьме.
Торжеством своей справедливости
Дай всем людям свои имена,
И забвеньем своей брезгливости:
Это всё не твоя вина.
Толкованием мира сущего,
Расскажи о своих грехах,
Человека, к тебе идущего,
Ты согрей во своих руках.
И ума своего ясностью
Объясни, что в жизни, да как.
Обнажённого вида прекрасностью...
А вообще всё понятно и так.
Глубизною очей пламенных
Дай ответ на вселенский зов,
И сотри стену чувств каменных,
Растопи, преврати в любовь.
И улыбки своей безмятежностью
Открой дверь, воспари воверх,
И касанием тела нежностью,
Подари мне свой первый грех.
Мановением света высшего,
Мановеньем твоих волос,
Ты молчи, не скажи лишнего,
Ты молчи, был не тот вопрос.
Знаю, что в конце подкочало(((( Жду критики...
Ты всё-таки мой сладостный мираж,
Переплетений радужных созвон,
Ты сердца сильный чуткий страж...
И вновь с губ в воздух тихий стон.
И вновь летит под стол одежда,
Треск ткани, тихий полушёпот,
В душе - проклятая надежда,
На языке - занудный ропот.
Рука скользит по телу. Сладко.
Дыханье всё быстрее и быстрей.
Как сотни раз, всё будет гладко,
Прижмись ко мне ты потесней.
Меня используешь? Обидно.
Мне всё равно, я - пофигист.
Ведь слёз моих почти не видно,
За карнавалом масок я - артист.
Переплетенье пальцев, шёпот сладкий,
Движенья в полутьме. Наверное, люблю...
-Ты мой невинный, нежный, гадкий...
Тебе на ушко снова повторю.
Улыбка. Взгляд. Усмешка. Поцелуй.
Надежду тщательно скрываю.
Следы от пальцев? Не ревнуй.
Со многими, со слишком многими бываю.
Но вот любовь, увы, одна.
Глаза, похожие на солнце.
Где ярко-ярко плещется волна,
Они, как два распахнутых оконца.
Я в них пытаюсь заглянуть,
Но снова там холодный пламень,
Ты голову кладёшь ко мне на грудь,
Ты - бессердечный чёртов камень!
Хочу кричать, хочу страдать,
Но сильный я, пожалуй, слишком,
Чтоб чьей-то куклой глупой стать
И отдавать себя с излишком.
По телу пальцем проведу
В последний раз. Прощай, так надо.
Оденусь, закурю, тихо уйду,
Но чувства - вот глупая преграда.
Не оглянусь. Но ночью вновь,
Когда луна в окно стучится,
Я буду очевидцем сладких снов,
Того, что точно больше не случится.
Движенья в такт. Чувств пламенная гонка.
Последний стон слетает плавно.
Нас затянула адская воронка.
Я просыпаюсь и курю. Как славно...
При виде чужих страданий брат Эстебан испытывал ни с чем не сравнимое удовольствие. Эту странность он заметил у себя давно, еще в детстве, лет шести-семи. Тогда его старший брат избил собаку, стащившую со стола кусок мяса. Он стегал ее попавшейся под руку веревкой, собачонка забилась в угол и дико, с каким-то присвистом, визжала. Брат словно с ума сошел: он никак не мог остановиться, все хлестал ее и хлестал. А маленький мальчик стоял и смотрел. Ему было интересно, чем все это закончится, почему-то приятно и немного страшно. Позже он сам попытался избить собаку. Он пару раз огрел ее длинным ремнем, но собачонка оскалилась, полоснула его острыми зубами по щиколотке и бросилась наутек. Все его первые попытки истязать другое живое существо позорно провалились. Он попробовал вырывать перья у соседских куриц из хвостов, но за этим занятием его застал сосед, заслышавший шум во дворе, поймал мальчишку и едва не открутил ему ухо. Выдергивание усов у кошки тоже закончилось плачевно – расцарапанными руками. Получив такого рода уроки, он надолго оставил игру в палача.
