Когда проснулась, время шло уже к вечеру. Раскидистые яблони наполовину потеряли сочную яркость зелени в длинной тени дома. Я глянула на часы: без пятнадцати шесть! Быстро свернув покрывало, спустилась в баню. Времени на то, чтобы греть воду, не оставалось. Я намылила мочалку, растерла горячее тело. Зачерпнула в огромном чане холодной воды и вылила весь ковш на себя. От резкой смены температуры зашлось дыхание. Накинутое махровое полотенце тепла не дало. Тут же у ворот тревожно залаяла собака. Я нырнула в желтую трикотажную майку, натянула трусы и короткую бордовую юбку. Тесно облегая грудь, майка чуть согревала. Но соски все равно были твердые и возмущенно торчали сквозь нее. Выскочив на улицу, я налетела на Диму: он только хотел зайти.
- Приветик, - растерялся он от неожиданности. Смерил меня взглядом с ног до головы, споткнулся на груди. – Ты что такая возбужденная? Куда бежишь?
- В беседку, - засмеялась я.
- Не захватишь с собой? – спросил он, обнял за талию и притянул к себе.
- Какой смысл быть там без тебя, - выдохнула я, заглянув в его глаза. Одарив меня потерянной улыбкой, он отвел взгляд в сторону.
Разглядывая дома и проезжающие машины, мы отправились гулять по улицам деревни. С первыми сумерками дошли до беседки. Васильки снизу равнодушно смотрели на нас, за прозрачными сосновыми посадками мчались мимо тяжелые грузовики. Я легонько толкнула Диму на скамью, забралась к нему на колени.
- Поцелуй меня, - прошептала слова, которые повторяла про себя целый день.
Он прикоснулся ко мне губами, подумал и сказал:
- А не боишься, что на меня подсядешь?
- В смысле? – не поняла я.
Он провел рукой по лицу, словно снимая с него паутину:
- Ну… не боишься влюбиться? Понимаешь, я ведь сегодня здесь, с тобой, завтра – там, в Москве… А ты, мне кажется, немного без тормозов… - он замолчал, подбирая слова.
Я натянуто расхохоталась:
- Солнце моё, я тебя прекрасно понимаю. Этим делом я уже переболела.
- Не понял?..
- Я говорю о любви. Думаю, она очень похожа на ветрянку. Как ни крути – болеть придется в любом случае. Чтобы получить иммунитет на остальную жизнь. Лучше, если это произойдет раньше. Как известно, - я небрежно провела ладонью по его щеке, - в сознательном возрасте болезнь протекает тяжелее.
- И в каком возрасте ты переболела? – спросил он, глядя куда-то вправо.
- В четырнадцать лет, - вспомнила я. – Он был взрослый и непонятный. Я встречалась с ним десять дней в году. Остальное время ждала и болела этим ожиданием. Очень неприятная штука. Потом все как-то само собой остыло, охладело. И теперь, - я посмотрела на Диму в упор, - как только начинаю чувствовать любовь вот здесь, - коснулась пальцами к его груди, - тут же всплывает та боль и просто убивает очередное влечение. Потому что я знаю, что бывает потом. Вот так.
Я встала, подошла к перилам. Дима сидел не шелохнувшись. Опустил голову и что-то рассматривал на полу. Не заметив никакой реакции, я решила повторить только что сказанное другими словами:
- Так что можешь за меня не волноваться. Я с тобой просто развлекаюсь. Как с Ильей. Моя душа отдыхает мимо.
- Здорово, - уныло похвалил он.
Между нами повисла гробовая тишина. Казалось, даже птицы замолчали именно в эту минуту, и шумные грузовики приостановили возле моста свое движение, растаяв во мраке. А я смотрела на него и никак не могла оторвать взгляда от легкой виноватой улыбки. Может, догадается, что я жду, и возразит мне? Нет, он сидел и молчал. Осталось пустое место, дырка во времени – и больше ничего. Стремясь заполнить ее, я торопливо спросила:
- А ты? Когда с тобой случилась первая любовь?
- В семнадцать я переспал с женщиной, - он пожал плечами. - Очень понравилось, хотя чувствовал себя полным дураком. Или ей так хотелось, чтобы я чувствовал.
