Мне вспоминаются те ребята, бродящие в косухах, с гитарами на перевес, с пивом руках. Рыщущие по городу в поисках таких же как они, сбивающихся стаями, воющих на Луну и на прохожих.

***

Сегодня ночью я хочу встретить тебя совсем одну, хочу увидеть волшебство твоих глаз, сводящие с ума. Сегодня ночью, я верю, всё сбудется для тебя и для меня. Потому что я появился на свет, чтобы любить тебя, ты появилась на свет – любить меня.

Потёртая кожаная куртка, а в наушниках играют Kiss. Я следую их словам, бегу прочь из дома. С бутылкой пива в руках, с песнями в голове. Вперёд, вдоль леса по заснеженным улицам. Лица мелькают одно за другим, расходясь по домам, я же стремлюсь в ночь, против течения этих усталых, заработавшихся глаз. Они не знают, как можно устать друг от друга в постельной пляске. Они даже не помнят запаха пылающих тел.

В метро я растворяюсь с десятью миллионами, которых ежедневно оно перевозит, становлюсь одним из 10 миллионов или никем, или всем. Я лицо, мелькнувшее мимо тебя. Я локоть, случайно задевший тебя в час-пик или чуть позже. Я глаза, которые не могли перестать глядеть на тебя. Я стою у края платформы, а поезд едет мимо меня. Полупустые вагоны ещё страшнее переполненных. В них перемежаются пустота лиц и пустые сиденья. Но я замечаю тебя, горящие глаза. Чёрные брови, глаза подведены. Я делаю ещё глоток. Смотрю в пустые глаза проносящихся мимо, но вижу перед собой лишь твой взгляд…

Вперёд. Раньше ты был с Цоем, и прочь тебя уносили электрички. Теперь вперёд тебя несут другие герои. Но те же отражения в стёклах, те же слепые окна. Они приходят и уходят. Они глупы, они пошлы, им просто много за 20 лет. И они не понимают, как не понимаешь и ты. Перед тобой стоят эти глаза, подведённые чёрным. Что они означают? Для тебя всегда женщина была загадкой. В ней всегда больше, чем ты ждёшь и думаешь. Что рассказали бы тебе эти тёмные глаза? Ты знаешь, что они видели обыденность, ты знаешь, что они устали от домашнего гнёта, но это их не изменило. Они всё также обещают тебе нечто… Сказка, где ты сбрасываешь с себя оковы повседневности. Подойди к ним на расстояние поцелуя, и ты станешь подобен героям средневековья.

***

Сука испытывает голод. Уже несколько недель к ней не подходил никто так близко, чтобы удовлетворить её первородную потребность в грехе. Волки снуют кругом неё, облизывая свои губы. Хищная слюна капает с их осклаба. Вой, душераздирающий вой! Вой, пробуждающий в ней все пороки! Вой пробуждает в ней животное, которое хочет животной ярости и животной страсти. Но она устала от волков. Они нечистоплотны, они глупы, они не хотят знать завтрашнего дня.

***

Я допил пиво и уже третий перегон пустая бутылка катается по вагону. Я вспоминаю последнюю встречу. Что это было? Она была как всегда холодна с утра. Вернувшись из ванной, она оделась, не говоря не слова. Куда пойдём? Ещё одно скучное свидание? Ещё одно расчётливое свидание? Она так одевается, хочет возбудить во мне желание. Она дешёвка, но так расчётлива. Любой другой трахал бы её до посинения, пытаясь её удовлетворить. Но дорогая, зачем нам ресторан? Пойдём лучше в зоопарк! Получи удовольствие, дорогая… Вот свиньи, твоя родня, вот обезьяны – твои родители. Кажется, вон та учила тебя обхождению с такими как я. С сотнями таких как я. Ты блядь!

Вперёд меня мчат вагоны метро. Одна за другой проходят станции. И на каждой станции я перехожу из вагона в вагон. Всё ближе к вам, мои подведённые чёрным глаза. Ты говоришь Kiss? Но есть ещё Guns’n’Roses. Есть ещё, по крайней мере, 20 способов, чтобы убить себя. Есть смерть от руки, есть смерть от любви, говорят, где-то умирают и от старости, но это тебе незнакомо. Всё, что тебя удивляет – это усталые взгляды, бегущие к своей семье, к своим мужьям и жёнам, к детям и родителям – этот нескончаемый поток, запертый в рамки смерти от старости и отупения.

