А ты живи, что значит ты устала?
Давай вперёд и всем ветрам назло,
Но жизнь не надо начинать сначала,
Все чем жила, все до конца твоё...

Трясло порой, порой рвало на части,
Сама пыталась раны зашивать,
Сама с собой играть пыталась в прятки,
Но от себя увы не убежать...

Да, каждый шрам -напоминание о битве,
Рубцов в душе совсем не сосчитать,
Но твоё прошлое теперь путеводитель,
Твоя история смогла тебя создать...

Ты все пройдёшь, не вздумай сомневаться,
Ты все сумеешь, только верь в себя,
Не позволяй под грузом прошлого сломаться,
Чтоб ни случилось, жизнь у нас одна...

Припудри шрамики, надень свою улыбку
Ты здесь, сейчас, сегодня и живи!
Прими судьбу, а прошлой жизни книжку
Ты не выбрасывай, закрой, но сохрани...


© Бабенко Катерина
[480x700]

Их подъезд был особенным.

Каждое утро в лифте появлялось маленькое объявление.
Чаще содержание было таким: "Улыбнись, сегодня особенный день".

Иногда это было напоминание "Обними близких", "Вспомни про тех, о ком забыл".

Люди уже привыкли к этим необъяснимым запискам и каждый раз ждали утро, чтобы узнать напоминание сегодняшнего дня.

Перед Новым годом в подъезде появлялся большой ящик для писем.
Он был не только для детей, но и для взрослых.

Последние стеснялись участвовать в этом представлении, но всё же, поддаваясь соблазну, тоже чирикали пару строк и опускали в ящик.
Они сохраняли анонимность, и это успокаивало их.

Но при этом каждый из этих взрослых людей становился на шаг ближе к тому радостному трепету, который был только в детстве.

Раз в месяц кто-то приносил конфеты.
Ставил на табуретку и писал: "Угощайтесь, сегодня ТОТ САМЫЙ день". Дети спрашивали разрешения у родителей, а те не решались попробовать лакомство.

Но постепенно люди привыкли и перестали во всём видеть обман. Их тревоги улеглись, а чьё-то доброе сердце начало мастерить мостик доверия.

Конечно, им хотелось знать, кто это. Но ни разу не удавалось им поймать доброжелателя.
Потом люди перестали замечать все эти вещи, воспринимали их, как нечто само собой разумеющееся.

Но однажды в лифте не появились заветные строчки.
Как раз прошёл слух, что не стало одного мужчины, над которым многие потешались.
Он зимой и летом ходил в тренировочных штанах, а ещё от него постоянно исходил аромат чеснока. Дети избегали его, а взрослые что-то недовольно бурчали.

В тот день один мальчик пришёл очень расстроенный и сказал отцу: "Папа, я хочу продолжить дело дяди Игоря. Я уже помогал ему развешивать объявления, но теперь... Можно я буду писать их сам"?

Папа предупредил его: "Если люди узнают, то, вероятно, будут смеяться над тобой. Ты же помнишь Чудика"?
На что мальчик серьёзно сказал: "Пусть смеются. Я хочу, чтобы всем было хорошо. А ты говорил, что смех - это здорово. Разве нет"?

Отец взъерошил волосы сына и сказал: "Я помогу тебе. Только скажи, что нужно делать".

Каждый вечер мальчик готовил маленькую записку, которую вешал в лифте с напоминанием о чём-то важном.

Раз в месяц, как раз в тот день, когда ушёл дядя Игорь, он покупал на свои карманные деньги много-много конфет и укладывал их в привычном месте. Как делал это мужчина в день своей пенсии.

На Новый год он мастерил почтовый ящик и давал людям возможность написать письмо, которому суждено остаться без ответа...

Папа всегда помогал ему, как и обещал.

Мальчик знал, что сейчас дядя Игорь где-то смотрит на него и улыбается. Он радуется, что кто-то продолжает его доброе дело.

