Предчувствую Тебя. Года проходят мимо -
Всё в облике одном предчувствую Тебя.
Весь горизонт в огне - и ясен нестерпимо,
И молча жду, - тоскуя и любя.
Весь горизонт в огне, и близко появленье,
Но страшно мне: изменишь облик Ты,
И дерзкое возбудишь подозренье,
Сменив в конце привычные черты.
О, как паду - и горестно, и низко,
Не одолев смертельные мечты!
Как ясен горизонт! И лучезарность близко.
Но страшно мне: изменишь облик Ты.
Александр Блок
Красивые и грустные, лучшие стихи Марины Цветаевой о любви к мужчине
Среди лирических стихов Марины Цветаевой встречается много грустных и печальных
ноток. Но тяжек был удел у Марины Цветаевой, и её семьи, и всех наших бабушек и
дедушек того времени — безжалостного времени, времени Первой Мировой войны,
Революции, сталинских концлагерей и Второй Мировой войны... Это было время утрат,
время боли, страданий и нищеты. Поэтому даже сквозь великое жизнелюбие Марины
Цветаевой проскальзывают то и дело печальные, грустные стихи не только о любви, но и
о жизни, о грустной судьбе русского человека.
Мне нравится, что вы больны не мной
Мне нравится, что вы больны не мной,
Мне нравится, что я больна не Вами,
Что никогда тяжелый шар земной
Не уплывет под нашими ногами.
Мне нравится, что можно быть смешной,
Распущенной - и не играть словами,
И не краснеть удушливой волной,
Слегка соприкоснувшись рукавами.
Мне нравится еще, что Вы при мне
Спокойно обнимаете другую,
Не прочите мне в адовом огне
Гореть за то, что я не Вас целую.
Что имя нежное мое, мой нежный, не
Упоминаете ни днем, ни ночью - всуе...
Что никогда в церковной тишине
Не пропоют над нами: аллилуйя!
Спасибо Вам и сердцем и рукой
За то, что Вы меня, не зная сами!
Так любите: за мой ночной покой,
За редкость встреч закатными часами.
За наши не-гулянья под луной,
За солнце, не у нас над головами,
За то, что Вы больны - увы! - не мной,
За то, что я больна - увы! - не Вами!
Венеция
Поздно. Гиганты на башне
Гулко ударили три.
Сердце ночами бесстрашней,
Путник, молчи и смотри.
Город, как голос наяды,
В призрачно-светлом былом,
Кружев узорней аркады,
Воды застыли стеклом.
Верно, скрывают колдуний
Завесы черных гондол
Там, где огни на лагуне
— Тысячи огненных пчел.
Лев на колонне, и ярко
Львиные очи горят,
Держит Евангелье Марка,
Как серафимы крылат.
А на высотах собора,
Где от мозаики блеск,
Чу, голубиного хора
Вздох, воркованье и плеск.
Может быть, это лишь шутка,
Скал и воды колдовство,
Марево? Путнику жутко,
Вдруг… никого, ничего?
Крикнул. Его не слыхали,
Он, оборвавшись, упал
В зыбкие, бледные дали
Венецианских зеркал.
Николай Гумилёв
Это цитата сообщения flahertie Оригинальное сообщение
гром и молнии
Весна наступила, однозначно. Это чувствуют даже трамваи - они изображают гром и молнии, особенно когда едут через мост: искры во все стороны и грохот, как во время настоящей грозы.
Может, у них получится приблизить наступление тёплых дней...
где: Санкт-Петербург
Здравствуй, я пишу тебе.
Полторы недели не слышал твоего голоса. Он у тебя чудесный. Как бы ты не увлекалась поисками собственных недостатков, чудесный голос - признаешь.
Там, где ты, небо искреннее. Передавай приветы от лукавого московского. И снегу приветы. Ты как раз летаешь где-то между небом и снегом.
Знаешь, весна все-таки победила. А ангелов, о которых ты писала, я не видел. (может просто невнимательно искал?)
Еще я понял, что мы с тобой парабола. Я не знаю, но уверен, что ты - ветка, уходящая в плюс-бесконечность, а я - в ноль.(уж точно на этих каникулах).
Почему, спросишь?
