Поделюсь одним итогом прошедшего года, не очень полезным, зато — измеряемым. Я уже писал, что на какое-то время не на шутку увлёкся изучением того, как выглядит московская уличная сцена. Ходил, смотрел, если позволяли обстоятельства и настроение — снимал. То, что наснимал — выкладывал в особом аккаунте, с апреля 2023-го перешёл к каждодневному «вещанию». Задачей-минимум для меня стало провести оставшиеся месяцы 2023-го в режиме «ни дня без ролика». Это достигнуто, после Святок резко сброшу темп, буду выкладывать по сюжетику в неделю. Задачу-максимум себе придумал — собрать 500 видео с номерами уличных артистов (около 300 уже выложил, около 100 в черновиках, думаю, в обозримом будущем справлюсь).

Итак, итоги.

Итог первый. Приступил я к этому занятию с некоторым, слегка потаённым (от себя самого) чаянием найти ключики к сугубо «лирическим» темам, таким как «городская романтика», «гений места» и «музыка города». По мере сбора материала, темы эти для меня не то, что бы обессмыслились, а как-то потерялись из виду. Ну, правда: где я и где «гений места»? Может, кто-то и способен сплести словесное кружево из того, как поёт скрипка в переходе, из шума метро, шёпота старых особняков — но, уффф, не я...

Итог второй. У меня теперь реально большая коллекция московской уличной музыки. Подозреваю, что одна из самых больших. Я несколько раз приступал к коллекционированию разных объектов, и для себя сделал вывод, что важно (причём, лучше на старте) найти внятную концепцию собрания, не скучную и не размытую (скажем, «всё, связанное с авиацией» — плохая идея), и относительно удобную с точки зрения добывания и хранения новых экспонатов. Теперь у меня именно такой «гербарий» есть, и это дарит мне состояние некоторого довольства. Постепенно с этим делом я завяжу, оно всё же довольно много жрёт времени и сил: вроде бы нужно всего-то несколько минут на съёмку, несколько минут на размещение, ну, чуть подконтрастировать картинку, ну, немного срезать лишнего, распознать что играют, найти о композиции справку в Сети (я же коллекцию собираю и к атрибутированию отношусь почти серьёзно) — и вот уже минимум час потерян.

Не удержусь сделаю некоторые «социологические» выводы из собранного, хотя, понимаю, что данная выборка моя, разумеется совершенно нерепрезентативна, так как, скажем, только в метро выделено под выступление около 40 площадок и на них, теоретически, за день может пройти по 5 выступлений, а я снимал там и тогда, где пролегали мои обычные маршруты, и значит большинство из этих «точек», видимо, не посещу до скончания века. А меж тем, некоторые музыканты демонстрируют явную привязанность к определённым локациям, да ещё и выступать предпочитают в то время, когда меня нет поблизости (смайл), то есть значительная часть из артистов осталась вне поля моего зрения. На деле всё ещё сложнее для учёта: площадки сильно

Тут могла бы быть какая-нибудь прибауточка насчёт того, что вместо доедания оливье под «Служебный роман» можно доедать постные рыжики под «Сослуживцев», но я ничего путного не придумал, поэтому придётся обойтись без искромётных вводных фраз.

Меня вообще последние годы как-то влекут советские «застойные» телеспектакли, снятые на такие вот удивительные плёнки, что любой цвет и свет там оказывается приглушённым, но я их больше скачиваю, чем смотрю. А тут прямо зацепило. Нашёл я его не сам, а подсмотрел в журнале Галины Иванкиной (zina_korzina). У неё там можно и сравнительный анализ найти, и с некоторыми соображениями ознакомиться.

Итак: «Сослуживцы» (1971 г.) — пьеса Эмиля Брагинского и Эльдара Рязанова, постановка Московского академического театра имени Вл.Маяковского (1973 г.). Режиссёры И. Герасимова и Б. Кондратьев (постановщик). В главных ролях Галина Анисимова, Борис Левинсон и другие.


Несколько замечаний по теме:

Умели ж авторы писать: на сцене 6 персонажей, но при должном искусстве режиссёра вполне можно создать эффект «улья» и толпы.

Все актрисы говорят с такой изумительной раздумчивой и в тоже время отстранённо-ироничной интонацией, с какой говорила Евгения Уралова в фильме «Июльский дождь» (1966 г.); может быть, есть у этой интонации название («ермоловская», например) — не знаю. На слух, конечно, не очень естественно, но стильно — очень, оччччень.