Это был особенный подъезд,
Нить добра там не могла прерваться.
Пусть смеётся кто-то. Но ведь смех-
лучшее для наших душ лекарство.





(с) Наталия Михайлова
[393x700]

Здесь ложью кормят на убой.
Мне чуждо общество, в котором
Большая роскошь — быть собой.
Куда привычнее — актером.


Здесь все не на своих местах.
И я, наверное, рискую,
Когда улыбку на устах,
Я через силу не рисую.


Как много клоунов — их тьма,
Как много стало в жизни цирка.
Хватило, только бы, ума,
Чтобы не думать под копирку.


Пускай в системе будет сбой.
Но, если в мире, где все можно,
Большая роскошь — быть собой,
Пожалуй, буду жить роскошно!





© Златенция Золотова
[375x480]

Либо вы счастливы, имея очень мало и не нагружая себя сверх меры, потому что счастье — у вас внутри, либо вы ни к чему не придете. Это не оправдание бедности. Это оправдание сдержанности. Но мы выдумали общество потребления, которое постоянно ищет роста. Когда роста нет, это трагедия. Мы придумали гору чрезмерных потребностей. Вы должны постоянно покупать, выбрасывать. Это наши жизни, которые мы ломаем. Когда я что-то покупаю или когда вы это покупаете, мы ведь платим не деньгами. Мы платим тем временем нашей жизни, которое мы были вынуждены потратить на то, чтобы заработать эти деньги. Разница лишь в том, что невозможно купить жизнь. Жизнь проходит. И это ужасно.

(с) Хосе Мухика, бывший президент Уругвая

Померкли очи голубые,
Погасли чёрные глаза —
Стареют школьницы былые,
Беседки, парки, небеса.


Исчезли фартучки, манжеты,
А с ними весь ажурный мир.
И той скамейки в парке нету,
Где было вырезано «Б. Р.».


Я сиживал на той скамейке,
Когда уроки пропускал.
Я для одной за три копейки
Любовь и солнце покупал.


Я говорил ей небылицы:
Умрём, и всё начнется вновь.
И вновь на свете повторится
Скамейка, счастье и любовь.


Исчезло всё, что было мило,
Что только-только началось —
Любовь и солнце — мимо, мимо
Скамейки в парке пронеслось.


Осталась глупая досада —
И тихо злит меня опять
Не то, что говорить не надо,
А то, что нечего сказать.


Былая школьница, по плану
У нас развод, да будет так.
Прости былому хулигану
— что там? — поэзию и мрак.


Я не настолько верю в слово,
Чтобы как в юности, тогда,
Сказать, что всё начнется снова.
Ведь не начнётся никогда.




© Борис Рыжий
[464x700]

Нежность. Имбирь. Корица.
Баночки с перцем и солью.
Хочется в зиму влюбиться,
Звёзды достать с антресолей.

Хочется прыгнуть с разбега
В белое воскресенье,
Слушаю поступь снега,
Ставлю в духовку печенье.

Песня звучит любимая,
Едет декабрь в гости с ёлкой.
Каждому необходимо
В сказку попасть ненадолго.

Нужно во что-то верить,
Путь пролагать в бездорожье,
Падают легкие перья
Прямо на плечи прохожим.

Свечи. Гирлянды. Подарки.
Старые киноленты,
Хочется жизнь сделать яркой,
Важных добавить акцентов.

Тёмные ночи украсить,
Праздник носить с собой всюду,
Хочется быть чьим-то счастьем
И новогодним чудом.

(с) Алеся Синеглазая
[465x700]

Мне скостят грехи не за давностью зим и лет,
а за то, что крылья мои и во тьме легки...
Я люблю бессильный и зябкий декабрьский свет
и вороний профиль рассветной моей тоски.

Это сладко – плакать от скрипа родных дверей,
узнавая в жалобе свой полуночный всхлип,
и брести впотьмах гололёдом пустых аллей,
где черны кораллы заборов и голых лип.

