Напиться в шахматную доску!

Вся история устроена человеческая так, что можно либо писать абсурдность того, что происходит кругом, либо делать вид, что не замечаешь её, и писать серьёзно. Можно, наверное, не замечать всей той абсурдности, но зачем тогда писать? И о чём? Наверное, комментарии к работам Донцовой…

За окном март, а я чёртов кот, который чувствует, что март наступает – наступает на лапы и хвост. И я кричу о том, что за окном и в нас просыпается март, только кричу это непонятно-интеллектуальной прозой лишённых смысла мыслей, которые выплёскиваются на клавиатуры, бумаги, мысли других людей!

Что вы думаете об импрессионизме?

- А как ты относишься к творчеству Пикассо?
- Не, никак. Слишком далеко от живых форм. Мне кажется, что как бы то ни было, а чтобы передать красоту окружающего мира, образы должны походить на то, что нас действительно окружает. И самая здесь тонкая грань - импрессионизм. Их картины, как сны. Дымки тумана, через которые мы видим мир. Знаешь, ты, будто, накладываешь завесу своих мыслей на то, что видишь, но от тебя не ускользает красота.

Весь же этот кубизм - он может и информативен, но я предпочитаю в искусстве красоту. Жизни или смерти - неважно. Насыщенную смыслом, но не изломанную кубизмами...

Примерно так…

Знаете в чём беда интересующих меня тем? Они не оформлены в мысли. Пребывают в зачаточных состояниях, пока меня никто не спросит, тогда спираль начинает разматываться. И то, что я говорю, я даже не знаю, что такое существует. Это всё как наваждение, я сам удивляюсь тем вещам, которые говорю, их глубине, прожилкам смысла. Или, скорее, будто нервной сетью, смыслом оплетаются мои слова и тексты. И это странно, потому что я даже не могу претендовать на авторство того, что я говорю. Это не совсем моё. Это из меня, но я не знаю, кто это говорит. Слова… Они льются, изрыгаются, но я не понимаю того момента, когда это происходит.

А теперь, куда мы полетим? Что мы напишем? Где мы остановимся?

Где та граница реальности, на которой стоит остановиться, чтобы понимать нас окружающий мир? Где мы должны быть, чтобы Мориссон с его текстами был нам слишком понятен и прост, чтобы нам не хотелось заглянуть за грань? Прорваться? Насколько надо стереть оболочку окружающей нас реальности, чтобы быть на грани, и чтобы не провалиться? Что мы будем видеть там? Сколько вопросов преодолеть стоит?

Чтобы говорить, может быть, достаточно в тех или иных местах упоминать имена людей, в которых ты встречал грани интересующей нас реальности? Здесь Линч, там Мориссон, здесь Уотерс, там Тарковский, здесь Чайковский, подтекстом Ницще. Я просто задаюсь целью указать все те фамилии, за грань которых надо проникнуть, чтобы мною ощутить мир. И … есть что-то ещё в человеке. Мистицизм его рождения, те силы, которые «научно не подтверждены». Я вижу людей, в их глазах я читаю не их судьбу, но их внутренний мир. Как мои родственники читают карту жизни по картам для игры, я читаю в глазах, чем питается душа того или иного человека, насколько он зол, одинок, дик, может раскрыть себя. Я вижу в его глазах обещание смерти.

Мы? Мы смерть, которая нас ждёт, мы в ней отразимся наиболее ярко – в выражении лица, которое на нас упадёт, когда мы трахнем безносую. Мы грань, которую сами никогда не перейдём, себя не трахнешь, как не пытайся, как пытались запертые вдали от жизни люди, обречённые на бесконечность одинокости. Тюрьма, лагерь, что-то ещё. Иногда – черепная коробка, из которой не выбиться.

Уйти от реальности или расширить её пределы. Двери, но открытые или для того, чтобы поставить на них замок и запереться?

Всегда и все ставили реальность на проверку… Где она? Где грани? Шизофрения? Может она лишь даёт взгляд в другое измерение! Психоз – или другая манера мышления. Мышление? Или форма сумасшествия… Музыка, образы, краски – всё это щедрыми мазками кидают на палитру жизни – твою и мою. Всё – проверка реальностного латекса на прочность и на проколы. Так ли можно безбоязненно изливать семя своего «Я» в неё, не боясь, что оно прорвётся в потусторонний мир? Я в неё… кончу… Что будет с этого? Может, я могу подцепить какую-то заразу через неё от неё? Кончить? Смерть? Смерть кончит нас всех, или со смертью кончим мы? Когда во время жизни кончаем мы – это счастья, когда кончает жизнь во время нас – это необъяснимое, что творится с нами, когда мы кончаем одновременно – это смерть. Смерть с улыбкой на лице – ты всё же обманул жизнь, кончил чуть раньше её, но всё равно не успел.

Жизнь это постоянная, жизнь это невозможное… Я не пишу музыки… Я не могу сложить слова в стихи, не могу предать им звучания – я импотент. Всё что я могу, это в музыке, в кругу друзей, которые рядом, звуком и алкоголем стирать грани, втирать их на дорожки конденсирующейся реальности, втирать их в кору головного мозга, мысли, терять нить, терять смысл, терять чистоту изложения, спотыкаясь о слова, говорить про то, с чем ты уже совершенно не связан. Образы, всплывающие вокруг тебя, болезнь – чтобы выздороветь, болезнь – чтобы видеть. Страх? Он Читать далее...

Летят два кирпича, особенно левый!

Хуй!

Как много в этом слове! Да-да, это заезженная фраза именно про это слово…

Что является основой культуры русского языка? Если посчитать все те разы, сколько было написано это слово на национальных заборах страны, то оно займёт почётной место в ряду самых популярных русских слов.