[окончание, начало — здесь]

Это может, показаться странным, но ворох из цитат, биографических справок, сведений о публикациях, и всего прочего, что я ненароком накопал, читая старую пьесу, довольно долгое время занимал меня. Получилось что-то вроде любительского исследования. Личный сетевой дневник подходящее место для выкладывания таких «поделок».

Итак, писатель Семёнов умер в самом начале 1942-го в госпитале Волховского фронта. С учётом всех обстоятельств, про него можно сказать — погиб на фронте. Вероятно, для него это было бы важно.

Прямых наследников Семёнов не оставил, но он подарил свою фамилию двум людям: жене и пасынку. Некий вариант посюстороннего послесмертия.

 

Сергей Семёнов, автолитография Георгия Верейского (1930 г.) Наталья Семёнова (Волотова), послевоенное фото.


Сначала о супруге писателя: Семёнова Наталия Георгиевна (1896-1982 гг.), сценический псевдоним «Наталия Волотова», в девичестве Наталья Бруггер, по первому мужу Наталья Деген.

О таких людях принято писать, что-то вроде «Наталья Георгиевна была замечательным человеком». Я не стану этого делать, мои дилетантские штудии просто не дали мне достаточно оснований для таких выводов. Но что действительно впечатляет, так это то, по каким занимательным местам проходил жизненный маршрут Бруггер-Семёновой. Речь не о географии (она, кажется, не часто покидала Петербург-Петроград-Ленинград), а о «социальных пространствах».

О семье её информации нашёл немного, пишут, что обрусевшие немцы. Среднее образование она получает в очень примечательном заведении — 

Началось всё со случайно увиденной подборки карикатур, интересно вдруг стало, что за книжка такая – «Наталья Тарпова». Судя по картинке – что-то нелишённое пикантности, да ещё каким-то образом конкурирующее в издательских планах с высокой классикой. Обычно интерес такого рода сохраняется несколько секунд, не более, ибо занятных артефактов в мире множество, а времени и сил мало; но за эти несколько секунд я узнал, что «Тарпова» существует в двух воплощениях — объёмного романа и относительно короткой пьесы, текст последней выложен в интернете, и это обстоятельство меня подкупило. В общем, как писали когда-то, «письмо позвало в дорогу», применительно к сегодняшним реалиям — картинка позвала в Сеть.

 

Художник Б.Ефимов, журнал «Крокодил», №32, 1938 год


Вещица оказалась нескучной. Автор – Сергей Александрович Семёнов (1893-1942 гг.); сначала им был написан роман (и неоднократно редактировался), пьеса же результат переработки автором текста книги. Время действия 1927 год, идёт очередной перелом переломной эпохи, происходит «термидорианская реакция в области семейного вопроса» (определение Л.Д. Троцкого), несколько упрощая и чуть-чуть иронизируя, можно сказать, что «теория стакана воды» теряет актуальность и комсомолка уже может «отказывать комсомольцу» (и где-то даже должна). Цитата из Льва Давидовича: «Торжественная реабилитация семьи, происходящая одновременно – какое провиденциальное совпадение! – с реабилитацией рубля, порождена материальной и культурной несостоятельностью государства. Вместо того, чтобы открыто сказать: мы оказались еще слишком нищи и невежественны для создания социалистических отношений между людьми, эту задачу осуществят наши дети и внуки, – вожди заставляют не только склеивать заново черепки разбитой семьи, но и считать ее, под страхом лишения огня и воды, священной ячейкой победоносного социализма. Трудно измерить глазом размах отступления!»

Когда-то, в конце 1980-х, обсуждал я с одним тогдашним приятелем книги. Беседа велась в такой вычурной манере, которая именовалась «стёбом» и долженствовала свидетельствовать, что говорящий умён, ироничен и ко всему относится с отстранённостью легко переходящей в презрительность. В общем, мы были умнячающими подростками-выпендрёжниками, и к тому же гордецами (а, значит, ранимыми балбесами).