Со временем брат Эстебан почти забыл о своих детских впечатлениях. Но однажды все до поры подавленные, дикие, животные чувства вдруг проснулись в его душе, и уже впредь не отпускали. Он тогда был секретарем инквизиционного трибунала, и в этом качестве ему довелось впервые присутствовать на допросе с пристрастием. В пыточную камеру привели девочку лет пятнадцати. Ее раздели, вздернули на дыбу, тонкие руки были вывернуты из суставов. Потом ее секли. Сперва она кричала, молилась, призывала Иисуса Христа и Деву Марию, затем только вздрагивала и тихо стонала. Брат Эстебан смотрел во все глаза и, как будто, не просто слушал, а каждой своей частичкой впитывал ее всхлипы и стоны, он не замечал ничего, кроме этих стонов, он не видел ничего, кроме ее нежной кожи в тонких струйках стекавшей по спине алой крови. Никогда до этого он не испытывал столь сильного блаженства. Кажется, он даже забыл о своей обязанности вести протокол допроса. Но эта девочка, в сущности, ничего и не сказала... Когда ее тело бессильно обмякло, ее отвязали. «Все? Уже все?» – с отчаяньем спросил себя брат Эстебан. Возможно, он произнес эти слова вслух, сейчас он не смог бы вспомнить. Он понял только одно: он больше не сможет жить, еще раз не испытав такого же сильного наслаждения чужой болью. Он будет видеть пытки во сне, рисовать их в мечтах, он будет ждать, глубоко в душе схоронив тайну открытого им наслаждения. Лишь бы у него не отняли этот источник радости!
Первая глава из романа «Охота на дьявола».
В начале лета 1620 г. в городе произошло, наверно, одно из самых знаменательных событий за всю его историю – здесь был учрежден трибунал святой инквизиции. Само по себе водворение тут церковного судилища не являлось чем-то особенным; к тому времени уже во всех крупных городах Испании: Мадриде, Севилье, Барселоне, Сарагосе, Вальядолиде, Гранаде, Валенсии, Логроньо – давно существовали инквизиционные трибуналы и без устали отправляли в тюрьмы или на костры сотни, если не тысячи, еретиков и дьволопоклонников. Удивительно не само появление в городе инквизиторов, а последствия, к которым оно привело, или, что также возможно, простое совпадение по времени учреждения трибунала и возникновения странных и таинственных происшествий, о которых и много лет спустя бабушки рассказывали страшные сказки своим внукам.
Учреждение инквизиции вызвало у местных жителей самые разнообразные чувства. Городская чернь радовалась, прослышав, что в дополнение к обычным развлечениям, вроде повешения воров или публичной порки, теперь добавится новое зрелище – аутодафе, и, возможно, будут даже сожженные заживо. Все горожане, чья совесть была нечиста, пришли в ужас, потому что в те времена никто, даже самый знатный и богатый человек, не был защищен от преследований со стороны церковных властей, и попасть в застенки святого трибунала было куда проще, чем выйти оттуда. Ревностные христиане готовились обличить своих соседей, по их мнению, недостаточно ревностных. Любопытные личности, которым всегда есть дело до чужой частной жизни и чужих убеждений, тоже радовались случаю поделиться своими наблюдениями, да в придачу еще и получить часть добра осужденного, так как, по существующим законам, доносчику полагалось вознаграждение. Враги думали, как с помощью святого трибунала свести счеты друг с другом. Местный епископ, его преосвященство Хуан Карранса, привыкший к тихой и беззаботной жизни, пребывал в крайне подавленном расположении духа, вполне справедливо предполагая, что с водворением в городе трибунала его покою пришел конец.
1. N сантиметров в секунду(Тополиный пух).
Сколько себя помню, я всегда любил тополиный пух. Он так медленно и красиво парит в воздухе, словно снег посреди лета, только неощутимо легче и прекрасней. Бывало, залетит пушинка в открытое окно, подумает куда приземлиться, но ты ей не даёшь додумать, всё время пытаясь схватить её. И каждый раз она ловко ускользает. тогда приходится ждать, пока она наконец не приземлиться. Тогда подкрадёшься к ней и аккуратно, словно боясь спугнуть, возьмёшь двумя пальцами, положишь в ладошку и сдунешь обратно в окно...