Вы когда-нибудь задавались вопросом – что такое бесконечность? И какие она может играть шутки с нами и со временем? В ней обязательно есть змеевидные струйки табачного дыма, она ходит в сиреневых домашних тапочках. Знаете, такие мягкие большущие тапочки! И она, наверное, полька! Ну, по крайней мере, она точно знает польский язык. Она симпатична. Фигура у неё хорошая, не породистая и не кричащая, но аккуратная. Небольшая, но красивая грудь, крутые бёдра, золотые волосы, лежащие по её плечам и обрамляющие стройность спины. Она молода, потому что бесконечность не может быть старой. Старость – есть приближение к концу. Но она и не ребёнок, начала у неё тоже нет. На её лёгкой фигуре махровый халатик, который открывает прелестные, выточенные будто из слоновой кости ножки, с чётко очертанными икрами. У неё очень спокойные и любящие глаза, потом что бесконечность не может быть смертью, не может быть с ней как-то связана – невозможно вечно умирать, лишь вечная жизнь. Как невозможно постоянно метаться, искать – это удел наш, смертных.

Хомяк! У неё в клетке живёт хомяк. Нет… у неё просто хомяк! Потому что бесконечности не нужна клетка. От бесконечности не убежать, не спрятаться. Время для неё – такой же ящичек, как у нас в столе, она видит сразу всё его содержимое. Пустой ящичек.

Почему бесконечность курит? Потому, что сигаретам её не убить. Но! Вы не поверите, на самом деле, она совсем не курит! Да-да! У неё белоснежные мраморные зубы. А кожа… Я всегда сходил с ума по такой коже – она бархатистая, светлая, излучающая мягкое тепло человеческой жизни. А сердце – обитель огня всех человеческих жизней, которые в неё влились.

Она иногда говорит, просто так говорит, потому что в бесконечности слова не имеют большого значения, как, в прочем, не имеет и молчание. Потому она говорит с нами, озадачивая своей простотой. Она никогда не задаёт вопросов, никогда и не отвечает. Но как она это говорит. Голос – приветливый голос, который одновременно обволакивает тебя уютом, как в детстве, и в котором чувствуется сила и независимость, выливающиеся в спокойную уверенность в себе. Её губы не выглядят чувствительным, они наоборот тонки, не ярки, но и не бледны. А над ними – аккуратный носик юной греческой богини.

В общем, я подписываюсь под тем, что я идеалист. А как любой идеалист, я без оглядки влюблён в бесконечность. И пускай она меня убьёт, пускай я в ней растворюсь…
[699x393]

Чёрт!

Первым же ударом он снёс ему полбашки! Потом он поинтересовался, всё так ли профессор сомневается в том, какую оценку стоило поставить. Но профессор молчал. Тёплая кровь беззаботно струилась из его головы. Она была липкой и тёмно-алой. К неё примешивались кусочки студёнистого мозга.

Да, у уборщицы сегодня будет много работу – оттирать кабинет от очередного профессора. Но почему так надо было со мной поступать? Я же твердил профессору, что мне не нужен его предмет.

Академичность, теоретичность и полна оторванность от жизни – вот и всё, что было в этом предмете. И не то, чтобы он был как-то связан с профильными предметами, нет, просто профессор был в хороших отношениях с деканом, и ему очень хотелось читать этот курс именно нам. Энтузиаст, чтоб его!

Энтузиазм наказуем ничуть не менее, чем инициатива, он знал, на что идёт. Хотя, я не совсем уверен, что всё закончится именно так. Возможно, он не представлял, что какой-то студент оприходует его голову клюшкой для гольфа так эффективно.

И вот, по полу в струйках крови текли его мозги, сгусточки нервных клеток, в которых хранился его несчастный предмет. Я иногда боюсь, что ничего там другого-то и не было. Он был настолько «заточен» под то, что преподавал, что и информации о кипячении воды в чайнике была для него очень уж труднодоступна. «И трахаться он, наверное, никогда не трахался!» - с чувством превосходства думал я в ту минуту. В общем, смерть неудачника за неудачно выбранный путь в жизни не очень тревожила меня. Большей проблемой всё же был вопрос с зачётом. Сессия уже почти подошла к концу, оставалось два дня, а профессор уже не мог подписать ведомость. И он, какое недоразумение, был единственным, кто читал этот курс в институте. Что же было делать?
[699x393]

1.Грех
2.Право голоса
3.Свободная любовь

Я грешен? Очень хорошо, когда человек может заявить такое.

Грех – это уже спасение для человека. Распараллеливание жизни на белое и чёрное – ни что иное, как благословение, спасающие нас от постоянных оценок своих действий. Кодекс, который никогда не стоит даже оспаривать. Что может быть лучше для нас на фоне постоянных жизненных перемен.

[470x325]Мысль не нова, конечно же. Но интересна сама форма. Кто без греха? – тот, который постоянно сомневается в своих действиях, живёт по совести. Быть грешником – блаженство. Всегда осознаёшь границы дозволенного. И всегда есть спасение. Нужно раскаяться и помолиться. Даже смертной грех – это когда «молиться надо сильнее», чтобы замолить себе прощение. Это не я выдумал, это мне верующий сказал… По крайней мере, человек убеждён, что он верит.

А для меня вообще кажется абсурдной мысль о Боге. Есть много разных идей, но идея веры в Бога… Я могу его принять только как юморное дополнение к окружающей нас жизни, литературный штришок. Но, позвольте, так уповать на эти штрихи?!

О, Мики Маус, спаси и сохрани. В принципе, разницы между ними никакой. Всё так же можно обращаться к джедайской Силе или звать на помощь Шварценеггера-Терминатора. Вопрос религии для меня даже не обсуждаем, как не обсуждаемы вопросы – сколько ангелов поместится на игольном ушке или когда Россия станет чемпионом мира по футболу.

Стоит ли уповать на Бога? Бывает ли у Даффи Дака похмелье?