В следующем вагоне ты видишь её глаза. Она всё также стоит, прислонившись к дверям. Поезд тормозит, ты переходишь. Ты стоишь перед ней. Смотришь в её глаза. Вам по пути…

***

Мама, это яд. Твои дети, твоя жизнь не привела ни к чему. Ты надеялась что-то найти, ты надеялась, что в старости он подаст тебе стакан воды, когда ты обессилишь, когда рука не сможет подняться в последний раз, чтобы благословить его, перед тем как уйти. Но он хлопнул дверью. Он ушёл и вряд ли уже вернётся. Ты боишься за него, ведь сколько там впереди. Ты боишься за себя, ведь у тебя нет ничего впереди…

Мама, не пей его жизнь до конца. Он должен уйти. И никогда он уже не придёт, чтобы вернуться минутой позже назначенного срока. Он опоздает лишь на мгновение, но ты не узнаешь об этом. Это судьба. Это яд. Он твоя жизнь, он твоя смерть, твоя совесть, напоминающая тебе сейчас, как ты с ним обошлась. Тебе было наплевать на него, и вот результат.

***

Солнце встаёт. Её глаза – как у всех. Её волосы спутались, её взгляд – взгляд не проснувшегося ребёнка. Ты оглядываешься, комната такая же как у всех. В окне встаёт солнце, и занавески немного Читать далее...

Надо будет потрахаться под Нирвану...

"Чудеса реже всего случаются именно в условиях рыночной экономики".

[473x699]Ты молод, и вся жизнь перед тобой. Конечно, у тебя есть планы, есть задумки на будущее, твоё будущее! Ты хочешь чего-то от этой жизни! Ты уже осознал, что раз придётся жить, и тебя никто об этом не спрашивал, то от жизни стоит взять, что тебе причитается!

Но берегись! В жизни самое страшное не войны и не болезни, шанс остаться калекой не так уж велик, а смерть, по долгому размышлению, вообще больше напоминает избавление. Чего же стоит тебе остерегать?

Женщины! Это самое ужасное, самое бесстыдное, самое коварное и эгоистичное существо, с которым ты повстречаешься в своей жизни. Она взглянет на тебя, и ты уже пропал. Ты будешь всё также ходить в свои любимые кафе и кинотеатры, а она тебя уже приметила. Случайно вы сядете за соседние столики, случайно ты взглянешь в её сторону, а она ответит на твой взгляд. Если не сегодня, то завтра, может из любопытства, а может из-за глупой мысли, что она тебе понравилась, ты познакомишься с ней. И теперь она будет определять каждый ваш шаг. Иногда у неё будет болеть горло, и она не будет приходить на встречу, иногда тебе придётся менять планы, потому что у неё что-то случилось, и ты ей нужен. По крайней мере, ты будешь так думать. На самом деле ты уже вертишься в её умелых руках, пляшешь, подстраиваешься. Она тебя приручает, опутывает паутиной своих желаний, чтобы ты уже никогда не смог вырваться.

Ты веришь в свою силу, ведь ты мужчина. А она прикидывается слабой, кладёт голову тебе на плечо и говорит, что так и есть. Но в чём твоя сила, если ты не можешь решить ничего за себя? У тебя были надежды, были желания. Ты хотел покорить мир, но тебя уже покорили. Ты думаешь, ей есть дело до окружающего мира? Если ты хотел накормить и вылечить детей всего мира, она думает только о своём. Если ты хотел изменить мир вокруг себя, ей главное сохранить семью. Она не видит дальше домашнего крыльца, но ей это и не надо. Спустя годы ты лежишь дома и претворяешься, что тебя ещё интересуют эти вопросы. В своём воображении ты ещё отважный и стремительный, ловкий, дерзкий, способный в решительную минуту спасти мир. Ты ещё чувствуешь себя мужчиной, но ты ничуть не лучше жирного кастрированного кота, любимчика жены, который занимает половину твоего дивана и которого ты, конечно же, ненавидишь.

Семейное положение: онанизм/женат?

