* * *

Шеф как-то рассказывал, как он был свидетелем фильтрации пленных немцев.

Шеф был тогда "в придурках", т.е. лейтенантом секретной части штаба. Он был привлечён к фильтрации по причине своего свободного немецкого.

Офицер СМЕРШа просматривал документы пленных, в основном это были армейские солдаты и офицеры. Отдельно отфильтровывались эсэсовцы (что с ними делали - я не знаю. Скорее всего, их содержали отдельно и тщательно проверяли на участие в карательных операциях на территории СССР).

К столу, за которым сидели смершевец и шеф подвели солдата в немецкой форме. По всей видимости, он был без документов. Солдат не отвечал за задаваемые ему вопросы, которые переводил шеф. В какой-то момент он, со злостью и раздражением, сказал: Да русский я. Это был власовец.

Смершевец кивнул своему сержанту, тот отвёл власовца в сторону и тут же расстрелял. Без суда и следствия.

* * *

Дядя как-то рассказал, что в начале войны их построили, и чины НКВД вывели перед строем молодого офицера-танкиста, струсившего в бою.

Офицер НКВД зачитал приговор и тут же перед строем затрелил приговорённого в затылок.

Дядя сказал, что впечатление от происшедшего было одним из самых тягостных в его жизни. Он так же говорил, что все свидетели расстрела были совершенно убеждены, что парня не надо было расстреливать, что он обязательно искупил бы свою трусость в следующем же бою. Но - a la guerre...


Такие вот две казни.

Весь фокус в том, что нам отпущено не так уж и много. Ни времени, ни талантов. «Не много» - значит «не неограниченно».

Только ответственность перед самим собой. Ничего больше не сможет помочь – слово бы получше подобрать, да никак оно не найдётся – в самореализации. Бог целует тебя в темечко и говорит: Иди, - подталкивая тебя в попу. Грех думать, что он сделает для тебя больше в выборе твоего пути. Так, лишь иногда постарается помочь, уберечь от совершения совсем уж больших глупостей. Вся дорога – исключительно твой удел, результат ТВОЕГО прислушивания в тому месту, куда поцеловали, что жжёт. Это твоё ощущения направления, куда тебя послали, толкнув в младенческую попку.

Никогда не забуду её пальцев, что гладили мне брови. Это были одни из самых сладостных мгновений моей жизни. Мне было лет 18-19. Это было в Центральной библиотеке Нкбш, в нотно-музыкальном её отделе. Глаза, почти влюблённые, с надеждой. Она мне как-то сказала: У меня такое чувство, что когда-нибудь ты выползешь из своей раковины, и все ахнут. Скорее всего, что она ошиблась в своих ожиданиях относительно меня.

Мне будет так стыдно умереть, не оправдав её надежд.

В чём причина моей нынешней (кто, знает – может, уже и навсегда?) обыкновенности? Эта борьба за выживание, что выпила из меня так много соков? Страх перед укором в глазах родителей, что видят тебе совсем иную судьбу? Тщеславие? Да всё это, наверное, и ещё много чего.

Может быть всё это – также и причина того, почему я, как когда-то и она на меня, почти влюблёно и с надеждой смотрю на этих Богом поцелованных юнцов, так мало ценящих свой дар.

Вчера один человек пытался будоражить меня вопросами о любви и замечал, что я старательно, если и не ухожу, то и не захожу глубоко в эту тему.

Всё просто. Не любил и не люблю никого. Меня, по всей видимости, тоже не любят. И вряд ли уже полюбят.

Сам удивляюсь, как это мне удаётся всё ещё оставаться (в целом) приличным человеком.

Собирался пойти читать, но решил сначала написать. Хоть и не стоит писать, когда можно и не делать этого, тем более, когда могут и прочесть.

Очередной раз: это было уже давно. То, что будет, меня не... А ведь я уже как-то рожал подобный афоризм (тоже "уже давно"). Ах, как же там было-то? Чёрт, теперь будет мучить. Коротко, парадоксально, изящно. На мой взгляд, изящно. Не, не вспомню. Наташке Н...вой рожал. Вроде, ей нравилось. И смысл-то был простой: будущее имеет цену лишь в той мере, насколько у него есть шанс стать прошлым. Ах-ах, не вспомнить... уже...