И больше всего я терпеть не могу фразы: «Не богохульствуй!» Почему свою ограниченность можно проявлять как пожелаешь, кичиться ею, тыкать в нос своей обособенностью, а сказать, что ты уже преодолел путь от обезьяны к человеку мыслящему – нельзя?

Что такое демократия? Демократия, это не только когда ты можешь заявить, что ты гей, но и когда ты можешь сказать, что геев ненавидишь! Геи, больные СПИДом, верующие… В принципе, больных СПИДом стоит пожалеть, я погорячился… Но физическая и моральная неполноценности, культивируемые обществом. Я, в принципе, здесь полностью согласен с Гитлером. И тех и других в топку!

[542x360]Если вам нужно оправдание вашей жизни, вера во что-то светлое или, чтобы вас трахали в жопу – пожалуйста! Но зачем об этом кричать?! Цензура? Нет – уважение к разуму! Да, я настаиваю на своей точке зрения, отметаю другие «истины», но, позвольте, я не против идеи бога, я против рабского поклонения своему Оно, которое боится объяснений окружающего мира!

Неблагодарные это темы. Начинаешь рассказывать свою картинку мира, а получается задеть кучу народу, которые так или иначе во что-то верят, чего-то придерживаются, что ты сам откровенно считаешь чушью! Полнейшей чушью, да и признаком недальновидности, ограниченности и прочее, прочее, прочее. Ну, так получается. Но, что я вам скажу, я уже пытаюсь смириться с тем, что мне и требовать от людей ничего не стоит.

При таких заявлениях, позициях, мыслях, было бы очень лицемерно и … глупо требовать от людей какой-то взаимности чувств. Любить? Странно. От чего вообще возникают подобные идеи? Но, кажется, и любовь причастна. Как я могу любить кого-то, испытывая чувство превосходства. Это не презрение, нет, но я постоянно ставлю себя чуть выше. С одной стороны – я более требователен к себе, гораздо более требователен, с другой – это отталкивает людей, потому как они привыкли к совсем другому.

Мы постоянно сталкиваемся с тем, что от нас чего-то хотят, к себе же не предъявляют почти никаких претензий. И вот мы каждый раз ругаемся на таких людей, говорим, что это неправильно, но всем своим поведением показываем, что ожидаем такого поведения опять. Смысл? Да никакого. Подсознательно мы все таковы. Мы все придираемся только к другим. Измени мы своё отношение к окружающим, начни быть требовательны к себе, принимая других такими, какие они есть, они бы тогда стали больше соответствовать своему внутреннему миру, во-первых, во-вторых, не было бы постоянных трений из-за того, что один чересчур усердно срёт другому в душу до тех пор, пока нарушается равновесие дерьма в обеих душах. И тогда тот, кто так долго вам пил кровь, отвернётся от вас в брезгливом раздражении. И окружающие будут на его стороне. Вот и всё – личная жизнь, так сказать… а по большому счёту – череда столкновений абсолютно неподходящих друг другу людей.

Личная жизнь… Да много из вас счастливы? Многие могут сказать, что это надолго или навсегда? У многих это не заканчивается через небольшой срок – месяц или год? Я встречал людей, которые друг другу действительно подходили, кому вместе хорошо, чьи отношения могут дать чуть больше, чем просто компанию по вечерам и теплую постель.

Наверное, здесь и кроется корень отношения к сексу, как к чему-то Читать далее...

Нет в театре ни плохих, ни хороших персонажей, как нет их в жизни. Мы уже давно живём в мире, где восприятие вещей «по ту сторону добра и зла» стало необсуждаемым. Так я жалел Ричарда, когда в его коварстве, обозлённости на всех из-за своего уродства (привет Фрейду!) он постигает неудачу. Действительно ли в жизни так бывает?

Смотришь на короля-потрошителя и восхищаешься той лисьей хитрости, той верности своей цели, которую проявляет он в достижении своих намерений. Одержим ли человек страстью уничтожить своих близких и друзей или совершает героический поступок – нас занимает лишь само действие и достигаемый результат. Мы переживаем за Ричарда так же, как переживаем за Петруччо. Оба одержимы, оба достигают своей цели.

Но, ещё больше мы переживаем за Ричарда, когда его постигает кара. Заслуженна ли она? А что, если все те морали, по которым мы живём, и которые породили Ричарда III – ошибочны? Что, если он ни в чём не виноват. А его упорство сопоставимо с упорством, с которым Христос шёл на Голгофу? Если избавить человека от искажающих призм морали, то нам предстанет целеустремлённость, вера в себя, глубочайшее самоотречение. Только не делайте выводов о том, хорошо ли это или плохо. Мораль – это и есть ответ на вопрос «Хорошо или плохо?»

В жизни нет и не может быть хороших героев. В жизни есть несправедливость моральных взглядов, ограниченность людей, которые не могут воспринимать тебя за рамками «добра и зла», за рамками каких-либо критериев. Заслуга новых философов и самых древних греков – они не мыслили категориями, для них человек был человеком, а не искажённым или неискажённым кодексом моралей и религиозных взглядов. Они был по ту сторону.

- Без этого небольшого вступления, как и некоторых других, с которыми я буду вас знакомить в ходе представлений, мы не смогли бы взглянуть глазами автора на происходящее на сцене.

Ты устал? Ищешь чего-то нового? Подойди к двери, постучи в неё и она откроется.

Что за нею?

Целый мир! Мой мир! Добро пожаловать в театр! Я как паук теперь начну оплетать твою жизнь образами, которые ты никогда не встречал, музыкой, которую тебе не приходилось слышать, смыслами, в существование которых ты не верил.

Я открою перед тобой свой мир – особенный, необычный, другой! Непохожий на тот, в котором мы с тобой живём.