"Наверное, так будет всегда" - Думал я тогда. Небольшой двор, много друзей. Все бегали вокруг дома, играя в войнушку. Помню, дед подарил мне пластиковую М-16, которая стреляла шариками и липучками. Все хотели побегать с ней, но я никогда её никому не давал. Сейчас уже не знаю почему. Может я хотел выглядеть самым клёвым, а может потому, что это был подарок очень любимого мной человека, и я не хотел, чтобы кто-то её мне сломал. Ещё играли в футбол, и как-то вышло, что я больше полюбил играть на воротах. Часто играли с ребятами из соседнего двора, иногда ходили на запасной городской стадион и играли на настоящих воротах. Сыпали на горку во дворе мелкие камушки с песком. Как все тогда полагали, после этого она будет лучше скользить. Ещё раньше, в детском саду меня вообще как любого ребёнка интересовало всё, но больше всего я любил динозавров. точно помню пошло это с мультфильма "Земля до начала времён" посмотрел я их всего три(ибо тогда больше не было),но очень полюбил и пересмотрел наверное не одну сотню раз. Помню свою кучу пластиковых и резиновых динозавров. Я приносил их в школу и опять-таки все хотели ими поиграть. Тогда, кстати меня и посетили первые эротические фантазии... Почему-то на тихом часу мне помогали уснуть мысли о взрослых женщинах, которые засовывают себе колюще-режущие предметы под одежду...
На самом деле я ненавижу своё детство, но это уже сейчас, а тогда оно вполне устраивало. Но закончилось полное ощущение счастья перед первым классом. Тогда детство продолжалось катиться на автомате. И эти игры в футбол, и войну, и достаточно частые поездки на юг. Я просто жил каждый день, ничем особо не интересуясь. Разве что немного нравились самолёты, была даже попытка ходить в авиамодельный кружок, окончившаяся правда ничем. И никогда не было хороших друзей, в школе я был со всеми, и одновременно ни с кем. Моё сознание разрывалось между "Быть крутым" и человечностью. Продолжалось это, наверное, до шестого класса, кроме последнего. Последнее продлилось до девятого. В пятом классе появился друг. Впрочем не такой, которого я хотел, но тем не менее. У нас были общие интересы в музыке и компьютерных играх. В упор не помню, как это произошло, да и не важно. Но в целом ничего хорошего эта "дружба" не дала. Она просто заполнила пустоту между шестым и девятым классом. Хотя нет, наверное всё-таки дала. Я у него брал читать книги, наверное, тогда и увлёкся фэнтези. Ещё помню поступление в художку, окончившееся неудачей, потому что не любил, да и сейчас не люблю рисовать в цвете. Только карандашом. Да и потребность в рисовании отпала со временем. Сейчас могу только красиво что-нибудь срисовать.
В общем, ничего достойного внимания других людей в моей жизни не происходило.
2.1 Космонавт.
События, предшествующие написанию первых моих строк ни чем особым не выделялись. Да и вещи, побудившие меня начать писать весьма обычны.
Смерть безвозвратно уходит от тьмы,
А к малышу приходят волхвы,
Стон раздаётся меж гор и лесов,
Рыцарь Империи вышел из снов.
Это первое стихотворное в моей жизни. Я и по сей день удивляюсь, как мне тогда удалось написать строки, в которых я сейчас вижу глубокий смысл. После этого примерно полтора года ни одно стихотворение в сравнение с этим не шло. Хотя и стихотворениями это трудно назвать. Только эпиграфы к несуществующим до сих пор главам.