Мне вдруг стало его до слез жалко, не знаю почему. Я села к нему на колени, положила руки на плечи. Он затих. Запустила пальцы в волосы, склонилась к шее и попробовала кожу возле уха губами. Он медленно повернулся ко мне и прикрыл глаза. Мой язык прошел по его полуоткрытым губам, он обнял меня и придвинул ближе. Снисходительно подарил поцелуй. Потом еще. Мы вошли в ритм и бесконечно долго ласкали друг друга. Сначала робко, осторожно, потом все сильнее, требовательнее. Где-то в районе живота росло удовольствие, передавалось Диме и продолжалось в нем.
Одна его рука скользнула под мою кофточку. Я резко отодвинулась. Братья сразу получали по физиономии за такие шутки.
- Ну что ты такая дикая, - упрекнул он меня, тяжело дыша, и попытался снова прижать к себе.
- Я не дикая. Обычная.
- Ань, ты какая-то… холодная, что ли… Я ж ничего криминального не делаю, что ты нервничаешь? Я просто хочу сделать тебе приятно.
- Если бы ты хотел… - я замолчала, потеряв мысль. То, что говорил он, было вполне логично. Но я чувствовала, что сейчас разговаривать, а тем более спорить со мной было просто нельзя, - с тем же успехом можно было убеждать радиоприемник. – Если бы ты хотел, то понял бы, что мне это противно. Животное!
Я захлопнула рот и уставилась на Диму. Он смотрел на меня и ничего не говорил. Просто разглядывал без эмоций. Так смотрят на малыша, который злится на то, что не складывается мозаика, и с ревом одним движением раскидывает ее по комнате. Дима спокойно посмотрел мне в глаза и устало улыбнулся. Бешенство подкатило комком к горлу. Мне осталось только сесть рядом и признать, что сморозила глупость. Я потопталась на месте, поправила задравшуюся юбку. Он молчал. Я попыталась рассмеяться, но смех вышел неважный.
- Ладно, забудь.
- Я все понимаю, - он взял меня за руку.
Я села к нему вполоборота, обернулась к реке. Снова замолчав, мы тихо сидели под легкий шум воды, уносившей первые желтые листья. Сбитые ветром, они уплывали вдаль. Одни, хлебнув воды, обреченно умирали в волнах и исчезали в глубине реки; другие, словно морские корабли, уверенно прокладывали курс только им известного маршрута.
Прошло невообразимо долгое время. Устав от тишины, я предложила:
- Дим, а поехали завтра в город?
- Зачем? – удивился он.
- Н-не знаю, - неуверенно начала я. – Жарко. На озеро сходим.
Он задумался.
- Я не планировал активный отдых.
- Хорошо, - согласилась я. - Давай возьмем у братьев шорты. Думаю, Вовкины подойдут. И поучимся ходить на байдарке. Я в секции занималась когда-то, выпрошу у тренера двухместную. Сяду впереди, чтобы мы не сразу перевернулись… - мне захотелось предложить ему что-то такое, чего он никогда не пробовал.
- Нет, ну что ты, - улыбнулся он, - я не ношу чужую одежду.
- Ты не понял, - еле сдерживаясь от нетерпения, перебила я, - мы уберем твое сидение, так устойчивее, будешь просто сидеть и смотреть по сторонам. Ты даже не представляешь, что это такое. Когда рыбы видны прямо под веслом, а брызги с носа долетают до самой кормы…
- Я не хочу, - деликатно обрезал он, разглядывая линии на моей ладони.
Я наклонила голову:
- Я тоже хочу тебе сделать приятно. Ты здесь уже три дня из семи. Чем ты занимаешься, пока меня нет? – я встала со скамейки, потянулась. Сидеть на скамье было уже невыносимо. Дима тоже встал.
- Ну, во-первых, я никак не могу приспособиться к смене часовых поясов. Поздно засыпаю. А когда просыпаюсь – у вас уже третий час. Во-вторых, я читаю. – Он вышел из беседки.
- Что читает мой повелитель? – томно спросила я, крутанувшись вокруг тонкой подпорки, от которой кто-то уже оторвал перила.
- Юденич. Детективы. Слышала? - он скупо ронял слова, будто отмерял положенное количество физраствора больному.
- Пробовала, - ответила я и уныло поплелась за ним.
Он молча довел меня до ворот, чмокнул в губы, прошептал «до завтра» и растворился в темноте.