Здесь ты столкнёшься с людьми и красками их чувств, страстями, обременёнными болезнью чужих восприятий. Здесь Вагнер и Ницше переплетаются с Цоем и Райкиным в неимоверных сочетаниях. Здесь на полу театра из крови вырастают розы под музыку Мориссона, и тот же миг их топчет солдатский сапог времён второй мировой. Здесь преклоняются перед Лениным, но предпочитают Оскара Уайлда. И здесь нет ограничений на языки – говори на каком хочешь!

Мой мир! Мир, не похожий ни на один, с которым ты встречался. С чего начать наше представление?

А теперь более правильный и живой пост. Меня всегда напрягает форма, а когда пишешь о чём-то, её надо держать. Нет ни свободы, ни непредвзятости, объективность – химера, которой стоит избегать.

1) Возможно ли выйти за рамки, пользуясь столь сложным инструментом, как язык, в котором так много законов и закономерностей?

Вы слышали песню про Снежинку из «Дня радио»? Это гениально! Какая экспрессия, какая жизненность! Какой энтузиазм! А какая мужественность!

Пить тёплое пиво – себе дороже. Сразу наблюдается разочарование в жизни.

А мы позавчера уже двигали пианино, чинили розетку, кушали блины! Паша классно их печёт, а у Оли замечательное тесто! И вообще, если бы не они да Димка, мне бы в этой Москве-Жопе очень бы грустно жилось.

Ну, сколько можно грызться и ругаться?
Я вот хочу послушать Вагнера, оперы его! Обрадуйте, пришлите мне по почте анонимно диск с его операми. Я буду очень признателен.

Недавно наблюдал, 7-го марта это было. В переходе под новым Арбатом играли две девушки. А мимо проходил студент. У него не было денег, естественно. И ему понимающе улыбнулись. Тогда он дошёл до ларька, где ещё продавали цветы – это было пол-одиннадцатого ночи – и купил две розы для тех девушек, что играли на скрипке. Когда он вернулся – вокруг них собралась компания знакомых, они о чём-то смеялись, разговаривали. Он засмущался и ушёл. А розы потом выкинул. Ну, и кому ты нужен, несмелый студент, со своими робкими начинаниями? Загубить такой приятный поступок несмелостью. Дурак!

Трусость стоит приравнять к преступлениям наравне с агрессией. То, что человек что-то не делает порою, также преступно, как если бы он что-то делал лишнего.

Может, стоит совершать? Совершать, а не отмахиваться? (И через девять месяцев у Новосельцева уже было 3 мальчика.)

Хотите стать читаемый? Начните писать о волнующих вас проблемах. А если вы немного умны, то ни в коем случае не пишите о том, что волнует вас, а пишите о всякой банальщине – это заинтересует людей и вызовет на разговор. И комментарии посыплются градом! И вас станут читать! А ещё лучше – станьте каким-нибудь эмо, или ещё кем. И жизнь тогда станет вообще прекрасной! Вы станете популярны!

На злобу дня сегодня написать ничего не получится, люблю людей.

В принципе, единственное, что меня занимает сейчас, это … секс? Да, пожалуй… Весна, я проснулся, расстался с мучившими меня фантомами зимы и старых отношений. Чего я хочу – любви… Заботы и немного сумасшествий! Ну, и, секса, конечно, нормального секса!

Поэтому я лучше не буду распространяться…

Два спектакля, а кажется, сказано всё – всё понятно. Представления в нём – как скелет, на который навешана гипертрофированная эмоция. Все предметы, все позы, паузы и свет – направлены лишь на то, чтобы заставить человека смотреть сквозь века и пьесы на себя самого! Всё представление – все два с половиной часа – говорят лишь о том, насколько бессмысленны действия, которые мы совершаем, насколько бессодержательна наша жизнь. И Шекспир – он выбран не спроста. У Шекспира нет ни трагедий, ни комедий – у него есть лишь вычурные и затушёванные описания жизни, какой она есть. Этого почти не услышать без той экспрессии, без тех эмоций, которые вкладывает в театр в его произведения.

Спасибо Сатирикону.

Отныне все анекдоты про Медведа считать политическими...

[380x481]К чему всё же повёрнуты наши лица?

Может, это и есть ответ? Может, и нет никакого счастья, никакого смысла, результата, цели?

Человек никогда на протяжении жизни не сталкивается с другими людьми настолько тесно, чтобы перемешаться с ними, слиться воедино. За редким исключением наши химические реакции проходит слишком долго, чтобы дать какой-то ощутимый результат.

Нам нужны катализаторы – ускорить все процессы. Догоняться, догоняться, чтобы догнать. Раньше люди собирались вокруг огня – спасаясь от смертоносной ночи. Теперь молодёжь собирается вокруг бутылки – спасаясь от смертоносной жизни современного мира. У нас так много времени, но ещё больше дел. Когда успеть что-то сделать в суете?

Нет времени ни на отношения, ни на созерцания. Зато есть средство – алкоголь – это средство, которое спасёт нас от проблемы не начатых бесед. Не стоит людям тратить время, искать других людей, потом запираться с этими людьми по комнатам и пить шампанское, восхваляя своё единение с этим человеком. Пусть алкоголь собирает нас вокруг себя, смешивая воедино все мысли, поступки, дела.

Истосковались по теплу человеческого тела? Вы можете очень долго выслушивать излияния чужих мыслей, делать вид, что соглашаетесь с точками зрения человека, в ком интересует вас только тело. Короче, вы можете тратить и тратить время. Но к чему? Всегда этому найдётся замена – такой же уставший от всего человек, желающий промочить горло, выжечь внутренности, забыться и заснуть в ваших объятиях, или просто привалиться к вам спиной к груди и отключиться. И никаких пошлых слов о любви, которой, возможно, даже и не существует.