Сексом можно заниматься по-разному… (личные впечатления)

Трезвым: почему-то ассоциируется с «коммунизмом», «планом», «пятилеткой».
Выпив пива: в промежутках между вылазками из кровати в туалет.
Шампанское: вам опять 16. Вы юны, страстны, полны сил, трахаетесь с энтузиазмом, с ощущением чего-то героического и одновременно романтически-возвышенного. Но слишком быстро кончаете, после чего наступает лёгкое разочарование и чувство вины перед партнёром.
Вино: творческий прилив сил. Вы выключаете в комнате свет. Вы сверху, снизу, сзади, сбоку, иногда спереди, иногда сами помогаете себе, иногда всё из озорства делаете руками. Самое интересное.
Виски: вы трахаетесь на балконе, на полу, на столе, в ванной, на стиральной машинке, для разнообразия – в постели, потом снова в ванной, у кого-то на глазах, потом втроём. Вы понимаете, что значат слова «прёт», «засаживать». С опаской как бы не стать извращенцем, выкидываете любимую кошку поскорее за дверь. Продолжаете трахаться дальше. В своих мечтах – вы fucking янки.
Водка: вы не трахаетесь, вам оно и не надо. Нет больше неудовлетворённых женщин, но сами вы становитесь фригидным/-ой в отношениях с банкой рассола.
Коньяк: вы трахаетесь в будущем, тогда же, когда у Вас будет машина, работа, квартира и деньги на этот самый коньяк.
Текила: жизнь прекрасна, на душе светло и солнечно. Вы любите себя и партнёра. Вам весело и задорно, вы вместе начинаете, вместе кончаете, повторяете это до изнеможения и затем мирно засыпаете.
Ром: женщин рядом нет.
Джин: три желания, и все три не о том.
Абсент чистый: вы трахаете себя, трахаете свой мозг, своё тело, вас кто-то трахает, кто-то рядом, кто-то близкий. Вы ощущаете поле, природу, и это поле кто-то очень подлый запихал вам в глотку. Позднее возникает ощущение, что с вами рядом трахается кто-то ещё.
Абсент полировочный: вы трахаетесь, трахаетесь, трахаетесь, трахаетесь, трахаетесь, трахаетесь… в какой-то момент в кровати Вы находите вашего партнёра, начинаете трахаться вместе, ещё через полчаса понимаете, что если раздеться, будет ещё прикольнее. На утро вы просыпаетесь такими же пьяными и продолжаете трахаться. Те, кто с вами вчера не пил так усердно и больше не хочет трахаться, начинает вас осуждать и обсуждать.

Ты стоишь у окна в лёгком халате, который чуть-чуть не доходит тебе до колен. Там ночь. Зимние ночные фонари освещают противоположную стену, выхватывая и часть остывающей кровати.

Под фонарём идёт снег и укладывается на асфальт. Одинокая фигура скользит по краю. Я беру тебя за плечи, целую твою шею. Лёгкая, незаметная мне дрожь пробегает по твоему телу. Если бы ты сейчас говорила, тебе пришлось бы замолчать, чтобы сделать новый вдох. Но ты также неподвижно смотришь в стекло. Твои глаза сосредоточены на том, что происходит в тебе. Глухая страсть поднимается по-твоему телу. Пальцами я провожу по твоей груди, чуть распахивая халат. Я глажу твою шею, нежно кусаю за ухо, ты ощущаешь глубокое дыхание на своём лице.

Халат спадает с твоего плеча, приоткрывая грудь. Ты всем своим телом, будто изнутри, ощущаешь, как режет край халата. Ты упиваешься ощущением своей наготы, радостное чувство стыда охватывает тебя, сдавливает грудь. Я целую твои плечи. Смотрю на твою стройную спину, как она изгибается. Я сжимаю тебя ещё сильнее, потому что ты принадлежишь мне! В эту ночь я твой хозяин. Тебе больно, но ты счастлива. Ты, возможно, не знаешь, что это означает для меня, но тебе хорошо.

Я прижимаюсь к твоей щеке. Мои пальцы нервно, неуверенно скользят по твоей руке вверх, прикасаются к шее, затем опускаются на обнажённую грудь. Другой рукой я придерживаю тебя за талию, прижимая к себе. Мгновение мы смотрим вперёд, за стекло. Я немного наклоняю голову, чтобы прикоснуться к твоим губам…