...Надломился в оттепель серый корявый наст.
Настоялся воздух на травах – запоем пей.
Янтарями полдень налился в Медовый Спас,
да слетели листья в речную свою купель.

Я была распутной, распущенной и лихой.
Припухали губы – куда же ещё пьяней?..
Но пришёл ко мне отпущением всех грехов
бесконечный сумрак томительных зимних дней...


© Полина Орынянская
[397x700]

Как просто быть счастливой в этом мире!
Весенняя земля - в апрельском мыле.
И надо жить, последний снег любя,
любя траву - иль, восхитясь поправкой,
намек на то, что скоро станет травкой,
в ней увидав намек и на себя.

Как просто быть счастливой в этом мире,
когда всю слякоть ливни с улиц смыли!
И душу поскорее ты омой
свободным смехом, светлыми слезами,
и мир впервые жадными глазами
открой кому-то и себе самой.

Как просто быть счастливой, и не надо
печалиться земным подобьям ада:
измене друга, гибели любви...
Опять учись терять, искать, сражаться
и в зеркале надежды отражаться
отвагою каракулей: "живи!"

Вести себя как твеновский мальчишка
и замечать восторженно почти что,
как бабушки качают головой,
с беспечным бескорыстием трудиться
и обществом ребенка насладиться,
пока он мал, пока еще он твой.





(с) Римма Казакова
[330x495]

Постарею, побелею, как земля зимой.
Я тобой переболею, ненаглядный мой.
Я тобой перетоскую, —
переворошу,
по тебе перетолкую,
что в себе ношу.
До небес и бездн достану,
время торопя.
И совсем твоею стану —
только без тебя.
Мой товарищ стародавний,
суд мой и судьба,
я тобой перестрадаю,
чтоб найти себя.
Я узнаю цену раю,
ад вкусив в раю.
Я тобой переиграю
молодость свою.
Переходы, перегрузки,
долгий путь домой…
Вспоминай меня без грусти,
ненаглядный мой.

© Римма Казакова

Как ты — так я. Твое тебе верну.
Вздохну, шагну, живой из пекла выйду.
Я слабая — я руку протяну.
Я сильная — я дам себя в обиду.

И прочь уйду. Но не с пустой душой,
не в затаенной горестной гордыне, —
уйду другою. Не твоей. Чужой.
И присно. И вовеки. И — отныне.

© Римма Казакова
[700x700]

Опять смотрю с надеждою вперед,
Опять, как в детстве безоглядно верю,
Что Счастье принесет мне Новый Год,
Залечит раны, возместит потери.

Болезни, горе, страх, — я все перемогу,
Из ямы вылезу навстречу солнцу, свету
И докажу и другу, и врагу,
Что песенка моя пока еще не спета.

Припав к окну, ищу свою звезду.
Снег падает на Землю величаво.
Грядет единственная Ночь в году,
Когда грустить мы не имеем права!

© Римма Казакова
[400x700]

«Моя последняя любовь, ты — первая…»

Она из тех, кто в 60-х годах прошлого века собирали целые стадионы. В те дни не играли в футбол, а читали стихи: Евгений Евтушенко, Белла Ахмадулина, Роберт Рождественский, Андрей Вознесенский. И она, Римма Казакова, верящая — в силу добра, искреннюю любовь. У нее были чуткое сердце и трепетная душа. Поэтесса ждала счастья, и оно прилетало, но жило рядом недолго. Однако она все равно была благодарна судьбе, считая, что даже безответное чувство дается не каждому.

Когда девочка родилась, родители нарекли ее диковинным именем — Рэмо. Это означало: Революция, Электрификация, Мировой Октябрь. Эти слова стали главными для ее отца, армейского политрука Федора Казакова. В ту пору в моде были диковинные имена: в городах и весях Советского Союза играли, бегали, смеялись маленькие Мэлоры (Маркс, Энгельс, Ленин, Октябрьская революция), Электроны, Энергии, Владлены, Октябрины, Лапанальды (Лагерь папанинцев на льдине)…

Казакова вспоминала: «Я была советским человеком, но по органике не вписывалась в ту эпоху». В стихах это выглядело так: «Я шагала как солдат, часть массовки, часть народа. / Но чертился наугад путь совсем иного рода».