Любовь… Любовь… Да, вы имеете полное право говорить, что я её боюсь, что я её бегу. Что просто мне не хватает смелости даже поискать в себе силы ответить любовью на любовь. Но так ли уж нужна эта любовь? Я и любил, и расставался – и знаете, без любви на этом свете всего лишь иногда, ночами, бьёт холодный озноб. Но это и всё. Пока у вас нет семьи, до тех пор, покуда вы не хотите детей – зачем забивать себе голову «любовью»?

[450x555]Пусть двое не спят. Пусть перед ними за столом стоит бутылка виски, которую они пьют вперемежку с горьким чаем. Пусть они курят. Пусть они оба знают, что уже давно больны. И головные боли – это даже не приступ, это так – перманент. Пусть, эти двое спят. Спят вдвоём на скомканных простынях, складками врезающихся в сон, мешая проснуться на завтра бодрыми.

Завтра? Завтра их уже не застанет. Завтра мы все проснёмся очень усталыми. Завтра уже не то, что было вчера.

Люди сегодняшнего дня, скажите, вам нужна любовь? Вы хотите тратить своё время на выяснение отношений между полами? Вы не устали смеяться над этими глупостями? Мне кажется, что мы настолько отличаемся, что никакого взаимопонимания добиться невозможно в принципе!

Секс. Как вы занимаетесь сексом? Вы кричите во время секса? Или просто постанываете? Или молчите, потому что вам нечего сказать? А может вы грязно ругаетесь? Вы успеваете раздеться? Не чувствуете ли вы стыда, когда вам нужно раздеться при свете дня? Занимаетесь ли вы сексом при свете дня… Секс? Вы когда-нибудь употребляете фразу «заниматься сексом»? Скажите, напившись, вы станете заниматься сексом? Или, быть может, вы займётесь любовью? С человеком, которого вы никогда не видели раньше. Или кто был для вас другом. А вы смогли переспать со своим лучшим другом? А когда в постели у вас ничего не получается, что вы чувствуете? Вы не испытываете чувство горького стыда в этот раз и неуверенности в своих силах в следующий? А что вы вообще чувствуете, если не можете кончить?

Почему это нужно так восхвалять, так поклоняться? Делать и из этого фетиш? Ведь есть можно по нужде, а спать – по привычке. От чего же преклоняться перед ним? Есть куда лучшая замена ему – алкоголь… Алкоголем мы не занимаемся, и мы не сможем не кончить. Мы всегда сможем достать бутылку, налить стакан и выпить. И всегда мы будем пьяны, если захотим. Да, и никакого оскорблённого самолюбия – он не откажет. С ним не надо договариваться.

- Вы не против, если я закурю?
- Нет, курите, пожалуйста. У меня рак лёгких и скоро я умру, так что ещё одна сигарета уже ничего не изменит.

Изумрудными зелёными венами наполняется твоё тело, ты обжигаешь свой внутренний мир, твоя голова становится чуть тяжела, а движения неверны. Ты случайно разбиваешь чужие рюмки, разливаешь своё вино. А потом тебе хочется кричать – смотрите на меня! Я такой! И никакой другой! И только таким мне быть хорошо. Потому что ваш мир, окружающий меня, мне осточертел. Но ты не кричишь этого, тебе он уже не нужен. Твоя голова лишь запрокинута назад, глаза чуть прикрыты, мысли скользят в голове, как тот, кто впервые становится на коньки. Только самое Читать далее...

[400x303]В жизни человека есть события, которые оставляют незабываемое впечатление или даже определяют дальнейшее развитие его пути.

Так я, например, могу сказать: я родился, родители начали читать мне книги, потом я взял в руки свою первую книгу, пошёл в школу, впервые влюбился, услышал Pink Floyd, впервые расстался с дорогим мне человеком, посмотрел фильм Тарковского…

И знаете, дальше я мог бы написать пост о том, что я вижу в Тарковском, в его кинематографических исповедях. Я мог бы описать вам влияние, которое на меня постепенно производила музыка Pink Floyd. А мог бы ещё и пояснить, что не с проста я упомянул и о своих первых чувствах к человеку из другой семьи. Мог бы рассказать, как можно связать такое, казалось бы, обыденное чувство – первая любовь – с необходимостью чувствовать…

Мог бы! Но, позвольте! К чему?!

А что вы встречаете в фильмах? В музыке? Что слышите? Знаете, мне это не совсем интересно, или же совсем неинтересно? Ну, за редким исключением. Нет, мне даже это очень интересно.

Но… Смотря как чувствовать! Некоторые каналы, по которым люди прогоняют свои чувства, я вообще не воспринимаю. Так, не может понять человек, не знающий чувственной стороны жизни, не живущей ей глубоко и полно, также Его полотна, как человек невежественный, но чувствующий всё до глубины души. Золотая середина? Это такое же проклятие, как чрезмерный ум, как всё, что бы то ни было. Золотая середина – это снова желание всё упростить, загнать в рамки.

Иди к себе! Путь в себя выведет на понимание окружающего через новые призмы. Самоотречение от мира на какое-то время – жертвоприношение, которое стоит совершить, чтобы обрести зрение. Старая мысль о том, что жизнь приходит только после смерти верна и здесь – уход от жизни среди людей позволяет человеку, вновь обращая к ней свой взор, видеть её границы чётче, очерченнее, чем до того.

Странно – высшее познание – смерть, т.к. она очерчивает весь вымышленный нашим сознанием мир, отделяя его от объективного мира. Смерть? К чему нам тогда стремиться к правде?

Я не говорю, что не надо искать правды. Не надо понимать свою жизнь – как поиск смысла жизни. Опять приведу старую мысль – человек всю жизнь искал смысл жизни, и так и умер во время поиска. Смыслом жизни стал поиск этого смысла? Тысячи зеркал отразились в себе самих, заперев человека в крохотном пространстве межзеркальной бесконечности.

Я стремлюсь к чистым текстам, мыслям, чувствам. Не испещрённым интеллигентностью, цитированием, заимствованием и наигранностью.