До этого я взялся писать прозу... Под влиянием долгого играния в HMM3, впечатления от увиденного по Первому "мультфильма" "Принцесса Мононоке" и прочитанной трилогии Андрея Белянина "Меч Без Имени"... Сами, наверное, можете представить, что из этого могло получиться. Кстати, эти записи и, теперь хранятся под кучей ненужной бумаге в нижнем ящике моего письменного стола. Увы, второй и третий вариант написания "серьёзной книги" где-то утеряны, осталось лишь пара страничек. Позже, я решил, что нефиг пытаться написать что-то большое и сразу. И переключился на маленькие произведения, попутно заведя тетрадь для записи посетивших меня идей по поводу этого самого "чего-то" большого. Тогда же и пришла идея, дабы избежать путаницы в названиях и направлениях "кто-куда-пошёл" решил нарисовать карту. Сначала это был лист А4, так сказать "вид сверху", просто границы континентов и города. Затем добавились горы, а потом и леса с болотами. Дальше карта перешла на лист непонятного размера, причём сначала вариант на одной стороне, а потом и более детальный на другой, уже с "анимацией". Дальше - больше. Лист А0, и
когда уходят те, кого ты любишь, ты думаешь, что мир рухнул...
твой голос срывается на крик, но они не слышат..
.ты видишь лишь их спину....
от сердца отрывается маленький кусочек, который они уносят с собой...
А они легко говорят - "прощай", или молча захлопывают дверь...
дверь в свое сердце...
когда ты уходишь от тех, кто любит тебя, ты думаешь, что так и должно быть....
не слышишь слов и криков в спину... уносишь с собой маленький кусочек чьего-то сердца....
уходишь по-английски навсегда запер дверь...дверь в свое сердце....
[показать] порой люди становятся одиноки...потому что забывают, что где-то есть запасные ключи....
Она запрокинула голову назад…глубоко вдохнула…главное не зареветь… вода уже начала застилать глаза…она сжала руку в кулак…Сильные не плачут!!!
Она часто дышала, как будто только что пробежала стометровку…но это не она, это ее мысли наворачивали какой уже по счету километр…
Стоять сил уже не было, она медленно сползала вниз по стене…чей то смех…злой и гадкий нарушал тишину, где то там далеко от нее… перед глазами стоял туман, ноги и руки отказывались слушаться…
Он бежал с такой дикой скоростью, что прохожие отпрыгивали в испуге…он смотрел по сторонам и никого не видел… не видел ее силуэт…в толпе что то мелькнуло…исчезло…снова бешено котится сердце, он бежит, бежит, спотыкается падает, встает, снова бежит, опять запинается, словно кто то ставит ему подножки, но каждый раз он находит в себе силы подняться и бежать дальше….
Она собрала последние силы…закусила губу…ногти до крови пронзили ладошку…
Руки и ноги тряслись. Дыхание давало сбой, кололо и рвало на мелкие части сердце, А он все бежал и бежал, не сбавляя темп…
Он держались за руки и думали так будет всегда… половинки друг друга….
А потом…потом вдруг поругались…еще раз… ссора…последняя….самая страшная…столько злых, пустых и обидных слов…ненависти, желчи…разочарования обид…и любви… какой-то странной и больной любви…
Слезы уже давно смыли ее тушь…она больше не могла терпеть…кучка таблеток, разноцветными горошинами лежали на полу…ножик…веревка…пустота и боль…
Последний взгляд на фотографию человека, который никогда не будет ее…
Он издалека увидел дом…остановился как вкопанный…для чего? Для чего я опять пришел к дому человека, который никогда не будет моим???
Она прислонилась к холодному запотевшему окну…. Потерла его маленьким кулачком…и..и ее сердце остановилось….замерло…исчезло…сгорело за секунду…
Асфальт был покрыт чем-то красным…липким…связанный ею лично шарф промок и лежал вдалеке от человека, который уже точно не будет ее…
Она резко распахнула глаза и крепко сжала ладошку ….не свою…а его…его теплую ладонь…живую и настоящую… бред…сон…ее
Навеяло. Посвящается моему хорошему ли-рушному другу 
Little_Tyson, , и просто замечательному человеку. Ну, значит, читаем. (сорри за много букв)
--------
"57877"
***
Тайлер сидел молча, на обтянутой искусственной кожей каталке.