Я не знаю, что будет дальше. Что будешь чувствовать ты. Я видел руки, жадно царапающие стену, спину, сжимающие простыню, сжимающиеся и разжимающиеся пальцы. Я чувствовал холодный пот. Я видел сумасшедшее выражение глаз. Безучастное выражение глаз. Я был с тобой, но ты не была со мной. Сейчас опять я останусь один. Я буду смотреть на твоё извивающееся тело, я буду делать всё, чтобы ты чувствовала, но я здесь буду чужим. Ты ошибаешься, если думаешь, что в такие моменты мужчина может любить тебя. Ты ошибаешься, если думаешь, что в такой момент может родиться только новая жизнь. Мужчина – творец, он отдаёт свою жизнь женщине, и в это мгновение в ней соединяются обе души. Она обитель всего сущего, что было в обоих. Она не сосуд, но она принимает его жизнь в себя. Что происходит с мужчиной? Я умираю. Не может быть жизни без смерти, не может быть любви без ненависти. Это совершенно нормальное чувство – чувство ненависти – к существу, которое забирает твою жизнь. Мгновение назад я ещё хотел этого, а теперь я понимаю, что снова умер. Это закон равновесия, это жизнь и смерть, уравновешенные на весах судьбы. Теперь ты становишься всем, а я ухожу.

Я знаю, как любишь ты меня бездыханным, когда я лежу рядом с тобой, или когда ещё судороги сводят моё тело. Ты не знаешь, как я презираю себя и ненавижу тебя за то, что я умер. Зато, что снова во мне родиться это желание погибнуть.

Секс – это та самая грань, которая лежит между жизнью и смертью. Секс – это линия, по которой жизнь из меня устремляется в тебя. Ты любишь меня, и ты убиваешь меня. Но всё это не имеет значения. Иначе не может быть. Даже если ты поймёшь, что я ощущаю, тебе вряд ли удастся понять то, что я люблю смерть. Что без неё я не могу. Что каждый раз, умирая в тебе, я возношусь ещё выше. Хотя, возможно… у меня появилась мысль… при родах ты также избавляешься от жизни, которая есть в тебе. Не то же ли это самое?

Привет! Ты как? Проснулся?

Вот снова и время пришло, приоткрылась дверь, пора что-то сказать. Всё хорошо, всё хорошо, всё хорошо…

Мне не помнится, когда я начал чувствовать себя уютно, но это напрягает. Теряешься. Почва из-под ног. Нет больше ощущения падения в зловонной яме. Жизнь порастает эдельвейсами. Такая лепота. Что-то среднее между орхидеей на помойке и дерьмом в цветочной клумбе. Всё одно, жизнь затягивается.

То ли слепнешь, то ли становишься наконец-то над жизнью, как-то смелее, увереннее. Я хочу уехать, хочу посмотреть. Так много всего, я так много всего не видел. Надо посмотреть, как это – жить там, где зимой не индевеет стекло. Кем-то стать? Плясать на публику мы будем «постольку, поскольку», всё остальное уж извините.

А мы когда-то хотели оставить след в истории. Мы, как и все. И что? Теперь это как-то глупо. Успевает ли человек прожить жизнь так, чтобы оставить что-то на себя. Может, я хочу работать в какой-нибудь художественной галерее в Италии или стать критиком?

А я знаю, почему мне нравятся импрессионисты, они также наблюдают жизнь, мне кажется, как и я. Не размыто и неуверенно, а тепло и прочувственно. Им не нужны яркие цвета и чёткие линии, потому что жизнь улавливается по свечению и теплу, исходящему от окружающих предметов. Это прекрасно. Жизнь не проходит, а входит в тебя. Каждая книга – реконструкция твоего сознания. Это незабываемое состояние. Читать книгу – это даже не заниматься сексом. Рассматривать картины – это то же самое, что читать книгу. Это великолепно. Символизм, которым мы наделяем произведение. Помните, кто-то говорил, что всё что мы видим, видим лишь отражение себя. Поздравьте, я для себя открыл новую истину, всё что мы видим – мозаика знаков, составляющих композицию из наших чувств. Картина – бесконечное число векторов, разрывающих твоё сознание, до безграничности расширяющих его.

Вы помните картину – Христос в пустыне?

Я уже говорил о ней. Она особенная. Чем? В ней нет ни одного символа. Ни одной отсылки на себя. Что есть бог? Вот он ответ, это то, что вне нас, что чистым входит в наше сознание, не задевая ни одной струны. Всё в этой картине – беспричастность к человеческой природе. Об этом хватит…

Есть в мире места, которые не стоит фотографировать, а вещи, о которых не стоит говорить.

А мне от чего-то так хорошо… Тепло… Уютно… я жив… Об этом тоже пока не стоит, наверное…

Жизнь, от чего ты пахнешь эдельвейсами? Цветами, которые так высоко в чистом воздухе, среди чистых скал; где нет тебя, человек! Цветами, о существовании которых я даже не знаю, не знаю, увижу ли я их когда-нибудь, услышу ли когда-нибудь их запах, которым так от тебя несёт. И совершенно не важно, что жизнью может оказаться корица в чашке каппучино.

