Одна добрая прекрасная дева Наташа прислала мне ночью сообщение: "В наших проблемах может быть НЕ виноват ретроградный Меркурий". Похоже что Наташа у себя, на другом конце мессенджера Макс, та еще ебонутая курочка. Смешная такая. А кто же тогда виноват?

 

Зато утром я встал пораньше, ушел на три часа в барбершоп и наконец то постригся. Два месяца жил как дикарь, без сверкающих ножниц, жужжания, поглаживаний  затылка и кругового массажа висков. Вы меня наверное не поймете. Да и как вы можете понять меня - вмеру ленивого и модно остриженного философа, если не в состоянии понять друг друга. На дворе стоит ноябрь и я вернулся домой. В ноябре все возвращаются домой, чтобы постричься, сделать тонкими нервными пальцами массаж висков и подравнять бороду. .

 

Теперь все утро, смотрюсь в зеркало, улыбаюсь и подмигиваю отражению, а оно улыбается и подмигивает мне в ответ. Про некоторых сабжей из нашего, весьма узкого круга сабжей, можно узнать гораздо больше  улыбаясь и подмигивая нежели разговаривая. После того как наулыбался и наподмигивался до нервного тика, наша дорогая редакция всем коллективом решила проехаться на велосипеде. Не сидеть же такому красивому дома. Если все время сидишь дома быстро состаришься. Дома время идет по другому, не так как на велосипеде. На велосипеде оно не бежит а едет на заднем сидении, согласно Эйнштейну, а дома просто вытекает вместе с жизнью. Здесь подходит метафора пруда. Представим себе, что дом - это пруд времени. И вот этот пруд пересыхает а ты в нем живешь, жрешь червячков, дышишь жабрами и вообще всё заебись. А тут вода времени пропала и ты думаешь - Братан, надо мутировать в амфибию, отращивать лепидотрихии, чтобы ходить и легкие, чтобы дышать, а к тебе пристают и уговаривают остаться. Мол, пруд же, привыкли же, может все обойдется.

 

Поэтому, несмотря на ретроградный Меркурий в третьем доме вытащил велосипед и поехал гулять вдоль моря. Новая прическа, новая борода, уши правда перепутаны - правое с левым. В роддоме перепутали когда собирали. Поэтому про мои уши ни слова. Остановимся на бороде и прическе.

 

Вообщем еду, заодно смотрю картинки которые художники повытаскивали на продажу и привычным взглядом отмечаю- прекрасные девы на улице снова оглядываются мне в след, а я, в свою очередь, на короткие мгновения становлюсь узником их девичьих видений.

 

В двух винных магазинах - в "Коктебеле" и в "Солнечной долине" -появились новые консультанты - милые девы за тридцать с отменным вкусом и развитым как у легавых чутьем на одиноких ленивых философов.

 

С одной, с той что из "Коктебеля", я битый час трепался о графике Руо пока вдруг мимолетное прикосновение её руки к моей ладони не заставило нашу дорогую редакцию снова вспомнить о чрезмерной протяженности быстротечного времени, не имеющего ни конца ни края. Я раскланялся, но уже в следующем магазине в "Солнечной долине" где наливают Полковника в красивые широкие фужеры, а "Меганом" наоборот в узкие я застрял совсем надолго. И ведь не скажу, что мне нравятся маленькие компактные брюнетки. Даже такие умные. ну, вы знаете, из тех, кто хорошо разбирается не только в русской китайщине конца 19 века, но и в онализе (и ситезе) экзистенциально излома в системе феноменологической герменевтики позднего Поля Рикёра

 

А ведь еще вчера Ад казался мне тихой гаванью по сравнению с моим чувством затерянности в пространствевремени, с моей пустой и бессильной апатией, порождаемой зрелищем разлагающейся у меня на глазах неопрятной вселенной.

 

Под вечер, после того как я раскланялся с брюнеткой, а потом в полном одиночестве в кафе неподалеку от Земской улицы съел борщ со сметаной и с чесночными гренками приправленный трансцендентальным единством апперцепции, тремя рюмками водки и неизбежными декадентскими сомнениями . И пусть какой-то сноб после всего что я тут наговорил скажет, что сегодня мне опять недоставало

Мой короткий комментарий - ответ на вчерашнюю реплику Суанта стал поводом для появления сегодня на свет этого небольшого эссе. 

 

Для абсолютного духа требуется бесконечный словарь, некое подобие сферической библиотеки Борхеса, однако, пребывая здесь-и-сейчас он располагает, увы, всего лишь несколькими вокабулами, обесцвеченными от чрезмерного употребления. Это всё равно, что родиться Моцартом и всю жизнь исполнять собачий вальс. 

 

Жизнь на то и жизнь. В ней всему есть место: нашей банальности, которой мы гордимся, паре убогих абсолютов, блистательным фантазиям, большинству из которых не суждено сбыться. В мире вообще не может быть ничего прекраснее фантазий, посещающих головы обезумевших людей.

 

Вот и нашей дорогой редакции закралась мысль, что место где мы сейчас живем - это чудовищное нагромождение пустяков, без которых нам пришлось бы умирать от зевоты, поглощающей пространство, время и материю. А если бы мы смогли увидеть вещи такими, какие они есть на само деле, нам стало бы стыдно рожать детей.

 

После такой нирваны и такого просветления никакие уловки ума не помогут пережить пробудившиеся в беззащитных глубинах сердца инстинкты ясновидения и трезво-мыслия. И никакое чудо не поможет нам воскресить искушение будущим в вышедшей из моды вселенной.

 

Когда-то давно Марсель Пруст, писатель на чтение книг которого я потратил однажды целое лето - оказавшееся впоследствии лучшим летом моей жизни - сказал: Идеи - это суррогаты печалей. Возможно это самая короткая фраза из всех когда-либо написанных им.

 

Тем великолепным летом длинные, кажущиеся порой бесконечными, периоды его прозы прекрасно сочетались с музыкой Перголезе, Кинг Кримзон, Дэвида Боуи, Телемана, Хассе и Секс Пистолз, а вечерами сладкий запах умной травы струился в теплом воздухе, словно обозначая время, когда для того, чтобы продолжить чтение необходимо включить настольную лампу. В подобных поступках без особого труда угадывались снобизм и вырождение.

 

И действительно количество светотени, которое та или иная идея таит в себе, является единственным признаком ее глубины, подобно тому как нюанс веселья в ней является признаком ее обаяния.

 

В остальное, свободное от Марселя Пруста время, для того чтобы выжить среди чужих я учился держать глаза сухими.

Однако, в самом конце того чудотворного лета, мне неожиданно показалось, что моя собака умирает. Я сидел на полу и держал ее голову на коленях, а когда ее дыхание стало прерывистым, разрыдался как баба и ничего не мог поделать с собой, пока не выплакал ведро слез. К утру когда, все обошлось я вынес ее погулять к реке. Мы сидели на берегу и смотрели как спелые Персеиды с пушистыми хвостами чертили и пряли над островами в черном воздухе жаркого южного августа.