Это было уже давно. В начале 90-х. Где-то после свиста пуль над головой в 93-м и до блядской мерзи Нового года 95-го. Не помню уж, лето или зима. Конец точно был в начале осени, а вот начало - не помню.

Как-то, напившись, и пожалев себя особенно сильно, написал на квадратном листике бумаги: "Если одиночество и благо, пусть блаженствует кто другой". И прилепил к наружной стороне двери, выходящей в стандартный общажный коридор. В конце коридора в моём крыле здания был туалет, так что читатели афоризму были обеспечены.

С того дня и на протяжении пары лет так и повелось: периодически я стал вывешивать на дверь листки со своими мысленными испражнениями и испражнениями (цитатами) людей иных, чаще - авторов книг, которые я тогда читал. Было там много из Клима Самгина, было там и мишелевское: Войну и мир я прочитал быстро. Было даже интересно. Дверь в мою комнату вполне естественным образом, хотя и без всякого моего к тому стремления, стала местной достопримечательностью. Дверь была своего рода прообразом данного блога. А что, сходство - налицо.

Осенью, когда всё кончилось, я прекратил отношения с Юлькой. Познакомился с С. Договорился, что приду к ней. Изначально было ясно, что - ебать. Уже в постели, от непривычки с новой женщиной, я всё тыкал не туда, никак не попадая. С. взяла его, зажав большими и казательными пальцами обеих рук, вставив, туда и, то ли в этот момент я только заметил, то ли именно сейчас стало особенно противно... Короче, у С. были не очень чистые, в траурных ободках ногти. Я как-то особенно остро почувствовал, что мне совсем нечего делать в постели с этой женщиной, и, вообще, всё мне там как-то узко и дискомфортно. В итоге, моя способность совершить что-то моментально сошла на нет.

Придя домой, я написал и затем вывесил на двери: Женщина, не привлекательная сексуально, следовательно - не интересная.

Днями позже, среди ночи в дверь моей комнаты стал кто-то яростно ломиться и что-то кричать. Ломилась С., пьяная, я знал, что она в общаге в комнате в противоположном крыле квасит со своими согруппниками. Согруппники же, я понял это сквозь сон (был настолько индифферентен к происходящему), и оттащили её от двери. Но С. всё же успела сорвать бумажку, которая, как она это безошибочно поняла, вещала о ней.

Вскорости я и сам содрал с двери все бумажки и больше ничего не вывешивал.

Чёрт, может, и зря я написал всё это.

У Германа Гессе есть не очень-то известный по сравнению со Степным волком и Игрой в бисер роман - Демиан. Есть там мысль, которую, столь ясно выраженной, я встречал только ещё где-то у Бродского. Человек, особенно художник, ответственен только лишь перед самим собой.

Сейчас вот подумалось, что осознание этого обрекает на одиночество. И, если уж продолжать поток сознания, конечно, не только Гессе с Бродским родили эту истину, нечто подобное было и у Толстого. Это ведь его князь Андрей говорит, кажется (да не кажется даже, а скорее всего), Пьеру о том, что чего бы добился Наполеон (в том смысле, что ничего бы не добился), будь он женат.

Ответственность перед собой - громадная, всепоглощающая ответственность за всех и всё сразу, но часто это не ответственность за что-то или кого-то в частности.

Среди великих разве что Пушкин был способен охватить обе бесконечности: малую и большую.

Впрочем, кому это уже интересно?

Вернулся из Голландии. Завтра сяду писать рассказ, состояние как раз то, что надо - несварение то ли от устриц, то ли от тартара, то ли от обоих.

Рассказ будет о раковом больном.

В 99-м годе, летом, молодёжное отделение местного ЧГшного Интернет-сайта объявило конкурс на написание собственного гимна. Интернет-сайт принадлежал научному центру, предполагалось, что гимн тоже должен нести на себе отблеск науки.