Я поделился своим удовольствием от прочтения некоего французского переводного романа о страданиях парижских богемо-бомжей в конце 1920-х годов (названия и автора за давностью лет не помню, но не Ремарк, а кто-то около).Товарищ мой, у которого из-под криво надетой модной маски ирониста хорошо так проглядывали челюсти упрямого начётчика, высказался в том духе, что я трачу время впустую, что на свете есть некоторое количество (примерно 100) Главных Книг, по прочтению которых, человек превращается в некую развитую личность, и идти к этому состоянию правильнее прямой дорогой, а не блуждая по закоулкам. Я от такой бесстрашной неироничности слегка прифигел. Мне-то как раз нравилось в литературе находить диковинки и в закоулках встречать неведомых зверушек и беседовать с ними.

Теперь-то я полагаю, что мой собеседник был куда правее, чем юный я. Хотя, это были не его мысли, а установки его отца, тот был кем-то вроде «писателя из народа» и кое-что в таких вещах понимал.

Впрочем, это признание чужой правоты запоздалое и ни к чему меня не мотивирующее. Всех Главных Книг, я видимо, так и не прочту, до Платона я добрался (сильно после того разговора), а до Аристотеля — нет, превращение не задалось. И привычка фланировать по закоулкам осталас при мне. Во-первых, неведомые зверушки и впрямь нескучные собеседники; а во-вторых, по заслугам забытые и по заслугам непрочитанные людьми книги, не будучи чем-то художественно или интеллектуально драгоценным, оказываются отличными гидами по своим эпохам (что, понятно, даёт кое-что к пониманию современности), в том числе и на ту самую кухню проводят, где варились великие тексты и великие мысли.

Итак, заведу тэг «#неочевидные_книги», в планах (которые, быть может, не сбудутся) публично полистать следующее: кондовую советскую производственную прозу, английскую политметодичку 1891 года, «Отцы и дети — 1981», сценарий скучного фильма «по мотивам» и что-то ещё.

А начну с эффектной драмы про сексуальную контрреволюцию 1927 года и про соответствующую контрреволюционерку.

Картинка как раз из конца тогдашних 20-х,

Виктор Аксючиц (viktor_aksuchic) выложил в VK свою переписку с Ольгой Седаковой, датированную январём 1984 года. 1984-й год, в данном случае это очень важно.

Тема разговора, поднятая Аксючицем, пренебрежительное, даже презрительное отношение со стороны интеллигенции к национальной философской традиции (отдельный вопрос о том, что тогда автор полагал таковой традицией). В этом можно углядеть негромкую сенсацию: январь 1984-го, ещё месяц будет жив Андропов, потом наступит короткое правление Черненко, условный «Застой» на исходе; до фейерверка нововведений и послаблений второй половины 1980-х совсем недолго, но вообще-то вроде бы «ничто не предвещает». При этом, адресаты обмениваются мнениями о роли и месте русской идеалистической философии в духовной жизни интеллигенции, так будто эту философию можно просто снять с полки, будто она не является terra incognita для образованного сословия, о которой толком ничего неизвестно, кроме нескольких имён, представленных в карикатурном виде в советских учебниках.

Собственно из легальной литературы, напечатанной госиздательствами, было всего несколько книг «по теме», в том числе обсуждаемая корреспондентами работа А.Ф. Лосева «Владимир Соловьёв и его время», которая в 1983-м вышла в серии «Мыслители прошлого» тиражом 60 000 экз. «...Нина Брагинская, человек проницательного трезвого ума и глубоких знаний, вдруг говорит мне: стоит ли эта книга того, чтобы её искать и покупать, а о самом же авторе отозвалась как об экзальтированном русофиле, чуть ли не выжившим на старости лет из ума». Но при этом Асючиц сетует в 1984-м не на недоступность соответствующего корпуса литературы, а на пренебрежение им. Интересно...

[446x700]

Я спросил в комментариях у В.В. Аксючица о том, что давало возможность так ставить вопрос в то время, получил ответ от одного из его читателей (и, как я понимаю, личных знакомых), мне посоветовали обратится к мемуарам автора. Что ж — и правда, это хорошее дело.

Я бы такой постановке вопроса больше удивился, если бы не встречал уже несколько свидетельств того, что к 1984-му году существовала какая-то среда или система (вроде как неформальная, но вроде как легальная) дискуссионных клубов, выставочных площадок, самиздатовских изданий, семинаров. Не подполье, но какие-то «эксперименты в закрытом режиме». Не подполье, хотя бы потому, что там (в ряду прочих) действовали люди, которые ни в какую

[700x522]

[700x525]

Когда видишь это, кажется: просто-то как всё, и естественно даже.
А ведь далеко не каждый додумается.
В дополнение к «Бессмертному полку» такую бы ниточку в прошлое протянуть — «Вечная деревня» или как-то так...
Но это я размечтался. К тому же есть естественные ограничения, скажем, что делать если хозяева менялись? может ли такой опыт быть адекватно перенесён в поселение крупнее деревни? и т.д.
Но выглядит всё очень сильно.

