***

Я сегодня лягу раньше,
Раньше лампу погашу,
Но зато тебя пораньше
Разбудить меня прошу.

Это просто удивленье
Как легко меня будить!
Ты поставь на стол варенье, --
Я проснусь в одно мгновенье.
Я проснусь в одно мгновенье,
Чтобы чай с вареньем пить.

2 ноября 1937


***

В этом ящике железном
есть и булка есть и хлеб
было б делом неполезным
их оставить на столе б.
ибо крысы ибо мыши
ибо разные скоты
по законам данным свыше
съели б все без красоты
и в укусах кумачевых
все изъедены в клопах
все семейство Ювачевых бы
осталось на бобах
Но не это важно. Мне ведь
надо рифмой заманя
так устроить чтобы в девять
разбудили вы меня.

<Середина 1930-х>

[201x300]
Даниил Ювачев родился 17 (30) декабря 1905 г. в Санкт-Петербурге, в семье бывшего морского офицера, революционера-народовольца, сосланного на Сахалин и занявшегося там религиозной философией. Мать Хармса заведовала в приютом для бывших каторжанок в Петербурге.
Хармс учился в санкт-петербургской немецкой школе (Петершуле), где приобрел основательное знание немецкого и английского языков. В 1924 г. он поступает в Ленинградский электротехникум, откуда через год был исключен за «слабую посещаемость» и «неактивность в общественных работах».
С 1924 года он начинает называть себя Хармсом. Это был основной из его многочисленных псевдонимов; происходивший, может быть, и от французского «charm» (шарм, обаяние), и от английского «harm» (вред, напасть); он достаточно точно отражал сущность отношения писателя к жизни и творчеству: Хармс умел находить весьма невеселые моменты в самом, казалось бы, смешном. Ориентация на игру, на веселый розыгрыш сочетались с подчас болезненной мнительностью, с уверенностью в том, что он приносит несчастье тем, кого любит.
продолжение

Мультфильм по сказке Вильгельма Буша в переводе Даниила Хармса

 [500x346]
Две дамы спят, а впрочем нет,
не спят они, а впрочем нет,
конечно спят и видят сон,
как будто в дверь вошел Иван,
а за Иваном управдом,
 держа в руках Толстого том
 "Война и мир", вторая часть...
 А впрочем нет, совсем не то,
 вошел Толстой и снял пальто,
 калоши снял и сапоги
 и крикнул: Ванька, помоги!
 Тогда Иван схватил топор
 и трах Толстого по башке.
Толстой упал. Какой позор!
И вся литература русская в ночном горшке.

             19 августа 1936
Даниил Хармс

[показать]

Стукнул кокер. Сто минут.
Прыгнул фокер. Бык помнут.
Вышла пика. Нет плиты.
Здравствуй Кика. Вот и ты.

Кика:
Надя нам сварила чай,
мне сказала: отвечай!
Тут ответил я: колтун.
Пала дверь. Вошёл Колдун.

Колдун:
Дайте хлеба мне и нож,
я простужен - в теле дрожь.
Я контужен, стар и сед.
Познакомьтесь: мой сосед.

Сосед:
Здраствуй Кика старикан.
Здраствуй Надя. Дай стакан.
Здраствуй чайник. Здраствуй дом.
Здраствуй лампа. Здраствуй гном.

Гном:
Видел я во сне горох.
Утром встал и вдруг подох.
Я подумал: ну и сон!
Входит Кока. Вот и он.

Кока:
Ветер дул. Текла вода.
Пели птицы. Шли года.
Стукнул кокер.
Прыгнул фокер.
И пришёл я к вам тогда.

Все хором:
Начнём же ужинать!

Д.Хармс

http://daniil-kharms.livejournal.com/

Когда дельфин с морским конём
игру затеяли вдвоём,
о скалы бил морской прибой
и скалы мыл морской водой.
Ревела страшная вода.
Светили звёзды. Шли года.

И вот настал ужасный час:
меня уж нет, и нету вас,
и моря нет, и скал, и гор,
и звёзд уж нет; один лишь хор
звучит из мёртвой пустоты.
И грозный Бог для простоты
вскочил и сдунул пыль веков,
и вот, без времени оков,
летит один себе сам друг.
И хлад кругом и мрак вокруг.

Д.Хармс

Я знаю, почему дороги
отрываясь от земли
играют с птицами.
Ветхие веточки ветра
качают корзиночки сшитые дятлами
дятлы бегут по стволам
держа в руках карандашики.
Вон из дупла вылетает бутылка
и направляет свой полёт к озеру
чтоб наполниться водой.
То-то обрадуется дуб
когда в его середину
вставят водяное сердце.
Я проходил мимо двух голубей.
Голуби стучали крыльями
стараясь напугать лисицу
которая острыми лапками
ела голубиных птенчиков.
Я поднял тетрадь, открыл её
и прочитал семнадцать слов
сочинённых мною накануне.
Моментально голуби улетели,
лисица сделалась маленьким спичечным коробком.
А мне было чрезвычайно весело.

Д.Хармс

Смотреть это видео

 
TheDresdenDolls

Каждый достоин того, на чем он остановился...