Напротив него, в кресле сидела Ари и пускала сизый дым, наполняя воздух резким ароматом дешевого табака.
- Последний бой, - констатировала она.
- Действительно? - боксер насупился, по спине пробежали мурашки и, предвещая странное, заныла не раз сломанная переносица.
- Ха, - сказал в ответ синекожая бестия, - последний, и ты свободен.
"Свободен, как это звучит странно, еще из ее уст."
Кербяне никогда не отличались особым трепетом в отношении своих пленных, хотя и варварами их назвать нельзя. На ее каменном, почти человеческом лице, не отражалось ни одной эмоции, ни одной морщины. Возраст карбян можно было вычислить по цвету покрова, их метабиоз похож на метабиоз листьев деревьев - сначала зеленые, потом - желтые, красные, и коричневые, вот и у них кожа, чем синее - тем старше, молодые особи вообще не отличались внешне от людей. Если бы ни одно "Но" - у них нет мимических морщин, эмоции выразить можно с помощью жестов и степенью открытости глаз. Вот и сейчас Ари смеялась, можно сказать хохотала, сощурив один глаз и сильно раскрыв другой.
- Ты не можешь не курить? - попросил он.
- Мне нравится, - промурлыкала инопланетянка, - ты же понимаешь, табак для нас - кербян, хуже наркотика, быстрое привыкание, и скорая расплата. Так что терпи.
Тайлер хотел чем-то возразить, но не успел, дверь сзади скрипнула и Ари вскочила навстречу вошедшему.
- Наконец-то, доктор ГРщт, посмотрите этого бойца! Надеюсь, хоть этого, Вы выпустите на ринг.
"ГРщт, ненавижу этого слизняка!" - пронеслось в голове Тайлера, но сказал он другое:
- Привет, док!
- Посмотрим-посмотрим, - обратился к хозяйке врач, и подполз к пациенту обвивая его своими щупальцами, и обратился ко мне, мямля и как будто жуя слова (конечно, ведь у этих восьмипалых созданий в их языке нет гласных букв, поэтому и получается странная каша), - значит подраться хотите с Барки?
Боксера затошнило, от манипуляций, и щупалец, роящихся в желудке, но он сдержал позывы. Процедура - есть процедура.
- Пусть идет, этот чист.
Ари опять по-своему заулыбалась, и поднесла бланк на подпись, ГРщт, повозился своими тыкалками на протянутой ему электронным удостоверителем, и не прощаясь выполз из комнаты.
- Мне нужны эти деньги! Так что постарайся, ведь борешься ты еще и за свою свободу, - надменно выложила она Тайлеру.
- Выложусь на полную, не бойся, - пробубнил тот в ответ.
Межпланетный бокс - это вам не наш, Земной, это будет похуже, еще не вышедших из моды на нашей родной планете, "Боев без правил". Тут битва идет между инопланетными созданиями, и куда фортуна повернется - не известно.
***
Тайлер очнулся уже в больничной палате, опутанный тысячами трубочек и приборчиков, все тело ныло, казалось, что была вокруг одна нестерпимая боль и ничего больше. Обслуживающий медицинский робот начал крутиться вокруг него, снимая показания всех этих приборчиков, и впрыснув в капельницу странную жидкость исчез. По сосудам пронеслась огненная струя, которая сильно ударила в голову, и все окружающее пространство поплыло. Потом заходили еще кто-то, но это для зрительного восприятия больного были лишь расплывчатые пятна, и отдаленный, и сливающиеся в один монотонный гул голоса.
Когда прошло достаточно времени, и Тайлер действительно почувствовал себя уже не умирающим, а идущим на поправку пациентом, его навестила Ари. Она как всегда, невзирая на чьи-либо запреты, курила.
- Я рада, что тебе лучше, - произнесла она (говором, похожим на финский язык, такое «Тиррли, биррли, дирли..» получается, а не на официальный Земной галактический язык), и продолжила, - а то мне необычайно обидно было бы потерять тебя.
- Потерять? Я что, не свободен еще?