В это время в местной больнице умирал от рака шеф, мой учитель. Я целыми днями просиживал в закрытом на лето институте, занимаясь исключительно выуживанием из достаточно молодого тогда ещё Интернета разнообразного порно. На ночь перед сном я читал маркиза де Сада, особенно внимательно - Философию в будуаре и Искушение добродетели. Был, короче, в депрессии, загнанным в угол предстоящим неизбежным.

Конкурс по поводу гимна возбудил во мне живейший интерес. Гимн, я понимал это изначально, мне не написать, т.к. плоды моего труда никогда, как и стихи солнца русской поэзии (мне приятно это сравнение) на музыку не ложились. Это должен был быть стих, собственно самая его канва как-то сама собой родилась пока я ещё читал известие о конкурсе.

Стихи были тут же написаны и отправлены в глобальную паутину, точнее, в ту её часть, что относилась к молодёжному отделению ЧГшного сайта.

Под сенью благородной скуки
Тружусь на ниве я науки.
И этот тихий подвиг мой -
Без смысла. Но всяк другой
Лишён последнего. И младость
Зачахнет здесь, утратив радость.

На этой ниве, господа,
Найти могилу - нет труда.
Быть может тысяча причин
Томк, что здесь всегда, всегда
Текут невесть куда года,
Растёт количество морщин.
И нет начал, но тьма кончин

Конкурс кончился его объявлением. Несколько столь же непритязательных стихотворных опусов вроде моего, рождённых конкурентами, ещё несколько лет проболтались на сайте и даже были затем опубликованы в местной прессе как забавный пример из былого.

А РАН (Российскую Академию наук) я с тех пор иногда любовно называю СБС (Сенью Благородной Скуки)

У меня сегодня не день был, а просто мордой об стол.

Ничего. Иногда полезно.

Тоска, в общем-то, но что есть - то есть. Собственно, начиная некоторое время назад беспорядочную жизнь, я знал, чем это кончится, и что это кончится очень скоро.

Кончилось. Сегодня. Меньше часа назад.

Вся эта любовь за деньги со шлюхами обоих полов - не что иное, конечно, как самообман. Но кто ж этого не знает?

Я вляпался во всю эту мерзь лишь потому, что, конечно же, неумел в выстраивании отношений с людьми, нетерпелив. Просто устал тратить силы на то, что сам же когда-то сравнил с вальсом и кружением мотыльков вокруг огня. Я просто физически устал. Это ведь немаловажно.

Господь, как всегда, наказывает нас исполнением желаний. Я хотел быть умным и стал таковым. В результате мой мозг стал машиной для моментальных экстраполяций. Гляжу на привлекательную женщину и безошибочно (уверен!) угадываю её 20 лет спустя, себя рядом с ней и не хочу себе такого будущего. Стоит мальчику, привлёкшему внимание заговорить, и, на тебе! - диагноз. Не ошибся ни разу. Просто ради интереса много раз продолжал, хоть и видел конец из исходной точки.

Я хочу стать гопником с лампасами и со смутными представлениями о грамматике, орфографии и пунктуации (idée fix a la ГУВХ-2007). Естественно, не хочу никаких интер- и экстраполяций. Я хочу этого сейчас. Сейчас, когда закончилась иллюзия, в которую я пытался заставить себя поверить.

Завтра мне этого, конечно, вряд ли захочется.

Я тут постоянно читаю neprostoi, талантливого поэта и совсем ещё молодого парня. К сожалению, т.к. он публикует стихи в ЖЖ http://neprostoi.livejournal.com/, я не могу его цитировать, поэтому помещаю одно из его стихотворений, мне особенно понравившееся, у себя в блоге. Надеюсь, что он не обидется.

для Вас

Янв. 11, 2008 | 07:35 pm

Позовите на чай,
Пригласите поесть.
Я подсяду поближе,
Чтоб стало тепло.
В треугольнике губ
Моя сладкая лесть.
Мне не жалко ее,
Ну а вам все равно.

Уложите в кровать,
Обнимите сильней.
Я закрою глаза
И стерплю… Все, прошло.
По изгибам моим
Пройдет сладкая дрожь.
Мне не жалко ее.
Ну а вам хорошо.

Поживите со мной.
Просыпайтесь легко,
А я буду молчать,
Повторяя «смирись».
Пронесутся года
Словно несколько дней.
Мне не жалко себя,
А для вас – это жизнь.