К нам в редакцию пришел человек в мохнатой шапке, в валеных сапогах и с огромной папкой под мышкой.
— Что вам угодно? — спросил его редактор.
— Я изобретатель. Моя фамилия Астатуров, — сказал вошедший. — Я изобрел новую детскую игру. Называется она «Друг за другом».
— Покажите, — сказал редактор.
Изобретатель развернул папку, достал из нее картон и разложил его на столе. На картоне было нарисовано 32 квадрата: 16 желтых и 16 синих. Изобретатель достал из папки 8 картонных фигурок и поставил их перед доской.
— Вот, — сказал изобретатель, — видите восемь фигурок: четыре желтых и четыре синих. Называются они так: первая фигура изображает корову и называется «корова».
— Простите, — сказал редактор, — но ведь это не корова.
— Это не важно, — сказал Астатуров. — Вторая фигура — самовар и называется «врач», желтые и синие фигуры совершенно одинаковы.
— Позвольте, — сказал редактор, — но желтый врач совсем не похож на синего.
— Это не важно, — сказал Астатуров, — сейчас я вам объясню, как надо играть в эту игру. Играют двое. Сначала они расставляют фигуры по местам. Желтые фигуры на желтые квадраты, синие — на синие.


— Что же дальше? — спросил редактор.

Кот, в гостях у которого  я сейчас живу :))).

[700x550]


остальное

Лермонтов хотел у Пушкина жену увести. На Кавказ. Все смотрел на нее из-за колонн, смотрел... Вдруг устыдился своих желаний. "Пушкин, - думает, - зеркало русской революции, а я ? свинья". Пошел, встал перед ним на колени и говорит: "Пушкин, где твой кинжал? Вот грудь моя". Пушкин очень смеялся.


Лев Толстой очень любил детей. Однажды он шел по Тверскому бульвару и увидел впереди Пушкина. "Конечно, это уже не ребенок, это уже подросток, - подумал Лев Толстой, - все равно, дай догоню и поглажу по головке". И побежал догонять Пушкина. Пушкин же, не зная толстовских намерений, бросился наутек. Пробегая мимо городового, сей страж порядка был возмущен неприличной быстротою бега в людном месте и бегом устремился вслед с целью остановить. Западная пресса потом писала, что в России литераторы подвергаются преследованиям со стороны властей.


Лев Толстой очень любил детей. Однажды он играл с ними весь день и проголодался. "Сонечка, - говорит, - а, ангелочек, сделай мне тюрьку". Она возражает: "Левушка, ты же видишь, я "Войну и мир" переписываю". "А-а-а, - возопил он, - так я и знал, что тебе мой литературный фимиам дороже моего "Я". И костыль задрожал в его судорожной руке.


Однажды Пушкин написал письмо Рабиндранату Тагору. "Дорогой далекий друг, - писал он, - я Вас не знаю, и Вы меня не знаете. Очень хотелось бы познакомиться. Всего хорошего. Саша". Когда письмо принесли, Тагор предавался самосозерцанию. Так погрузился, хоть режь его. Жена толкала, толкала, письмо подсовывала - не видит. Он, правда, по-русски читать не умел. Так и не познакомились

читать дальше

Скрепив очки простой веревкой, седой старик читает книгу.
Горит свеча, и мглистый воздух в страницах ветром шелестит.
Старик, вздыхая, гладит волос и хлеба черствую ковригу.
Грызет зубов былых остатком, и громко челюстью хрустит.

Уже заря снимает звезды и Фонари на Невском тушит,
Уже кондукторша в трамвае бранится с пьяным в пятый раз,
Уже проснулся невский кашель и старика за горло душит,
А я пишу стихи Наташе и не смыкаю светлых глаз.

Д.Хармс

Облако - тигр проглатывает солнце!
но город не плачет - город смеется
он знает, что солнце прожжет кошке брюхо
и смайл из Невы - от уха до уха!

[600x600]

Настроение сейчас - дома, но не на долго, ведь лето за окном!!!!!

Однажды, когда Хармс заболел воспалением легких, пришлось вызывать врача из поликлиники. Осмотрев Даниила Ивановича и прописав рецепты, врач сказал уходя: “Самое нужное вам – свежий воздух, надо проветривать комнаты, у вас накурено... Я приду через два дня”, - и опять долго говорил о хорошем воздухе. Хармс вызвал меня по телефону, жалобным голосом просил прийти, чтобы встретить врача.
Комната его была так наполнена всякими затейливыми придумками, что описать её нет сил. Проволоки и пружины тянулись в разных направлениях, на них висели, дрожали и переплетались какие-то коробочки, чертики, символы и эмблемы, и все это менялось по мере появления новых аттракционов. Было много книг, среди них разные раритеты – Библия на древнееврейском, огромная толщенная книга “Черная магия”, какие-то старые манускрипты.Окна были заклеены бумагой наглухо, запах был чудовищный, на голове у больного – дамская шляпка с пером, поверх какой-то коврик с бахромой, на руках разные перчатки.

Когда пришел доктор, я вышла. За дверью было слышно, как он орал, а Даниил Иванович что-то тихо отвечал. Потом доктор вылетел из двери, схватил пальто и, крикнув мне в лицо: “Сумасшедший, издевательство, болван”, - полетел на следующий вызов. Когда я вошла, Даниил Иванович, совсем одетый, бритый, безупречно вежливый, подвинул мне кресло и предложил прочесть стихи, написанные в мою честь. Назывались они: “От чистых легких”. Я увидела, что бумага на окнах проткнута в нескольких местах, - оказывается, это Даниил Иванович сделал наспех карандашом, когда доктор сказал, что в комнате темно.
- А как вы добились такого необыкновенного зловония? - спросила я.
Тут Даниил Иванович просиял и, вынув из-под кровати коробку с капустными кочерыжками, показал мне её жестом скромного изобретателя. Потом по моей просьбе открыл окно настежь и бросил вниз коробку, положив туда уже ненужные реквизиты – шляпку и прочее, тщательно перевязав все верёвкой. “Как обрадуется какая-нибудь бедная женщина, она найдет тут и обед, и во что одеться”.