Болею, брат, болею. Чувствую себя арбузной коркой: пустота, бесполезность. Это так странно, когда настроение зависит от таблеток, а не от чужих слов, улыбок, мыслей и уж точно не от собственного желания.
Не грусти обо мне, все закономерно: весна победила, следовательно, все приспешники зимы должны умереть. Истечет март - меня не будет, обращусь в ноль. Ну а потом, полезу к тебе, на положительную ветку.
Черт побери эти ОРВИ! Я брежу, во всем виноваты мои 38 и 0.
Заканчиваю.
До апреля, Котя.
Твой Г.
Дым табачный воздух выел. Комната - глава в крученыховском аде.
Вспомни - за этим окном впервые руки твои, исступленный, гладил.
Сегодня сидишь вот, сердце в железе. День еще - выгонишь, можешь быть, изругав.
В мутной передней долго не влезет сломанная дрожью рука в рукав.
Выбегу, тело в улицу брошу я. Дикий, обезумлюсь, отчаяньем иссечась.
Не надо этого, дорогая, хорошая, дай простимся сейчас.
Все равно любовь моя - тяжкая гиря ведь - висит на тебе, куда ни бежала б.
Дай в последнем крике выреветь горечь обиженных жалоб.
Если быка трудом уморят - он уйдет, разляжется в холодных водах.
Кроме любви твоей, мне нету моря, а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.
Захочет покоя уставший слон - царственный ляжет в опожаренном песке.
Кроме любви твоей, мне нету солнца, а я и не знаю, где ты и с кем.
Если б так поэта измучила, он любимую на деньги б и славу выменял,
А мне ни один не радостен звон, кроме звона твоего любимого имени.
И в пролет не брошусь, и не выпью яда, и курок не смогу над виском нажать.
Надо мною, кроме твоего взгляда, не властно лезвие ни одного ножа.
Завтра забудешь, что тебя короновал, что душу цветущую любовью выжег,
И суетных дней взметенный карнавал растреплет страницы моих книжек…
Слов моих сухие листья ли заставят остановиться, жадно дыша?
Дай хоть последней нежностью выстелить твой уходящий шаг.
В.Маяковский
26 мая 1916 г., Петроград
Мои соучастники - четыре белых мужика. В трех из них я уверен. Четвертый - череп. Но что-то в его челюсти на пружинке подсказывает, что он из сильного полу.
Я с ними общаюсь совсем без слов. Один, старик, отвернулся, но, точно знаю, - слушает. Второй? Ненавижу его, строю его морду на белом листе. Третий уже попадался на мой карандаш. До сих пор с открытым ртом (шок?) Четвертому наплевать. Лишь бы все пружинки были на месте.
А еще сегодня я радиоволна. Как Ленин, но, конечно, хуже.
Я чувствую себя во многих городах одновременно. Вещаю в Петербурге.
.
О тебе
О тебе, о тебе, о тебе,
Ничего, ничего обо мне!
В человеческой темной судьбе
Ты — крылатый призыв к вышине.
Благородное сердце твое —
Словно герб отошедших времен,
Освящается им бытие
Всех земных, всех бескрылых племен.
Если звезды, ясны и торды,
Отвернутся от нашей земли,
У нее есть две лучших звезды:
Это смелые очи твои.
И когда золотой серафим
Протрубит, что исполнился срок,
Мы поднимем тогда перед ним,
Как защиту, твой белый платок.
Звук замрет в задрожавшей трубе,
Серафим пропадет в вышине...
...О тебе, о тебе, о тебе,
Ничего, ничего обо мне!
-Первый признак весны?
-Небо.
Смотрю под ноги: действительно, небо. Чистого голубого цвета, наивного может.
Асфальт - уже не асфальт - отполированная гладь зеркала, в лениво текущих неглубоких лужах разлили небо.
Оно повсюду растеряло рефлексы: во всем есть его приглушенно-васильковый отголосок.
Наверх смотреть тяжело, солнце так слепит, будто покрытое вековой пылью стекло наконец протерли и свет полился, как из ведра.
Трамвай меня (который сошел с рельс) вновь пытается влиться в правильную линию.
Трамвай читает проповеди - считайте, достает окружающих.
Доползти бы до двадцать первого числа, а там посмотрим.
Эраст прочитает мои мысли
Настроение сейчас - вчерашнее
Кто-то давным-давно научил меня примерять маски. А может я и сам, глядя на окружающих меня Актеров, научился нехитрому делу влезания, вкарабкивания в чужие образы.