Зарисовка раз.

Научным руководителем моей диссертации был Олег Валентинович Крылов. В катализе это величина, скажем так, всемирно известная (на меня это никак не повлияло - я ему совсем-совсем не ровня, да и аспирантов у него помимо меня была тысяча). Как-то раз он рассказал мне следующее:
- Знаете, Андрей, есть у меня несколько студентов МГУ, я веду у них семинар. Учатся из рук вон плохо, ничего не делают. Химии не знают. Я как-то пожаловался на их невежество академику NN (он тоже преподавал в МГУ), на что он мне ответил:
- И вы тоже, батенька, заметили?

Зарисовка два.

Мне очень долго "везло" работать со стариками. Знаний - море, но климакс сказывается тоже - создать ничего не могут, в отношении ко всему - скепсис etc. Я уж молчу о том, что десятки раз приходилось выслушивать одни и те же истории. Господи, как меня затошнило в какой-то момент от всего этого! Словами не передать. Мой учитель в науке, много раз здесь уже упомянутый "шеф", Владимир Робертович Линде, заебал меня под конец как-то особенно сильно.

Сидели мы однажды за нашим чайным столиком в лаборатории, рассуждали о странной особенности нашего катализатора давать 15% выхода глубокого окисления на прореагировашний исходный углеводород. Причём независимо от температуры, соотношения реагентов и тэ пэ. Рассуждали и пытались как-то это связать с двумя формами кислорода, которые, как постулировали все (шеф был также среди тех, кто постулировал) есть в катализаторе.

Шеф что-то долго и утомительно тогда бубнил, а потом выдал:

- Да нет, в пизду, никаких двух форм. Есть одна, вот с ней и идёт реакция.

Я тогда подумал, что старик совсем сбрендил, и его пора в сумасшедший дом отдавать, а не в лабораторию пускать руководить таким гением, как я.

Прошли месяцы, может, и года полтора. Шеф умер от рака. Мои отношения с ним к концу разладились совсем. Тот давний разговор совершенно забылся. А я стал один ковыряться в механизме работы катализатора. Сколько я сил убил, пытаясь выявить две формы кислорода. Я хотел их выявить (а я не сомневался, что они есть), чтобы поработать с каждой в отдельности. Не менее полугода пытался найти условия для работы с каждой формой порознь. Ничего не получалось. Сколько я проделал экспериментов - уму непостижимо. И в какой-то момент меня осенило: нет никаких двух форм, я ищу то, чего нет. Есть только одна форма, с ней и идёт реакция. И результаты экспериментов это прямо показывают.

Я пришёл к этой мысли совершенно самостоятельно, только некоторое время спустя вспомнил давнишние посиделки с шефом и те его слова, после которых у меня в голове мелькнула мысль, что он - идиот. Мне до сих пор немного стыдно той мысли, хотя это и естественно для отношений старшего и младшего поколений.

Голова у старика была светлая.

Между прочим, в сущности только на постулате, что нет никаких двух форм кислорода, я и защитил свою диссертацию.

Вот так.

Климат в стране похолодал, но, право дело, для меня это и к лучшему. Стало понятнее, что есть суета, а что - вечное. И это вечное манит сильнее суеты. Наконец-то хочется читать, ходить в театры и музеи. "Хочется" в том смысле, что усталость уже не столь сильный повод, чтоб не делать этого, как раньше. Блядство в государственном масштабе подталкивает тебя отворотить взор от него и сконцентрировать зрение на том, на чём и стоит его концентрировать. В музеи и библиотеки! Подальше с улиц и площадей, увешанных мерзкими слоганами, подальше от телеков, от грязи и попсы. Если смотреть, то только на прекрасное, оно только выигрывает от соседства с тем, с чем приходится соседствовать.

Сильно досаждает одно следствие перемен - слухи. Они опять появились как следствие тотального вранья в СМИ. Собственно, появление слухов - как раз доказательство того, что критическая масса вранья в СМИ достигнута. А я с детства (того самого, брежневского детства) ненавижу слухи.