Но где человек? В том пьяном, или в том, объясняющем три измерения Тарковского. Или думающий о его четвёртом? Или читающий Есенина, лёжа на кровати, под артиллерийским огнём гормонов, предвещающих бурю? Или поскуливающий о своей доле? Или … как мне всё это объединить в одно.

Вы знаете что мне приходит в голову? Вы были в лесу, где редко или никогда не ступала нога человека? И там заброшенный ручей, на берегах которого перемежается гниль старых трухлявых палок с твёрдостью могучих дубов, а лебединые платья и песни соловья соседствуют с гадюкой и гнёздами отвратительных личинок? Вот вам и человек.
[450x599]

Когда-то, когда компьютерные игры только завладевали нашим рынком и сердцами молодых гэймеров, графика в этих самых играх была убогой, но воображение не хотело с этим мириться, и рисовало красочные поля сражений, усеянные трупами, фонтана огня и тучи стрел. В те далёкие времена на просторах тоже ещё зарождающегося Интернета как грибы росли художественные описания прохождения разных игр, добавлявшие им так недостающей достоверности, жизненности.

***

Дул слабый южный ветер, развевая его волосы, приподнимая плащ. Он шёл по лесной дороги, встревоженный, всматривающийся в темноту, широко дышащий. В воздухе к запаху хвои примешивались странные запахи гари, будто где-то поблизости что-то горело, но не было видно ни дыма, ни огня.

В левой руке он сжимал меч, в левой – кинжал. Опытный воин сразу заметил бы желтоватый отлив кинжальной стали – она была отравлена. Плащ скрывал лёгкую кольчужную рубашку, выкованную тысячи лет назад гномьими кузнецами.

И вдруг – тишина! Лес затаил своё смертельное дыхание в ожидании погибели человека. Просвистела стрела у самой головы героя и воткнулось в дерево перед ним, другая ударила в спину, но не пробила кольчугу и отлетела. От удара человек упал на колени, оглянулся – сзади стояло три орка, у одного из них был лук, двое других были вооружены огромными топорами, которые не в силах был бы поднять ни один человек. [400x284]

Человек увернулся ещё от одной стрелы, пущенной метко в голову, сбил четвёртую мечом и спрятался за дерево. Он стоял, прижавшись спиной к массивному стволу вековой сосны. Время остановилось. Кровь била в виски, по спине пробегала дрожь. Он не был готов встретить орков так далеко от гор, в которых они обитали. У него не было ни подходящих доспехов, ни оружия. Что делать? Это была неминуемая смерть.

Только очень искусные воины, охотники на орков могли выстоять против этого чудовища один на один. Но он никогда не слышал, чтобы человек смог справиться с тремя сразу.

Он будто бы очнулся, яростное рычание уже пронзало его душу, как должен был пронзить его тело топор этого отвратительного чудовища. Но умирать так не хотелось!

Он вышел из-за дерева, двое орков побежали к нему, размахивая топорами, неистово крича. Он побежал им навстречу, ярость застлала его глаза, решимость выковала из его тела прочнейший доспех, казалось, он бежал как ветер. Когда орки уже были готовы схлестнуться с ним в мгновенной схватке, которая не сулила ему ничего, кроме смерти, он проворно нырнул одному орку между ног, заставив того рассечь воздух и воткнуть топор в землю. Он мгновенно поднялся за его спиной, воткнул кинжал в зазор между орочьих доспехов, пробив его толстую кожу. Послышался хруст ломающихся позвонков, орк повалился на мшистый покров знойного леса, корчась всем телом, изрыгая сгустки почти чёрной крови из своей пасти.

Второй орк подскочил к человек справа и занёс смертоносное оружие над его головой, но человек отпрыгнул и оказался справа от орка. Так они стояли неподвижно какое-то мгновение, потом орк упал замертво. В прыжке человек нанёс ему смертельный удар мечом в неприкрытое горло. Остался лучник. Стрела летела за стрелой в человека, но тот бежал, не сбавляя скорости к врагу, уклоняясь от стрел, некоторые просто отбивая своим мечом. Он знал, что любая задержка будет стоить ему жизни. Когда человек был в десяти шагах от орка, он в прыжке метнул кинжал в чудовище, целя в безобразную морду. В тот же момент что-то обожгло его лицо, он упал. Каменная стрела размозжила ему челюсть, вторая пригвоздила его руку к земле, пробив предплечье. Он потерял сознание.

Очнувшись, он увидел орка, лежащего рядом с собой. Зверь не знал, что кинжал отравлен. Он подошёл к бездыханному телу человека, чтобы отрезать ему голову и присоединить её к своим трофеям, но яд подействовал почти сразу, и царапина, которую тот даже не заметил, убила его в двух шагах от жертвы.
)">

Выпьем!

Выпьем за красоту, которой мы перестали восхищаться!
Выпьем за веру, которая нас убивает!
Выпьем за Бога, которого нужно свергнуть!
Выпьем за гордость, которую мы давно продали!
Выпьем за нашу сущность, от которой мы отказались!
Выпьем за цель нашей жизни, которая достойна осмеяния!
Выпьем за нас, кто изжил себя!

Выпьем! Выпьем! Выпьем!

И спросим себя, как мы ещё можем пить на этой земле! Спросим, где найти человека! Спросим, осталась ли надежда у человечества, которое отказалось от счастья! Спросим, так ли велик человек в своих достижениях, или он потерял свою свободу окончательно в момент, когда христианский Бог воцарился в европейской части света? Не с ним ли пришла медленная смерть человеческой мысли? Не с ним ли угасла надежда человечества на равенство? на любовь? на жизнь? на правду? на искренность? на человека?

Пускай, сейчас не осталось богов! Пускай, мы расстались с мифами и философиями! Пускай, в нашей жизни ничего нет! Но это не свобода!

От чего продолжать жить в свинарнике? Среди скотоподобных людей, забывших своё предназначение?

