Спустя какое-то время после переезда в новую квартиру мама снова начала работать тренером. В «Олимпийском». До этого она клялась и божилась, что никогда не станет работать где-то, кроме московского бассейна «Октябрь», где прошла большая часть ее тренерской жизни, но пару раз подменив в «Олимпийском коллегу», она, что называется, быстро почувствовала разницу: дорога в «Октябрь» на метро с двумя пересадками занимала больше часа, а до «Олимпийского», куда, помимо всего прочего, очень звал директор (с ним мама в свое время выступала в одной команде во Львове) было шесть минут пешком.
Вместе с работой у мамы начались частые отлучки на сборы и в летние лагеря, так что дома я большей степенью оставалась одна с родившейся к тому времени старшей дочкой.
Однажды, возвращаясь с прогулки, я была остановлена во дворе каким-то незнакомым мужиком.
— Ты же Лена?
— Да.
— А я Володя. Твой двоюродный брат. Ну, мамки твоей брата сын, из Запорожья. Жду уже три часа тут.
— Кого ждете?
— Ну так тебя и жду. У меня кроме вас в Москве никого нет, а мне через три дня жену и сына встретить надо — они с заработков возвращаются. Вот и познакомишься заодно. Пошли в дом, короче. Устал я что-то в вашей Москве...
Надо сказать, что у нас в доме, еще со времен моего школьного детства всегда был проходной двор. До Шереметьево было подать рукой, поэтому перед отправкой на тот или иной сбор на полу постоянно кто-то спал. Ночевали тренеры со всей страны и их ученики, отцовские иногородние аспиранты и просто знакомые. По выходным у нас в полном составе собиралась мамина группа пловцов — отец проводил с ними тренировку в лесу, потом вёл на Канал купаться, пока мама готовила на всех обед, и только к вечеру народ начинал разбредаться по домам. Словом, это был целый пласт жизни, навсегда заложивший в сознание некие неписаные правила: бульон варится сразу в пятилитровой кастрюле, котлеты лепятся дюжинами, первый, кто приходит домой, готовит еду для тех, кто придет позже, а гостя, откуда бы он не появился, следует первым делом накормить или хотя бы напоить чаем.
Но здесь был явно не тот случай.
— Кто это? — поинтересовался вечером пришедший в увольнение брат?
— А хрен его знает, — совершенно честно ответила я. — Родственник.
— Гони рубль, родственник! Мне Афоня рубль должен, — откликнулся брат фразой из некогда любимого им фильма и немедленно удрал на свидание.
Ад начался через три дня, когда Володя притащил в квартиру жену и сына. Первым делом семейка сожрала из холодильника все, что было предназначено для маленькой Алёнки и выпила весь ее сок. Когда я осторожно поинтересовалась, когда Володя собирается везти семью домой, он заржал:
— А куда торопиться? Надька денег заработала, по магазинам походить хочет. Сын книжки у тебя в шкафу нашел интересные - читает лежит. Да и просторно здесь. Домой-то мы всегда успеем!
Каким образом мы с братом тогда всё же выпихнули семейку из квартиры, я уже не точно помню. По-моему даже придумали какой-то безумный сценарий скоропостижной женитьбы, где фигурировала сильно беременная невеста, выгнанная из дома родителями, и, соответственно, необходимость поселить девушку с будущим ребенком у нас дома и перевезти ее вещи уже в ближайшие выходные. Помню, что я озвучивала все это на кухне и там же шлепнула на громадный деревянный стол три билета.
— Собирайтесь, ребята. Паровоз через три часа у вас...
Вместе с Володей и его семейством из дома пропали несколько книжек, серебряная чайная ложка, подаренная Аленке на первый зуб ее крестником, и мамины бриллиантовые серьги. Сначала я списала пропажу на свою привычку разбрасывать украшения где попало, но буквально пару недель спустя маме позвонила из Запорожья жена ее брата.
— Муся, я тут твои сережки вспоминала, помнишь, ты в них как-то к нам в село приезжала? Надька, сноха моя, точно такие из Москвы привезла, не снимает теперь...
К дорогим украшениям мама всегда относилась равнодушно, но те сережки были для нее особенно ценными, достались от свекрови — Антонины Савельевны. Та сорок с лишним лет была верной спутницей геройского деда и характером ему под стать — прямым и непреклонным. Она никогда особенно не одобряла выбор сына, считая маму человеком не их круга, меня же нежно любила. И, когда как-то приехала из Воронежа в гости, уже зная, что неизлечимо больна, оставила маме фамильное украшение в подарок со словами: «Не продавай, даже если совсем тяжело с деньгами будет. Пусть дочке останутся»

Спустя несколько лет Володя нарисовался в моей жизни еще раз. Он точно так же окликнул меня во дворе, когда я парковала машину, деловито перекинул объемную сумку с руки на руку:
— Долго работаешь. Который час на улице жду. Надька моя от меня ушла, решил вот в Москву наведаться, развеяться...
По-моему, он так и не понял, почему я захлопнула дверь прямо перед его носом.
А бриллиантовые сережки я заказала для мамы у ювелира как только появились деньги...