Вы спросите меня, смеюсь ли я? Конечно, всем словам, которые говорю… А как же иначе? Я ведь жив, а если б я не смеялся, мог бы я жить в мире, который вот-вот присыпет сахарным песком, размешает ложечкой и сольют в чью-то глотку…

“Beauty, real beauty, ends where an intellectual expression begins. Intellect is in itself a mode of exaggeration, and destroys the harmony of any face”.

The XIX century was a century of triumph of intellect. The end of the XIX century was the age of decadence, denial of intellect’s importance in human society. Artists like Oscar Wilde believed that mind can neither understand nor create a piece of art, and thinking of life as a superior form of art, they believed that mind is unable to explain life. We should not as well forget that art was considered to be beautiful in any manifestation of its kind.

Oscar Wilde widely develops the problem of art and beauty in his works. He is to me an obsessed genius, alchemist, searching for the universal formula. He opposes intellect to art, sense to beauty. With the young characters of his novels and plays he makes fun of the common sense, so natural in the Victorian epoch. It’s not a problem for him “what is life?” He wants the others to see the answer – so clear to him, incomprehensible to others. Beauty can not be created, it can not be thought by mind. Obsession, passion, blindness are the creators of real beauty, they enable people to transfer their soul from the body to the work of art. The best example of this idea is the portrait of Dorian Gray, which held the soul of a young man. The synthesis of a man and work of art makes an ordinary person immortal. We should also add that the desire of both the artist and the model combine in a perfect piece. It is impossible to explain why Dorian Gray remained young while the picture changed with years go by, the intellect is helpless here. But we feel pretty sure that the desire from the very deep of our soul can perform such a miracle. It’s unbelievable and yet we believe in it. Intellect is only a tool, it is useful for creating models of machines, but it is useless to show all the canvas of a human soul, it can not calculate the balancing line of a masterpiece. Harmony, so praised by the Buddhist philosophers, is an inevitable part of any art. There can not be anything superfluous, or it will destroy the beauty. “A designers knows he has achieved perfection not when there is nothing left to add, but when there is nothing left to take away” – says Antoine de Saint-Exupry.

Do I stick to Wilde’s opinion? I do, because feelings and intellect are always more than just intellect. Desires give us the power to create, they give the meaning not only to the creation, but to the artist himself. No beauty can be born without the inner will that makes us godlike, able to create souls which we then bind to our works.

Любовь, дружба, люди. Новые имена появляются. Классика литературы безлична. Классика – Гюго и Тургенев – не может вам передать того, что неумелые писатели, без такого огромного таланта, вбивают в свои слова. Их во многом слепота и недальновидность делает книги столь живыми, что стёкла комнаты начинают запотевать мелкой стружкой дождливых капель. Их образы столь непрактичны, а приёмы неуместны, что ты начинаешь верить. Мы восхищаемся поэтичностью Гюго и Тургенева, их прозорливостью, остротой наблюдений и безошибочностью выводов. ХХ век преподносит нам чувство сексуального удовлетворения, мы чувствуем себя как женщина, в которую кончают уже через полминуты.

Мы ещё не доросли до этого. У нас нет классики, со страниц которой нам кончали бы в лицо каждую третью главу. Вы скажете, что это никому и не нужно, что это больно́, что это аморально. Я скажу, что на западе за 40 лет смирились и напечатали. Людям это нужно. Людям просто свойственно наблюдать за тем, как другие онанируют. Видимо, в этом нет ничего непристойного. Господь так любил свои создания, что он обратился змеем и искусил их запретным плодом, чтобы люди смогли получать удовольствие. Прошло много лет, Фрейд сказал, что так и есть. Теперь, в начале XXI века мы ходим на поводу у Господа и Фрейда, твёрдо веря, что есть, срать и ебаться – это триначалие дороги в рай. Без этого мы не можем быть счастливы. Ебаться и срать – от этого мы получаем куда больше удовольствия, потому что можем подглядывать. Глупо подглядывать за тем, как человек ест, есть принято на людях.

Собаки, они и есть собаки, которые убегают, поджав хвост, чуть что! Дворняги!

ещё никто не придумал опечатку "грЯзия"?