Чтобы сильно не расписывать своё отношение к происходящему в стране, скажу лишь следующее. Власть добилась не того, за что боролась, хотя и пребывает в убеждении обратного. "Стабильность" и видимое спокойствие - следствие презрения к питерским (да и московским со всеми остальными)выблядкам.

Мне будет очень интересно взглянуть на всё лет эдак через 5-10.

P.S. Всё-таки интересно, как им удалось с такой скоростью, всего года за полтора-два, вызвать столь сильное чувство брезгливости к самим себе? Воистину, благими намерениями выложена дорога в ад. Удивительно также и то, что мы, хоть и живём в одной стране, но в разных мирах. И видим разные перспективы для этих миров.

Сегодня вспомнил, как лет уже больше десяти назад я решил перечитать "Оптимистическую трагедию" Вишневского, вещь, кстати, гениальную.

Ничего из затеи не получилось.

В силу какой-то игры ума я вообразил себе, что я - режиссёр пьесы и моя единственная режиссёрская находка - роль комиссара. Всё должно было играться так, как и должно. Но вот комиссара я вообразил в виде пухлой девочки-школьницы, пионерки средних классов с бантом, фартуком и колготами. Короче, всё должно было быть, как это и было в школах моего детства. Плюс ещё и оптимистичный советский задор.

Я вообразил это всё уже на первой-второй страницах пьесы и не смог дочитать до конца даже первой сцены с комиссаром.

Было безумно стыдно, но при этом и безумно смешно.

Вот уже несколько месяцев наблюдаю за тем, что меня совершенно не читают женщины лучшего детородного возраста: от 21 до 27 лет. Мне, в целом, по хую. Но также и интересно, почему.
[454x181]

Скатился до цитирования. Сам не пишу, ибо не хочу. Читаю только Невменяемого Эльфа, Сэра Майкла (далеко, правда, не всего), Лучшего Друга, Яшара и Непростого. Даже ГУВХа перестал читать.

Устал. Да и всё надоело.

Да и стыдно как-то торчать в блоге - всё равно, что с резиновой женщиной...

И давненько у меня не было столь бурной и совершенно беспорядочной сексуальной жизни.

Вот она, причина.

Это цитата сообщения neprostoi Оригинальное сообщение

Вечер

В своем крохотном Оренбурге, когда под вечер мне становилось так невыносимо сладостно, как сейчас, я шел с работы пешком до вокзала. Я наслаждался прогулкой. Потом садился в Газель и глазел всю дорогу в окно.
Сейчас там особенно интересно глазеть в окно. Видно как медленно и томно оживает скудная оренбургская растительность.
И почки эти, не жирные вовсе, почти что уже взорвались, а синеве какой-то плыву я, в своей тесной и душной маршрутке.

А сейчас, когда мне не хочется в метро,
идти, в общем-то, некуда.
И я влекусь как слабый весенний газетный кораблик,
по сизым асфальтовым струям
не зная, куда же направить свой взгляд.
Иду в переулки, к деревьям и скверам,
сквозь толпы таких же нелепых, как я.
Иду и надеюсь, что где-то на свете
есть место, которое любит меня...

Писательский талант в частности не только в умении придумывать истории, но и в умении описать обыкновенную вещь так, чтобы об этом было интересно читать.

Последние месяцы я чувствую себя как выстиранная простыня, которую крепкие руки скрутили, прополоскав, да так и держат. Уже и капли воды не выжать больше из неё, простыни, а руки всё скручивают её (меня) и скручивают... Сравнение тем более верное, что сам я за собой помню, как любил бывало выдавливать воду из постиранного белья, до самой последней капли, выжимая до такой степени, что кажется, ещё чуть-чуть и - порвёшь. И вот с молодецким задором теперь меня до капли выжимают мои жизненные обстоятельства, работа и дела семейные в первую очередь.

Я иногда с тревогой наблюдаю за тем, что старею, но не потому, что собственно старею, а потому, что мне как-то трудно вообразить, чем я займусь, когда уже не будет сил заниматься профессией. Я ведь, в общем-то, ничего и не умею, как работать. Плохо ли, хорошо ли - не мне судить, а вот до полного изнеможения, до нервного тика - это точно. Так что старость мне противопоказана, как и всем моим сородичам: отец и брат - такой же, как и я, пример ломовых лошадей.