Может, кто-то мне покажет выход отсюда? Может, кто-то укажет мне, какие есть пути к спасению? Может, есть в этом мире кто-то, кто не так одинок в своих помыслах, оптимистичен, верит в то, что завтра будет?

Завтра? Завтра не будет никогда, если завтра ничего не изменится. Вот уже две тысячи лет ничего не менялось для Европы…
[700x525]

Бросьте в меня камень, если глобальное потепление ещё не началось!

31 января, я топчу грязь, щедро расплёсканную дождём под ногами, единственные нерваные ботинки так и норовят вымочить свои носы в лужах. Прелесть! И ещё эта натянутая стена измороси, которую приходится, будто паутину, натягивать на лицо.

Зима! Снег!

- Снег будет?
- Только малыми по особым заказам и малыми дозами!
… Ух-ху, и ещё внутривенно, наверное.

И какой смысл спорить с тем, наступило ли потепление или нет? Какой смысл бороться с ним, если так было и до нас? Зачем нам такое самомнение, будто это мы раскочегарили мир на целых три-четыре градуса, если ледниковые периода обильно сменялись парниками на шапках нашего кругляшка всю его историю, стоило ему только остыть?

Может, стоит задуматься, как вся европейская цивилизация сможет прокормить миллиарды китайцев и индийцев в столь жарких условиях?

Я вообще к тому, что предотвращение глобального потепления – такая же трата времени и денег, как мои слёзы по поводу ГП…

[483x600]Hello, world!!!

И так, с вами разговариваете Земля. Как живётся там, на самом дне? Мы, жители облаков никогда вас не понимали. И не хотели понимать. К чему? Зачем кого?

Мы – воплощение ваших синюшних кошмаров под ногами облаков. Как это? Лужи… Смотрите в холодные синие лужи. Они иногда отражают холодных синих нас.

Каплями дождя почему бы не спускаться, спотыкаясь о зонты, проникая под шкуру серым польтам недоучившейся интеллигенции. Скоро. Тихо… Скоро пойдёт дождь, и мы, капли солёного света, перестанем падать в захмелевший мир ошибочных нервных реакций. Дионис давно сменил здесь Иешуа, вино давно заменило кровь его, обессилев в своей религиозной назначенности.

И пусть студенты мне скажут, что пишу я с ошибками. И слов я не знаю. Пускай они пойдут и поставят себе за это оценки в зачётки. А я им скажу по большому секрету, что бумага – она для того, чтобы подтираться. Больше она почти ни для чего не существует. По крайней мере, они на ней не смогут оставить никакого следа, разве что грязи…

А завтра кончится лето, наступит зима каникул. Кстати, а не сегодня ли 2008 лет назад он явился на свет? Разве это не мило. А раньше не было нового года, их было два, потому как не было 1-го января. По ту сторону границ ещё был прошлый год, пока по нашу – уже новый. Христос, зачем ты родился дважды? Тебе не кажется, что тебя слишком много?

Рождество, Христос, Биттлз. От чего бы не напоить нас нормально вином? Предложить потом нормально поесть, и налить чаю с тортом. Совершенно не нужно разливать чай на пол, а икру – на стены и дверку мусорника. Хей, девушка в короткой юбочке с прямыми извилинами, слезь со стула, мы не собираемся марать руки, глядя на тебя, это бесполезно.

Джуд, мне хорошо с тобой. Ты в песне, а песня в голове.

Какая ночь! Я не могу.
Не спится мне. Такая лунность.
Еще как будто берегу
В душе утраченную юность.

Подруга охладевших лет,
Не называй игру любовью,
Пусть лучше этот лунный свет
Ко мне струится к изголовью.

Пусть искаженные черты
Он обрисовывает смело,-
Ведь разлюбить не сможешь ты,
Как полюбить ты не сумела.

Любить лишь можно только раз,
Вот оттого ты мне чужая,
Что липы тщетно манят нас,
В сугробы ноги погружая.

Ведь знаю я и знаешь ты,
Что в этот отсвет лунный, синий
На этих липах не цветы -
На этих липах снег да иней.

Что отлюбили мы давно,
Ты не меня, а я - другую,
И нам обоим все равно
Играть в любовь недорогую.

Но все ж ласкай и обнимай
В лукавой страсти поцелуя,
Пусть сердцу вечно снится май
И та, что навсегда люблю я.

30 ноября 1925

Снег хлопьями валил на набережную. За спиной рабочий-революционер 1905-07 года держал в одной руке знамя, в другой – раненного товарища. Не то, чтобы они были не к месту, но они были совершенно несозвучны той встрече, которая должна была произойти вот-вот.

Два человека встретились на этой набережной, под этими хлопьями прибалтийского снега, такого пушистого и густого, как нигде больше я не встречал. Эти двое уговорились о встрече ещё, когда на деревьях зеленела листва. Они были почти незнакомы, но в тот момент, никого ближе для них не существовало. Не было ни слов, ни приветствий. Она стояла, опершись на кованую ограду Двины. Её взгляд тонул в ночных водах реки. Он сзади обнял её. Обнял без слов, без эмоций на лице. Их лица, оба были спокойны и серьёзны. Так надо было. Они не были безвольными куклами своих чувств, они лишь подчинялись древнему неслышимому закону влечения.

Так стояли какое-то время, не заглядывая друг другу в глаза. Её волосы щекотали его, но он не обращал внимания, они соприкасались щеками и тяжёлыми зимними дыханиями. Мороз взбегал по ногам, но сразу разбивался о безмолвное тепло их тел. Она повернулась к нему и улыбнулась – сперва глазами, потом поцелуем. Оцепенение молчания прошло в его лице. Он заговорил с ней … ни о чём. Она взяла его под руку, они пошли вдоль набережной к остановке 3 автобуса. Взгляд их падал со снега на тротуаре на неспокойную воду, а потом переносился к уличным фонарям. Они почти не смотрели друг на друга. Только он иногда на мгновение впивался взглядом в её глаза – обычные, смирные – будто проверить, не привиделась ли она ему.