.
[500x343]

Напоминаю, что Федор Двинятин, в данном случае, это КВН команда. Моя люлимая. Ребята очень здоровские, вот только жаль, что фронт-мент Саша и его сестра не смогли приехать. Но эти троё (Наташа, Марина и Женя) подняли всем настроение на все 120%.

После эфира мы прогуляли их немного по Риге и потащили кушать, конечно же в Лидо. Надеюсь видео у меня выложится. Полная фотогалерея + аудио-версии эфира все они здесь

[485x660]Он был странным человеком – совершенно не верил в людей, не верил людям, он наперёд знал, что от жизни нечего ждать. Его действительность была изрытой ржавчиной, была пустынно сухой и горькой на вкус как ржа. Стоило ему оглядеться, стоило выйти на улицу – он надевал маску пожирателя чужих душ. Всё человеческое, с чем ему приходилось сталкиваться, он осмеивал, как делает калека, навсегда лишившийся возможности ходить. Вера, господь бог, любовь, дружба – для него всё это значило лишь ещё один повод к шутке – едкой, разъедающей чужие души в его и других глазах. Вся история человечества сводилась для него в торжество человека над зверем – человека, потому что лишь человеку присуща глупость, обман и жестокость. Звери в его глазах были куда более человечны, ангелы на его небесах были больше зверьми, чем людьми.

В глубине души он был добр. В глубине души когда-то в детстве он верил в какую-то осознанность, с которой проходит жизнь. Потерянный рай – потерянные на заре человечества чистота и доброта – зеркальное отражение детства, которое для каждого не проходит бесследно. Для него оно было прямой дорогой в ад. В ад по эту сторону могилы, в ад, который порастает зелёной травкой на могилах недавно погребённых. Адом для него было царство живых. Но он плакал в кинотеатре на заднем ряду, когда показывали сказки, где добро, отважное и беззащитное волшебным образом побеждало зло.

В его языке было столько яда, что каждый раз, отравляя других, он отравлял себя. Он, конечно, любил близких людей, но эта любовь давалась ему с трудом. Чем ближе он знал людей, тем сильнее видел их несоответствие с идеалами. Он ненавидел человечество, но его привлекали незнакомцы, потому что в первую встречу они не успевали ему наскучить. Он не прощал тех, с кем встречался второй раз.

Люди думали, он их ненавидит. Он страдал. Его боль, сжигавшая изнутри душу и сердце, дышали жаром на подходивших к нему близко людей. Но люди, эгоистичные люди, привыкшие во всём видеть себя, чувствовали лишь обращённую к ним ядовитую усмешку – слишком ядовитую, чтобы её сравнивать с греческой – предсмертной улыбкой погибающих, с которой они сходили в воды Стикса.

Он был сосудом, наполненным человеческим ядом. Он, загнанный зверь, ненавидел в себе человека!

С каждым годом я, кажется, становлюсь всё циничнее. Самая циничная улыбка – у черепа. Его смертельный полуоскал – ответ на извечный вопрос о смысле жизни. Ответ самой жизни.

Насколько серо, насколько безрадостно наше будущее? Будущее человечества. Да-да, именно безрадостно, потому что радость – судья и спутник удавшейся жизни. Безрадостны массы в своей темноте. Будущее, как и прошлое, погребено в «болоте».

Раньше я, кажется, много писал об этом – о том, насколько жизнь несправедлива, насколько хочется быть выше, необходимо быть выше «среднего» уровня. Писал и думал о том, что есть конфликт массы и индивида, есть огромное количество недалёких и заблуждающихся. Сейчас в голове тоже проносятся такие мысли, но писать об этом сложно. Не получается. Всё выливается в иступлённое уныние, разбивается о стену безнадёжности, если хотите. Уныние жить, уныние быть. Самые лучшие, самые яркие, красочные надежды сами себя исчерчивают в чёрные полосы. А жалкие попытки жить – что ж, они прекрасны. Я им радуюсь, я живу, но живу не делясь с остальными, с теми – кому не надо туда лезть, и вызываю непонимание, отторжение. Стольких людей надо послать к чёрту. Стольких! И всё люди близкие – сейчас или некоторое время назад.

Я устал не потому, что мне 20, и что вся жизнь позади, я устал, потому что это будет продолжаться всю жизнь, люди не переменятся. Я устал разграничивать в своей жизни иронию с правдой. Я устал от риторических вопросов, на которые мне дают ответы. А есть ли разница между правдой и иронией? Есть ли ирония в оскале у черепа?