По молодости мне как-то легче всё давалось. Помню, кажется, уже после смерти шефа - точно, уже после! - я измерял кинетику сорбции кислорода и изобутилена на своих катализаторах. Дело было летом, институт был закрыт на период отпусков, я тоже был в отпуске, но, как и некоторые из моих коллег, работал. Кинетику вот мерил. С родителями я тогда то ли поссорился, то ли ещё что... Короче, никуда не уехал. Один эксперимент, результатом которого была одна точка на графике (точнее 1/3 точки, т.к. опыт надо было повторить минимум три раза для достоверности) занимал от трёх до пяти часов. Опыт проходил в вакуумной установке с ячейкой с навеской катализатора (около 100 г, т.к. катализатор обладал не очень развитой поверхностью, всего порядка 10 кв. м на грамм). Катализатор откачивался при нагреве до определённой температуры, затем охлаждался до температуры эксперимента, также при откачивании. После этого в ячейку запускалось некоторое количество (буквально несколько миллиметров ртутного столба - чтобы избежать диффузионной области) газа (кислорода или изобутилена), и замерялась динамика падения давления. Полученные данные затем дифференцировались, укладывались в аррениусовы координаты, рассчитывалась кажущаяся энергия активации. Рутина, короче. Десятки и десятки опытов, каждый из которых - несколько часов. Я крутил ручку доисторического манометра Мак-Леода, стараясь произвести как можно больше измерений в первую минуту процесса, чтоб затем точнее проэкстраполировать кривую в t=0 секунд. Собственно ради этой одной минуты всё и делалось...

Нагретая до 450 градусов, навеска катализатора остывала почти час до 300 градусов в условиях вакуума десять в минус пятой мм.рт.ст., охлаждаясь исключительно за счёт инфракрасного излучения. Что уж говорить о том, сколько занимало времени охлаждение до 80 или 90 градусов. Я начал с одного опыта в день, но скоро понял, что много так не наработаешь, да и уж очень хотелось увидеть все эти кривые для всех катализаторов. Я решил ставить два опыта в день. Затем подумал, а почему б и не три? В итоге, я ставил, если удавалось до четырёх экспериментов в день, приходя на работу к 9-ти утра и уходя иногда в три часа ночи. Днём, пока навеска катализатора остывала до нужной температуры, я ходил купаться на речку, бродил бывало по лесу, если комаров было не очень много. Написал, по-моему, пару статей, подготовил доклад на конференцию. Это была одна из самых счастливых пор в моей жизни. Я был совсем один, но совершенно самодостаточен, работал, как проклятый. Но был, наверное, счастлив.

Что-то похожее было, когда я уже писал диссертацию, точнее, анализировал данные. Помню, я несколько дней просидел за письменным столом, глядя в таблицу, которую сам же и нарисовал. Таблица состояла из нескольких десятков строк и нескольких десятков столбцов. В кажной ячейке было число. Легко можно представить количество цифр. Я глядел в эту таблицу несколько дней потому, что я знал, что в этих цифрах должна быть логика, какая-то взаимосвязь, но только спустя несколько дней многочасового глядения в эти цифры я разглядел эту логику. Ложась спать, я думал об этих рядах цифр, а, проснувшись, осознавал, что и во сне я думал всё о том же. Я не сошёл с ума только потому, что каждый вечер, часов в восемь, ко мне приходил Пашка с одной или двумя бутылками яблочного сидра, и мы с ним выпивали этот газированный алкогольный напиток. Учитель моего учителя, С.З. Рогинский говорил: "Эксперимент - это вопрос, заданный Природе. На плохо заданный вопрос услышишь только невнятное бормотание". Беда ещё и в том, что Природа иногда отвечает не на том языке, который ты знаешь. Моё долгое разглядывание таблицы было по существу изучением нового языка. Я знал, что ответ - не бормотание, но не знал, как его, ответ, интерпретировать... К счастью, разобрался.

За написанием диссертации я иногда совершенно не замечал, как течёт время. Помниться, сев писать в десять утра, я так утонул в этом деле, что в какой-то момент, взглянул на часы и Читать далее...