 

P.S.: А с другой стороны: нет ли такой грани, где эдакая мемориализация станет не просто избыточной, но начнёт пожирать саму себя? Тоже ведь вопрос....


Паблик «Архитектурные излишества»:
(фото: Мария Максимова)

В селе Учма Ярославской области нашли очень простой, но действенный приём рассказать о людях и домах: рядом со зданиями висят старинные фотографии их владельцев.

 

У кого-то из урбанистов (в широком смысле этого слова), чуть ли не у Ричарда Флориды, встречал одну историю, перескажу, как запомнилось, ибо по какой-то причине она не идёт у меня из головы.

В 1950-х годах (даты условны) во всём мире старые здания сносились кварталами. Мы по своему опыту много чего можем вспомнить, но вообще тенденция была широкая: «брюсселизация», «реконструкция Норрмальма», и т.д.

Да что я вам рассказываю:
«У Корбюзье то общее с Люфтваффе,
что оба потрудились от души
над переменой облика Европы.
Что позабудут в ярости циклопы,
то трезво завершат карандаши.»
 

А теперь собственно история: в Штатах реконструировались города очень бойко (как пишут, бульдозер, сносящий «старьё», там вообще — что-то вроде важного символа национального духа и даже консервативная ценность). Мрачные стильные здания из закопчённого кирпича сменялись «новым, прогрессивным» стеклом и бетоном с такими гнутыми хромированными железками в качестве украшений.

И это было (до поры, до времени) весьма выгодно: новые «с иголочки» городские кварталы как-то притягивали платёжеспособный спрос и т.д. Но времена изменились, и весь этот «нимейер» стал не моден, а модны старые цеха, историческая кладка и декор из кривых досок «с прошлым». В каком-то американском городе (название запамятовал, потому и источник найти не могу) запоздали со своей «реновацией», исторические кварталы снесли, «стекло и бетон» наставили, а «так уже не носят». И они решились на разорительные траты — пока не поздно, убрать всё это «новое-светлое» и восстановить старую застройку (нет, это не про «Прюитт-Игоу»).

И вот этот рискованный кульбит себя оправдал: состоятельная продвинутая публика оценила, бизнес ожил, пресса и активисты отметили, что «прежний дух уютных кварталов вернулся» (примерно в этом роде). В общем, новодел всем понравился и был оценен как удача....

Я почему-то эту историю забыть не могу. У меня она два вопроса вызывает. Один вопросик маленький и не слишком интересный (для

Не было задора писать на эту тему — хохмачей без меня много, и лиц, озабоченных психическим здоровьем посетителей тренингов, тоже хватает — но тут как-то попались сразу 4 текста так чудно иллюстрирующие друг друга, что, пожалуй поделюсь.


Текст № 1:

Пишет Виктор Мараховский:

Минутка версий.

У меня, ув. друзья, есть одна дерзкая гипотеза по поводу популярности инфоцыганства. Она короткая, но очень обидная.

1) Подавляющее большинство инфоцыган продают упакованное в разные слова магическое пространство (ну там Ресурсное Состояние или Благожелательную Вселенную, под которую надо подстроиться) — которое готово исполнять желания и давать ништяки.

2) Это магическое пространство — реально самые ранние сумерки человечества, древнючее суеверие, известное как Мана, Оренда, Маниту, Удах и Ваканда. Неопределённая, бесформенная космическая сила, полная внезапных подарков и столь же внезапных ужасов.

3) Причина, по которой эта неолитическая хрень вернулась в XXI веке и расселась в мягких мозгах как в креслах, банальна:

- XXI век уникален тем, что в нём принято быть абсолютно религиозно безграмотным. В смысле вообще, совсем ничего не знать о религии (потому ли, что «там антинаучная фигня», потому ли, что «мне не нужны посредники для общения с Богом») - не просто допустимо, но и даже почтенно.

Я провёл этой весной ряд занудных допросов вполне образованных и интеллигентных ув. современников — и выяснил, что средний ув. современник, образованный и интеллигентный, не знаком даже с букварями тех религий, которые исповедовали его предки веками.

Но чувствует себя при этом норм.