Мы пережили Наполеона и Гитлера.
Переживём ли мы сборную России по футболу?

[339x509]Осталось ответить на вопрос – а что нам делать с гордостью. Стыдно – гордиться нашей стране также, как это делают малые страны в роде Латвии. В России могло бы быть достоинство, если бы её флагом не подметали на глазах у миллионов европейцев пол, по которому протопталось столько народу… Это похуже, чем сжечь. Когда сжигаешь – символ исчезает. Это, всё же, какое-то уважение – страх, внушаемый флагом, сжигается вместе с материальной оболочкой. Наши же флагом вытерли сцену и оставили его, заляпанный, где-нибудь. Я не думаю, что грязный флаг внушает гордость…

Выигрывать – было бы с чем выигрывать! Ну да не суть. Откликаться на происходящее в мире – это не по моей части, я предпочитаю заниматься глубинным бурением своей души и иногда тела и откликаться на его позывы.

Знаете, человек со всеми его подсознательными реакциями – бесконечная яма рассказов. Можно говорить так долго и, порою, интересно. Хотя, мне больше нравится, рассказывать. Говорить – так проще, так ближе к музыке, так больше инструментов. Даже философия – не бывает систем, система ложна уже по тому, что она является системой – в той или иной степени закрытой. Система сама в себе заключена, самой собой и ограничена, даже «открытая» система ограничена своей открытостью. Метафоричность наряду с воздействиями на эмоции, афористичность – это куда более верно. Человек не система, хотя органы его все похожи у каждого на каждого. Есть другое – есть многое непонятое, есть хотя бы сознание, которое есть и нету, которого никто не видел, о котором все говорят. Человек, скорее, струна, издающая звуки. Звуки музыки. Философия объясняющая должна лишь затрагивать струну так, чтобы та издавала музыку, не больше, но и не меньше. Система – описание толщины и материала струны, описание среды, в которой та находится – попытка избежать столкновения со всеобъемлющей музыкой. Попытка закрыть глаза. Мы все и закрываем их.

***

Сказать, что из безразличия рождается любовь – соврать против себя и всех других. Стоит сказать, что из безразличия рождается любовь у некоторых. Я и пишу про некоторых, у кого схожие организмы, потоки мыслей, боли в суставах. Из безразличия как у калеки рождается спокойная любовь, которая постоянно сталкивается с вниманием к деталям, отвращением по утрам, раздражённостью не выключенного света. При слепой любви всего этого нет. При безразличии же постоянно приходится преодолевать себя и других, приходиться вести какой-то диалог. Любовь постоянно щетинящихся ёжей, которые более чем уверены, что жизнь им ничего хорошего не преподнесёт. В то же время, эти ежи очень хотят, чтобы о них заботились, по-домашнему заботились, как это было с детством. У нас всё перекликается с детством. Кому-то не дали достаточно внимания, кого-то обидели родители, а кто-то завидовал старшему брату – а потом всю жизнь мы пытаемся компенсировать то, чего нам не хватило. Кто-то подсознательно, у кого-то это проявляется лишь в соприкосновении с такими чувствами, а кто-то беззаветно ищет по всей жизни, закрывая глаза на всё остальное. Я до этого и не переживал так особо, я до этого и не искал, да и продолжаю не верить в какую-либо искренность (что тоже необходимо преодолевать), но будучи рядом – мне вспоминается забота, вспоминается уют. Какие-то мелочи вроде заваренного кофе, за который не надо говорить «Спасибо!» или выглаженная рубашка – они возвращают ощущение, когда я был кому-то нужен, когда был окружён уютом детства. Хотя, знаешь, это черта, наверное, в глубине души, характерна всем мужчинам – стремление к уюту в объятиях женщины. Пусть, время сейчас спокойное, но где-то подсознательно мы всегда готовы умереть, отдать жизнь. Одним словом – наша жизнь – ожидание смерти; ваша – ожидание жизни. Потому хочется раздеться, снять с себя все чувства, всю напыщенность, почувствовать себя дома…

Дом. У кого-то есть дом?

Танцы на песке…

Один за другим – маленькие шажки по холодному песку… На границе суши и моря… Танцы, вырывающие комки влажного песка… Красота. Сила. Любовь.

Ноги зарываются по щиколотку, выскакивают из-под земли, взлетают в воздух, поднимаясь не только над землёй, но над самим горизонтом.