Отец избежал ареста в 1937-м, но из армии прогнали — он служил под началом командарма Уборевича, который оказался «врагом народа».

Больше года отец оставался без работы. Но в армию все же вернулся — благодаря маршалу Ворошилову. Федор Казаков воевал — и в финскую, и в Великую Отечественную. В 1945-м его назначили комендантом маленького города в Саксонии.

«У меня был отец, / В меру ласков и в меру суров. / От него нам досталось! / А с эпохой они понимали друг друга без слов…» Впрочем, не совсем так. Казакова писала, что «он что-то понимал, что в жизни не все правильно. Я попросила его выписать газету „Правда“, и он вдруг запустил в меня сковородкой с яичницей».

В школе она литературу не любила. Школьников учили по «тошнотворному» учебнику литературы Тимофеева, который внушил ей отвращение к предмету. Девочка даже получила переэкзаменовку на рубеже 9-го и 10-го класса. Спустя много лет Казакова признавалась, что «училась очень плохо, потому что совсем не трудилась и не училась. Я не видела великой цели, и во мне не рождалась энергия».

Когда Рэма повзрослела, захотела отрешиться от своего несуразного имени. Это был не каприз, девушке просто хотелось стать другой, — чтобы возникла уверенность в себе, зорче стал взгляд. А как измениться, не поменяв имя? И она стала Риммой. Фамилия осталась прежней. Знаменитая, надо сказать, для русской словесности.

В отечественной литературе были два замечательных мастера-однофамильца — Римма Казакова и Юрий Казаков. Она писала стихи о жизни, он — жизненную прозу. Оба были популярны, читаемы и уважаемы. Их язык был лиричный, запоминающийся.

Казакова грустила в стихотворении:

«Приснись мне сегодня, пожалуйста,
Я так по тебе скучаю.
Только приснись не из жалости,
А так, случайно.
Приснись мне родным и внимательным,
Каким наяву не бываешь,
И любящим обязательно,
Хотя бы во сне, понимаешь?..»

И Казаков в своем рассказе грустил:

«…Потом она стала засыпать, и ей пригрезилось снова ее давнишняя мечта, с которой она засыпала каждый раз еще девочкой. Что будто бы он сильный и мужественный и любил ее, а она его тоже любила, но почему-то говорила: „Нет!“ — и он уехал далеко на север и стал рыбаком, а она страдала. Он там охотился в прибрежных скалах, прыгал с камня на камень, сочинял музыку, выходил в море ловить рыбу и думал все время о ней…»

Впрочем — это так, навеяло… Сегодня разговор — о ней, о Казаковой.

Она вспоминала: «Меня не коснулись самые страшные беды ХХ века; слушая вражеские „голоса“, я не верила, что у нас есть лагеря. А, окончив университет, как хорошая комсомолка, поехала к черту на кулички». Окончив исторический факультет Ленинградского университета, как сама признавалась, «по комсомольской дурости» уехала на Дальний Восток и надолго там застряла.

Однако времена Римма зря не теряла.

В 1958 году вышел ее первый сборник стихов «Встретимся на Востоке». Она часто печаталась — в самых известных литературных журналах: «Новом мире» и «Юности». Казакова выступала на поэтических вечерах — они были шумны и многолюдны.

Ее почему-то называли «Евтушенко» в юбке". Римма часто читала стихи с Евгением в одном зале, но их творчество было совершенно разным.

«Римма Казакова осталась в моей памяти очаровательной, открытой людям энергичнейшей девчонкой, сдувающей падающую на глаза непокорную челку, — вспоминал Евтушенко. — На протяжении многих лет эта челка редела, седела, перекрашивалась, но резкий, мальчишеский порыв дыхания взметал даже седину, чтобы она не заслоняла любопытствующий, искрящийся неравнодушием к жизни непобедимо молодой взгляд».