Оба о чём-то говорили, но взгляд их был погружен в приближающийся час. Двадцать пять минут на дорогу, и они уже в тихом районе, где пустынная улица обрамлена фонарями и девнадцатиэтажками. Свернув в уютную улицу частных домов и пройдя около четырёхсот шагов, они оказались у его дома. Калитка открыта, за ней – дверь. Подняться по лестнице, пройти на кухню с тёплым полом. Чашка кофе, согреть руки. Что-то спросить. И вот уже у обоих быстрее бьётся сердце, дыхание то и дело прерывается на глубокий вдох. Напротив кухни – дверь, за которой их ждёт постель.

И больше нет ни одного недосказанного слова. Свеча, чтобы скрыть их темнотою ночи, музыка, чтобы спрятать комнату от посторонних. Они набросились друг на друга, срывая с губ поцелуи и одежду, то и дело оставляя друг на друге царапины. На стуле её кофта и его свитер, где-то на полу джинсы… И не остаётся вокруг них ни тягостного молчания и разговора. Вместе они вдали друг от друга, унесённые прочь переполняющими их чувствами. Запах тела, запах волос, тепло и нежность бархатной кожи пьянят кровь сильнее любого вина! Дрожь во всём теле. Судороги, изливающиеся в неосторожном движении. И тут они оба успокаиваются. Первая волна эмоцией спадает. Они больше не боятся, что кто-то в последний момент откажется. Они уверены, что эта ночь – их. Уже не чем прикрыть нагие тела, остаётся только придаваться этому опьянению со всей силой. Но к чему теперь спешить? Они ласкают друг друга, так нежно как, им кажется, никого никогда не ласкали. Укусы и до боли стиснутые объятия сменяются нежностью ласк. Руки, губы клянутся в искренней страсти.

Но и ласкам наступает конец. Они возвращаются, каждый от своих чувств, к друг другу. Их глаза встречаются, больше они не в силах быть так близко и далеко. Их тела сливаются, опустошая одно другое. Беспомощные они лежат – совсем не те люди, которые встретились два часа назад на берегу Двины. Для них больше не существует ни окружающего мира, ни проблем в нём. Они счастливы, каждый в себе и друг в друге.

Нет ничего прозрачнее осеннего утра на лесном озере.

Бодрый ветер прибивает к берегу опавшие листья, в то же время переговариваясь с камышами слева и справа от тебя. Лодку слегка покачивает, когда ты встаёшь подставить ветру своё лицо. Свежесть утра заставляет улыбнуться всему окружающему покою.

Садишься за вёсла, и вот уже их плеск отражается от склонившихся к берегам деревьев, разбегается над волнами по всему озеру, оповещая просыпающихся обитателей о твоём присутствии. Ты проходишь вдоль камыша к протоке, по всюду жёлтые кувшинки. В это мгновение ты замираешь, сложив вёсла в лодке, прислушиваешься к ветру, к камышам, к мощным деревьям, которые стонут по краям. У тебя рождается чувство, будто попадаешь в просторный дом, все вокруг – твои радушные хозяева. Они совсем не противятся твоему появлению, но наоборот, не замечая тебя, показывают, что тебя уже давно все ждут. И ты вливаешься в этот поток утра.

Над головой нет враждебного солнца лета, а холодные ветра поздней осени ещё не спустились в эти широты. Утренний туман ещё окутывает самую поверхность воды, но вот-вот растает под мягким солнечным взором. И ты прибываешь в совершеннейшей ясности чувств. Всё в тебе настраивается на разговор с природой. Ты чувствуешь, как чистейший воздух очищает тебя изнутри. Ты склоняешься за борт, зачёрпываешь ладонью воду, чтобы омочить лицо. Ветер тот час же озорно накидывается на тебя, холодком пробегая по мокрому лбу и рукам. Ты улыбаешься ему в ответ, вытираешь руки, и … делаешь ещё один вдох. Глубокий, проникающий в самую глубь тебя. В этот раз он кажется ещё более свежим. Наступает самое тихое мгновение. Ветер спрятался в камыши. Деревья чинно замерли.

И тут лес наполняется щебетанием малюток – птиц. В своих песнях они приветствуют утро. Как электричество по проводам, пение пробегает от одного дерева к другому, и вот уже нет ничего кругом, что не осталось бы безучастным этому светлейшему проявлению жизни. Жизнь беззаботным ураганом проносится по озеру, не задевая утреннего покоя, но полностью преображая его. Пение птиц в лесу – второй восход Солнца.

Ты сбрасываешь с себя оцепенение и берёшься за вёсла, чтобы перейти на другой берег озера. Взмах, ещё один, ты уже смотришь перед собой, усаживаешься поудобнее, чтобы грести. А над головой раздаётся крик журавлей. Красивые, сильные птицы летят прочь, предупреждая о надвигающейся зиме. Лес готовится уснуть, но журавли не могут позволить себе бездействовать так долго. Они покидают земли, которые очень скоро скуёт мороз, чтобы также мерно разгуливать по застланным живой травой полям и наслаждаться теплом солнца. Они слишком благородны, чтобы заниматься поисками еды, они привыкли к изобилию. Точно очерченные чёрные силуэты в небе. Птичья аристократия.

Каждый год они отправляются на юг, и каждый год они возвращаются. Странники. Такими были и мы когда-то. Мы тоже были вынуждены бродить по свету, искать спасения от зимы. С тех пор прошло много времени. Больше нет необходимости покидать своё место, нет трепета перед дорогой.

Не потеряли ли мы что-то в этом благополучии? От чего мы больше не вынуждены каждый год рисковать всем в дороге? Остались ли мы благородными?