Рубенс с автопортрета смотрел на меня и сквозь меня. За спиной дружным механизмом работала команда: я чувствовал тепло.
Мне надо было стать им и рассказать о том, что я вижу перед собой.
Как назло, я никогда не жил в 17 веке и не видел Фландрии! На помощь пришли - ничто иное - женские телеса и камерная обстановка аудитории. Я впорхнул буквально в образ живописца и понес невыносимую пургу о своей выдуманной жизни. Жестикулировал яростно, безбожно заглядывал жюри в глаза, чуть не брызжа искрами во все стороны.
Неподготовленная публика, передо мной послушавшая двух нормальных людей, неловко похлопала.
Потом я повалился в уютный круг ребят и, хотя дрожал, уже ничего не боялся.
Я ничего не боялся! Я помнил, как перед выходом мы все вместе сложили руки, крикнули какую-то чушь и вяло друг другу улыбнулись. Внешне в этом, наверное, сложно было увидеть что-то особенное. Однако, в глубине себя, мы сцепились, стали одним целым организмом до конца состязаний.
Личным триумфом для команды стало финальное выступление.
На многочисленных предварительных репетициях мы то и дело что-то упускали и забывали.
На удивление, в результате все вышло безукоризненно! (и это учитывая внезапную смену площадки для выступления, волнение и усталось) По окончании сценического действа я был готов заобнимать эти уставшие фигуры, выплеснувшие последние силы, но нельзя-нельзя, нужно сидеть до конца и смотреть на чужие номера.
"Как жаль, что все закончилось," - дошло до меня, когда начали расходиться."Как жаль!.. никогда мы уже не почувствуем друг друга так остро, так близко! Ни-ког-да..."
...не говори никогда.
Я никогда не видел Фландрии, и к черту Фландрию(!), теперь у меня есть вы, друзья.
Не понятно ни черта. Тогда,вспомним.
[273x289]Настроение сейчас - довольно-слоновое
Один из самых уважаемых мною маршрутов г. Москвы - маршрут восьмисотого автобуса. Есть в нем некоторая интеллигентность, особенно в 10 часов ночи, когда пассажиров фактически нет.
Мы втроем где-то на галерке. Одна полуспит, заткнувшись плеером, другая, собственно, как и я, установила ноги туда, где положено быть рукам: на противно-зеленые поручни.
Мы выжаты абсолютно: даже на связанную речь не хватает. Какое-то благоговение разлито над головами, сладкое бездействие систем после напряженной и любимой работы.
Переулками, задворками, мимо низеньких немецких домов и сиротливых огней, извозчик восьмисотого маршрута несет пьяных, переполненных нас.
Чертовская благодарность судьбе за усталость, за пустой автобус, за близких людей рядом.
Странная жидкость в бокале меня покачивается, желая сбежать за край; кажется, сегодня моя потенциальная энергия - убогая однобокая любовь - сумела перейти в кинетическую, энергию дела, творчества.
Я теперь довольный слон, выжатый лимон, перегретый процессор и влюбленный идиот... настоящий я.
Кричать "спасибо" во всю глотку в московское небо, которое ночью еще пахнет зимой - плевать(!) - буянить из всего отсутствия сил.
Из писем Лили Брик к Владимиру Маяковскому
http://www.v-mayakovsky.narod.ru/epistolary.html
Это цитата сообщения Kej Оригинальное сообщение
Кокаинетка
Что Вы плачете здесь, одинокая глупая деточка
Кокаином распятая в мокрых бульварах Москвы?
Вашу тонкую шейку едва прикрывает горжеточка.
Облысевшая, мокрая вся и смешная, как Вы...
Вас уже отравила осенняя слякоть бульварная
И я знаю, что крикнув, Вы можете спрыгнуть с ума.
И когда Вы умрете на этой скамейке, кошмарная
Ваш сиреневый трупик окутает саваном тьма...
Так не плачьте ж, не стоит, моя одинокая деточка.
Кокаином распятая в мокрых бульварах Москвы.
Лучше шейку свою затяните потуже горжеточкой
И ступайте туда, где никто Вас не спросит, кто Вы.