- Конечно, свободен, - рассмеялась в ответ она, - тогда бы мне пришлось все оплачивать наличными из своего кармана, а так, сразу после боя ты был освобожден мной от всех обязательств, и тебе была дарована свобода. Соответственно, ты попадаешь под статью
Омытый моими слезами и кровью,
Отравлен пролитой от горя любовью.
Ты в культ возведен вместе с местью жестокой -
Невольный избранник души одинокой.
Ты всех просветленных спаситель от смерти -
Невидимый путь от убийства к надежде.
Кинжал! Ты над болью моей не смеялся...
Для странной любви утешеньем остался...
Не грусти!
Все равно я уйду поздней ночью,
Когда в костре будет тлеть уголек...
Просто подумай, что это зверек
В ночной темноте пробежал.
Ведь сумеешь забыть
И не сможешь помочь мне.
Прощай! Только вспомни,
Как лист улетал,
Как змея за камнями скрывалась...
Вот видишь! Легко. Ничего не осталось.
Прощай...
Сима, Саша, Сара, Соня -
Радикальная семья.
Вот пред тобой четыре героя -
Женщины Октября.
Нас называют полит проститутками,
Но с Красной Армией мы
Четыре суровых года гражданской
Бок о бок прошли.
Идею нашу общую в сердце
Мы гордо храним.
Одно большое горячее сердце
Врагу не сдадим.
Пусть сгниет контра и белая гадость
В наворованном ими добре.
Для революционерки уничтожить белую сволочь -
Плюнуть, да растереть.
Пускай забудут нас наши потомки
И родная страна.
Но совесть спокойна: советскому времени
Мы долг отдали сполна.
Товарищ! Когда на суд поведут нас,
Солнечный свет не померкнет.
Зато каждая скажет, правды не пряча:
Я революционерка!!!
Поле широкое, дай мне свободы!
Ветры холодные, дайте забыться!
Горе, а ты улетай вместе с птицей,
Мне надоело с тобою мириться!
Дай мне свободы!
Пусть эти слезы высушат ветры,
А вкус их соленый пускай перебьет
Горечь полыни...
Подруга-беда, ты запомни: отныне
Они не придут, твои слезы-слуги;
Их........высушат ветры.
Никто мне не нужен, жестокой я стала,
И радует душу больную лишь горечь -
Горечь полыни.
Прошу одного: не хочу умирать -
Умирать на чужбине.
Никто мне не нужен, жестокой я стала.
Так легче. Поверь!
Но, путник усталый!
Взбодрись и не думай, не думай идти ты
Моею дорогой -
Дорогой отчаянья и произвола.
Ты верь только свету! Свету и Богу!
А если поможет, приди в чисто поле
И крикни: спасибо!
Тебя я услышу. А дальше ступай ты
Своею дорогой.
Уныние - нет!
Отчаянье - нет!
Вот он - мой короткий ответ.
А кто я? - Неважно. Меня тоже нет!
Я...........горечь полыни...
С самых темных осени дней
Песнь над колыбелью твоей
Тайно приглушает ветра вой
Голосом турчанки молодой:
"Птицы в небе том не поют,
Звуки, не родившись, умрут.
Тонет в дымке мертвая земля,
Мирно дремлет, свой обет храня.
Силуэты огненных гор,
На земле кровавый узор.
Словно змем красные ползут,
Лавы реки быстрые текут.
Но остыли реки огня.
Кровью их питалась земля.
Тысячи разбросанных камней
Навсегда останутся на ней.
И молчит пустынный прибой.
Гонится волна за волной.
Камень тот, что ближе всех лежит,
Водами солеными умыт.
Только время бысто летит...
Где ж теперь тот камень лежит?
Он же был угрюм и одинок? -
От него остался лишь песок...
...Как напрасны слезы твои!
Нет меня с тобою! Усни!
Черный мрамор - сердце и душа -
Вот подарок мой для малыша."
И исчезла тень в тишине...
Будто все случилось во сне.
Ветер! Он качает колыбель,
А у сна и кисть, и акварель...
