Время как и пространство имеет свои складки и прорывы. Всякий ленивый философ не раз за свою жизнь переживал какие-то ямы, колдоёбины колдобины и разрывы во времени. Смотришь, вот прямо на твоих глазах время как будто закончилось, как будто аппарат искуственного дыхания отключили, свет в конце туннеля погас и ты лежишь такой, в позе Ромберга - ступни вместе, глаза закрыты, только расслабленные руки по швам держишь, а не вперед и думаешь: пизда тебе, время. И засыпаешь. А утром открываешь глаза и соображаешь, где ты. И даже спрашиваешь сам себя вслух "Где ты?" А сам заранее знаешь, что такие вопросы лишены всякого смысла. Задавай их, не задавай - ответ про Караганду всегда известен заранее. А потом смотришь в окно - а в окне весны больше нет. Вместо весны лето. Ватные, клочные майские облака исчезли, а вместо них со стороны Меганома, по отрогам Кызыл Таша от самого верхнего обреза вселенной надвигаются курчавые легкие тучки - небесные странники - точно долгожданные гонцы, несущие в осажденный Город благую весть. Лето для всякого ленивого философа, включая нашу дорогую редакцию - уютный и желанный гость. Один недостаток - остается всегда ненадолго и уходит, не попрощавшись.

 

И ты вдруг сразу видишь, время - вот оно, снова здесь как искусственный чертик из табакерки. Ишь ты как засвистело и заклубилось неохватным вихрем вокруг.

 

Карл Маркс один из первых (что не удивительно, учитывая его происхождение) прозрел удушающую грамматику грядущего. Он нащупал связь между денежными неприятностями и метафизикой. И он первый понял, что наши всенародные унижения происходят от того, что мы никак не можем решиться на голодную смерть.

 

Метафизический ужас перед будущим, беспощадная справедливость отца небесного и таинства биржы - краеугльные камни, споткнувшись о которые, можно ебанутсо навсегда. Рассуждая о гнусных преимуществах денежного фетишизма и дурацкой привычке людей продолжать свой род, бредя в общем стаде, он предсказал три самых грандиозных непристойности нашего времени: гегемонию симулякров, геополитику и патриотизм тех, кто живет и трудится внизу, у самого дна.

 

И здесь наша дорогая видит восьмое чудо бытия, которое состоит как раз в том, что мы продолжаем жить, имея в карманах полный набор вышеуказанной хуйни, в гармонии и абсолютном соответствии с продуманной иерархией деградации обитателей глубин, словно карикатуры на самих себя, недостойные даже презрения или вялого поджопника пыром.

 

Так информация разлагает смыслы и дефиниции, превращает их в некую туманность, в прореху, обреченную вовсе не на рост нового, а наоборот, на тотальную энтропию. 

 

Зато у нас - жителей дна - в избытке присутствуют неподвижные вещи и отсроченные желания, мечтательный догматизм и нагромождение причуд, врожденная толерантность к говну, исступление летаргии и спасительное слабоумие, глупость, свойственная звездам и горечь, что ни одно событие не стоит того, чтобы его приукрашивать. 

 

За подобную трусость теперь приходится расплачиваться самой высокой ценой. Поэтому ночь философа подразумевает только одно пространство параллельное его грусти. Иными словами речь идет о замене реального знаками реального, то есть об операции подмены реального процесса его операционным дубликатом, метастабильной знаковой машиной, программатичной, безупречной, которая дарует все знаки реального и минует при этом все перипетии. Если только вы поняли, про что я сейчас.

 

Миру мур, вам братья и сестры по семиотике и структурной лингвистике.  Худшее, конечно, впереди. Всё будет хорошо