Александр Вертинский, 1916
Это цитата сообщения Kej Оригинальное сообщение
Я сегодня смеюсь над собой... Мне так хочется счастья и ласки, Мне так хочется глупенькой сказки, Детской сказки наивной, смешной. Я устал от белил и румян И от вечной трагической маски, Я хочу хоть немножечко ласки, Чтоб забыть этот дикий обман. Я сегодня смеюсь над собой: Мне так хочется счастья и ласки, Мне так хочется глупенькой сказки, Детской сказки про сон золотой... Александр Вертинский 1915
Настроение сейчас - какое-то
Страшное зрелище - цветочные развалы седьмого марта.
Эти полузамерзшие бутоны в серебристом небесном порошке еще глупее, чем ты. Какими-то недоразвитыми, незрелыми они сорваны с уютных луковиц и корешков. Сейчас на морозе и шикарная роза и чахлый тюльпан выглядят одинаково жалко.
Прижать к себе их пустые, бездарные головы? Нечаянный приступ тепла - затем смерть, гнилые и жухлые лепестки, вонь из фарфоровой вазы.
Мимозы, вот еще. Какие-то пошлые. А пошлость даже не в их желтых шариках, а в спортивной сумке куда мимозы набросаны без порядка и глупых шебуршащих пакетиках, куда впихнуто по одной ветке.
Взять бы их и сложить их в большой шарообразный букет. Солнце из желтых капелек с характерным flavourом.
...
Вы не подумайте, что я совсем обленился. Нет-нет. Просто последние дни зимы ничегошеньки не происходит. Все кругом в постоянстве, неизменности и тому подобном.
Истекает Зима, истекает, как талый снег в канализационные решетки. Истекает срок годности некоторых мечт - ничего - наберутся новые, а не наберутся - место заполнится прочей бесполезной лабудой.
Да, теперь у меня есть Великолепный Мастихин. Что? Штука такая - мастерок в миниатюре, шпатель для художника. Великолепие его заключается в том, что рисовать им ново и очень интересно. Еще красочно. Пускай пока это всего лишь гуашевые недоработки - пускай, наше с Мастихином знакомство только начинается.
И, конечно, запоздалое, но вовсе не лишнее поздравление Товарищу с Пледом, Коте же. Ня.
хулиганство==>
Три имени - Иван Сергеевич Тургенев, Игорь Васильевич Северянин и Иван Петрович Мятлев. Три разных поэта, разные эпохи, разный стиль письма. Но есть одна строка, которая стала основой их лучших стихов: "Как хороши, как свежи были розы..." Сегодня день памяти автора этой строки и прекрасного стихотворения, куда она вошла - Ивана Петровича Мятлева - 165 лет назад в 1844 году 25 февраля его не стало. Сегодня, к сожалению, мало кто помнит этого поэта и даже авторство этой знаменитой фразы отдают И.С.Тургеневу.
И.П.Мятлев был сыном богатого помещика, сенатора, он имел репутацию острослова, его куплеты, экспромты и каламбуры ценили Жуковский, Вяземский, Крылов, Пушкин, Гоголь.Стихи Мятлев начал сочинять рано и мастерски читал их повсюду. В 1834 и 1835 годах вышли два его сборника, включившие по 14 стихотворений и сопровождавшиеся надписью: "Уговорили выпустить". Его "Сенсации и замечания госпожи Курдюковой" оставили след в стихотворной юмористике, предварив появление сатирических и комических литературных афоризмов Козьмы Пруткова. При жизни Мятлева "Сенсации" выходили трижды. Последний раз - в год смерти поэта, неожиданно скончавшегося в Петербурге среди масленичных развлечений.
| [показать] |
РОЗЫ Как хороши, как свежи были розы Как я берег, как я лелеял младость Но в мире мне явилась дева рая, И мне в венке цветы еще казались И заодно они цвели с девицей! В ее очах - веселье, жизни пламень; 1834 |
Стихотворение "Розы" стало классикой и лишь за одну строчку имя Мятлева достойно того, чтобы быть в одном ряду с великими поэтами. Так впрочем и произошло. Иван Сергеевич Тургенев написал по мотивам этой строки свое знаменитое стихотворение в прозе, а Игорь Васильевич Северянин одно из пронзительнейших стихотворений, последняя строчка из которого стала эпитафией на его могильном памятнике.