Они были немножко влюблены друг в друга, но больше в жизнь, которую надеялись изменить к лучшему. По словам Евтушенко, «счастливая или несчастливая это любовь — таких „мелких мещанских страданий“ у нас не возникало: мы были Читать далее...

Всё хорошо, живи себе тихонько
И не копи ни злости, ни обид,
Господь во сне касается легонько
Душевных ран, и скоро отболит.
Всё хорошо, синеют небосводы,
И птицы собираются на юг,
Не смей пенять угрюмо на невзгоды —
Во благо, и дожди не вечно льют.
Всё хорошо, ещё даны рассветы,
Светило, как положено, взойдёт,
И счастье, заблудившееся где-то,
Однажды тебя всё-таки найдёт.


© Наташа Воронцова
[604x402]

[485x700]

Нарисуй художник осень.
Ярких красок водопад.
Дом под сенью вечных сосен
И тропинку в старый сад.

Нарисуй мне дождь осенний,
Золотистых листьев ворох.
Чтоб проснуться и услышать
Капель звон и тихий шорох.

Нарисуй художник в лужах
Неба синь и облака.
Чтоб летать, забыв о стуже
Жаль, дорога коротка

нарисуй художник осень…

© Просто Женщина-Мечта
[400x700]

Наверное, надо любить тоньше,
наверное, можно любить больше.
А я люблю — как живу — неровно:
то слишком мало, то слишком огромно,
чуть слышным шепотом — или громко,
навечно, накрепко — или ломко.
Люблю беззаветно, упорно, верно, —
и незаметно, и откровенно.
Люблю и беспомощно — и уверенно.
Так, как загадано.
Так, как повелено.
Люблю — как воюю и как играю!
Люблю — как будто вот-вот потеряю…
День ото дня — и круче, и гуще,
всем настоящим и всем грядущим.
Наверное, можно и проще, и глаже.
Но я — вот так.
Полюби меня так же.

© Римма Казакова
[474x629]

Ты однажды постой и послушай,
Что же хочет твоя душа?
Мы так часто не слушаем душу,
По привычке куда-то спеша…

Где они — твои детские грёзы?
В них душа так наивно чиста…
Ты поплачь и пускай эти слёзы
Смоют пыль с твоей жизни листа

Ты увидишь сияние красок:
Жёлтый, розовый, голубой …
Ты увидишь все лица без масок
И поймёшь, что Он рядом с тобой…

© Юлия Варламова -Ловцова
[471x550]

А счастье любит тишину и не нуждается в показе,
А счастье любит простоту и маленький букетик в вазе.
Спешите чувствовать любовь и каждый день ловить улыбки,
Спешите просыпаться вновь, не повторять свои ошибки.

А счастье любит отдавать друг другу лучшие мгновения,
А счастье любит дома ждать любимых рук прикосновения.
Спешите теплоту дарить идущим мимо вас прохожим,
Спешите свет души хранить и согревать его под кожей.

А счастье любит сердца стук от пары милых сообщений,
А счастье любит мир вокруг и смену наших настроений.
Спешите душу завернуть согретым завтра одеяльцем,
Спешите в мир мечты шагнуть и не касаться грусти пальцем.

А счастье любит наблюдать за взглядом глаз родных на фото,
А счастье любит вновь писать стихотворения в блокнотах.
Спешите солнцу дверь открыть и подружиться со свободой,
Спешите доброту ценить и смешивать её с заботой.

А счастье любит горячий кофе и нежные объятья близких,
А счастье любит «Я скучаю» в тихом признаньи на английском.
Спешите жизнь свою прошить бескрайней нитью отношений,
Спешите любящих любить и доверять им без сомнений.






(с) Татьяна Солдатенкова

[560x700]