Деревенский быт — как вечный квест: никогда не знаешь, где подстережет та или иная засада. Например, приходит в голову мысль поменять плинтус в бане, ты его отдираешь, а там... Там проходит центральная балка рубленого дома, насквозь гнилая - за тридцать с лишним лет. И как эта самая баня не «схлопнулась» — сие тайна великая есть.
В итоге два дня спустя новая балка, новый пол, новый линолеум и новый плинтус, разумеется.
На понятии «деревенский быт» лет двадцать назад с соседками по деревне круто схлестнулся мой братец. У него, как, наверное, у всякого нормального бизнесмена, был тогда период неуемного желания сделать жизнь прекраснее. И не только свою. Братец восстановил церковь Покрова пресвятой Богородицы в селе Тропарево, куда вся округа уже тогда ездила за продуктами и всяческой хозяйственной мелочью, а в нашей деревне поставил на достаточно большом и удаленном от соседей куске земли два крепчайших рубленых хоздвора - для овец и лошадей. Ветеринара исправно привозил, на лошадях детвору катал, конский навоз предлагал бесплатно на огороды забирать всем желающим. Потом животные стали болеть. И ветеринарка — милейшая молодая женщина — посоветовала брату сделать анализы. «Траванул кто-то вашу скотину», - сказала.
Выяснилось, что была права. Братец наудачу закинул удочку - спросил соседок, тогда еще не глубоких старух: это вы,что ли, на моих животных зло вымещаете? А они в ответ: мол, мы тебе еще не то сделаем! Убирай отсюда свою скотину немедленно, не то и тебя самого отравим, как до этого птицу потравили у твоей матери!
Суть претензий, изложенных при посредстве древнего и богатейшего русского языка на максимуме децибел сводилась к тому, что не хрен в деревне говно и вонь разводить. На робкий вопрос: какая от лошадей-то с овцами вонь? - последовал очередной вопль: «Не уберешь, сожжем всё нахер».
С тех пор агрессивные бабки совсем состарились и стали просто дряхлыми сплетницами. Не сказать, что безобидными — все склоки и дрязги, периодически возникающие между деревенским народом, брали начало именно их этого источника, но, поскольку окружающий народ знал за семейством эту милую особенность, то как-то мирились. А пару лет назад в деревню заехал добрый молодец из ниоткуда. В смысле, никто толком не знал, откуда он, чей родственник, и кем приходился бывшей хозяйке земли. Соседний участок, принадлежавший брату и давно ставший никому не нужным, добрый молодец тоже купил, присоединив к своему.
По профессии новый житель деревни оказался юристом — из породы тех, кого во времена не столь давние называли в народе «решалами». Каждый день он мотался то в Можайск, то в Москву по каким-то судебным имущественным делам, кои, как правило, выигрывал, ну а после того, как ковид сильно поубавил число работы, мужик решил затеять у себя на земле экологически чистое подсобное хозяйство: нанял работника, пристроил к хозяйственным постройкам два громадных выгула, огородив их плетнем, и завез скотину. Штук восемь свиней и семь — бычков. Не по дням, замечу, растущих, а по часам.
Когда запах стал накрывать участок соседок-старух сплошным облаком (а это, замечу, далеко не тот слабый аромат конского навоза, что был когда-то), те привычно пошли к забору — ругаться. Хозяин живности терпеливо все это выслушал, стоя на крыльце, а потом зычно рявкнул: «Всё сказали? А теперь жопы в горсть и брысь отсюда!» С той поры тех старух я в деревне и не видела, не знаю даже, живы или нет. Но больше не приезжают — пустой дом стоит.
Жизнь — она всегда бумеранг вообще-то...