Воздух свеж, прохладен. Всё тело проникнуто бодростью, жизнью…

Смеяться… потому, что слова больше не нужны… Жить, потому что сбросить старые оковы…

Слова отравляют, слова не нужны. Слова сковывают ноги и руки – движения – вплоть до дыхания… Вот и всё. Слова не нужны как художникам и туберкулёзникам.

Змея сбросила шкуру, солнце её сожгло. Кит выбросился на берег, его сожгло солнце. Слова выплеснулись на бумагу, жизнь их сожгла.

Нет более правдивых слов иронии… Нет более слов, чем с остриями отравленных игл. Созерцая их, пропотеешь холодным потом, а потом зевнёшь и отправишься дальше… Змея сбросила шкуру. Притворилась. Претворилась дверь за старым чуланом, зажав змее хвост. Змею раздавили, зашибли клюкой по голове. И всё… Змеи больше нет, змеи больше не стало…

Холодный душ и тёплая ванна в горячем кофе из солёных огурцов. И завтрашняя солнечная погоду будет электрической спиралью греть душу уксуса.

Не понимание? Конечно, всё проще не понимать, чем чувствовать… Но если что-то появляется на сцене, разве это должно что-то значить? Что-то большое? Зачем искать какие-то смыслы? Зачем возвышать то, что и так высоко? Зачем оставаться между небом и землёй человеческих страстей…

Жить… Какая прекрасная блажь. И всё же жить. И быть. Разве сила не идёт от слабости? Или это всего лишь жестокость?

Проблесковые маячки показывали полвторого ночи…

Пора спать. Пора накрыться тёплым покрывалом, сложить голову на усталую подушку, закрыть глаза, остаться где-то вне… Сны…

Слова, слова, слова…
Сны, сны, сны…
Сегодня?

[430x600]Оранжевые веники на фоне, и Моне на desktop’е. Бывает и хуже. Бывает и похмелье наутро, и сон до шести вечера. Бывает ещё, что призраки сгущаются так сильно, что материализуются в одной – двух фразах и выбивают тебя из колеи. Бывает и так, что ты начинаешь относиться ко всем как к себе, не прощая, и спишь с девушкой лучшего друга – просто так, так не из интереса даже…

Хорошая музыка, из далёких 60-ых и 70-ых годов, лёгкий алкоголь, который расслабляет твои мысли, запирает проблемы за входной дверью, а тело наделяет сверхсвободой. Если ты хочешь получить удовольствие от жизни, необходимо «ускорить» её. Сделать так, чтобы за часы пролетели дни. Алкоголь и никотин самые лучшие в этом наши помощники – они концентрируют время вокруг определённого момента, ускоряя, насыщая время.

Помните криминальное чтиво? Помните, как Траволта с Турман танцуют? Ощущаете атмосферу? Это конечно не смерть, даже отдалённо, но какая-то тень. Ощущение того, что ты не заботишься о себе – убиваешь, доставляют особое удовольствие от момента, когда живёшь ради смерти.

- У неё кто-то есть?
- Возможно… Возможно кто-то более сильный, чем ты или я. Тот, с кем нам никогда не сравнится. Разве ты не встречал его до этого?
- Нет. Кто он?
- Дух свободы… Им повеяло с моим приходом и приходом весны.
- Ты?
- Я им давно отравлен. Я продал ему свою душу, если хочешь. Он очень необычен, очень силён, обольстителен. Он наркотик, который не убивает, но делает тебя живее для всего, что происходит вокруг.

- Ты не хочешь умереть?
- Хочу умереть красиво.
- В лучших традициях декаданса? Я начинаю понимать Агату…
- В танце… с последним звуком…
- Когда сердце начинает биться созвучно ритму, и замирает, с последним звуком…
- И твой партнёр уходит, оставив лежат твоё тело, с последним звуком?
- Умереть с последним звуком…
- Раствориться в музыке.

Скажи, какими должны быть размеры букв, сколько тонн краски нужно, чтобы я смог удовлетворить своё желание – сказать «Завтра», передав всё то значение, которое оно для меня имеет?

Ты меня вдохновляешь… Ты жизнь… Ты движение… Ты слова жизни… Мне нравится на тебя смотреть. Ты – здесь, со мной… Это хорошо.

Ты меня вдохновляешь. Я рад. Я радуюсь тобой. Радуюсь видеть в тебе новую жизнь, новое течение. Я всегда жаждал жизни, меня за это не любят. Меня не любят за моё свободолюбие, за то, что я бессознательно подталкиваю людей к птицам…