Я в океане бедствий нашла себе приют,
Где волны не бушуют и ветры не поют,
Где будущее с прошлым не трогают меня,
Есть мой хрустальный остров сегодняшнего дня.
Все в нашем мире хрупком висит на волоске.
Мы замки воздвигаем, как дети, на песке.
От слабого удара рассыплется, звеня,
Мой беззащитный остров сегодняшнего дня.
Несколько лет назад мне пришло в голову написать роман, с тех пор он и валяется у меня в шкафу. Называется «Охота на дьявола». Действие романа происходит в первой трети XVII в. в одном из испанских портовых городов. Учреждение в городе трибунала святой инквизиции совпадает с рядом загадочных происшествий: при странных обстоятельствах убиты на первый взгляд совершенно не связанные друг с другом люди: омерзительный еврей-ростовщик и блестящий дворянин, кладбищенский сторож и куртизанка. Объединяет эти преступления лишь одно: договор с дьяволом, подписанный кровью очередной жертвы. Поэтому и идти по следам зловещего убийцы приходится отцу-инквизитору. Ниже приведена глава из романа..
Дрожащими руками старик зажег свечу и пристроил ее на хромоногий столик. Причудливые тени заплясали на стенах маленькой комнатушки. С потолка свешивались гирлянды паутины. Кучи мусора и старого, вонючего тряпья валялись по углам. Видимо, здесь никогда не производилась уборка. Сюда никто не мог входить, кроме маленького горбатого крещеного еврея по имени Яго Перальта. Здесь почти не было мебели, за исключением огромных, окованных железом сундуков с массивными навесными замками. Связка тяжелых ключей позвякивала на поясе у Яго, и этот звук казался ему неземной музыкой, приятной, как пение сладкоголосой красавицы, священной, как перезвон церковных колоколов. У каждого человека есть такой потайной уголок, святая святых, если не в подвале дома, то хотя бы в душе. Всем остальным запрещен вход туда.
Кто-то коллекционирует редкие картины, кто-то собирает старинные книги. Яго всю жизнь копил сокровища. Он наживал их долго, мучительно долго, с ранней юности, начав простым менялой в лавочке около собора св. Петра. Затем он стал ссужать деньги под залог. Сперва к нему обращались полунищие студенты, мелкие торговцы, несчастные вдовы. Но год от года дело ширилось. Тех бедняков, что были вынуждены отдавать еврею последние свои вещи, имевшие хоть какую-то ценность, сменили знатные господа. Немало фамильных драгоценностей перекочевало в сундуки Яго Перальты. Ожерелье распутной графини, тратившейся на красавца-любовника, золотой крест епископа, бриллианты игрока и повесы... Яго помнил историю каждой драгоценности, ее вес и стоимость. Несмотря на свой почтенный возраст - шестьдесят лет - он обладал замечательной памятью. Иное дело - должники. Их было слишком много. И они могли надуть. Еще в молодые годы Яго взял привычку записывать, кому какую сумму он ссудил и под какой процент. Пересматривать свои записи он любил почти так же, как и перебирать сокровища. Отрадно было видеть, что выданная сумма, помещенная в левом столбце листа, раза в полтора-два меньше суммы полученной в итоге и записанной в правый столбец. Впрочем, случались промахи. Не все должники оказывались исправными плательщиками. И далеко не всех можно было посадить в долговую яму. Однажды знатный сеньор, который был должен Яго пятьсот эскудо, спустил на него борзых собак. Яго никогда не забудет этот день. Это было страшно, это было унизительно, это было больно. Укусы зажили, от страха он не умер, а к унижениям за свою долгую жизнь еврей привык. Но борзые в клочья разорвали его штаны. А новые штаны, между прочим, денег стоят. Наипервейшее правило: тот, кто хочет нажить состояние, должен избегать лишних расходов. Так что обновку Яго позволял себе раз в десять лет, не чаще. Новые штаны все же пришлось купить. Потому что без них нельзя появиться ни в одном приличном доме. И что мог поделать крещеный еврей со знатным сеньором, который, к тому же, пригрозил сдать его в руки святой инквизиции? Только мысленно