***
Насте не верилось, что прошло почти четыре месяца в Израиле. У нее порой возникало ощущение, что родной город, школа, друзья – всего лишь тягостный, мутный сон. Только мама и Катя были живыми, не давали ей забыть о прошлом. Настя писала им длинные письма, полные радостного восторга и грусти по тому, что осталось по ту сторону неба. Она одна из всей группы не плакала, вспоминая свой город. Она слишком ясно поняла, что там нет и не было будущего. Киевский вокзал отрезал ту часть ее жизни. Она родилась в Израиле. Пятнадцатилетней.
Настя писала Свете, но все больше по обязонности. Куда больше радости приносили ей разговоры с Олегом и с Диной – славной девочкой из светской школы. Они познакомились в автобусе по дороге к своим приемным семьям, и перезванивались время от времени.
В школе Настя дружила с Наташей, старалась ни с кем не ссориться. Но в последнее время это плохо удавалось. Вся их группа жила как на пороховой бочке. Никто из девочек не помнил, с чего это началось. Наташа утверждала, что это уже не важно. Кто-то с кем-то поссорился, кто-то обидился, кто-то что-то сказал.
- Зажгли фитиль, - прошептала Мелена, увидив ссору между Кариной и Женей.
Женя как-то постепенно стала местным козлом отпущения. Неприметная, тихая, не очень способная, постоянно жалующаяся на судьбу, она была идеальным объектом для вымещения злобы.
Взрыв был тем же вечером. Настя пришла в комнату только после ужина. Они с Наташей и Олей готовили уроки, и пропустили, как выразилась Ира, «самое интересное». Настя застала Женю рыдающей в кровати, на Меленином стуле лежала порванная тетрадь, в которой девочки с удивлением узнали Женин дневник.
Наташа присела на край кровати, приобняла Женю.
- Что случилось?
Девочка захлебывалась слезами, как будто в ее жизнь пришло настоящее горе. Ее соседки с удивлением выслушали рассказ о каких-то письмах, что Мелена взяла без спросу, и о подслушанном разговоре, в котором Карина якобы сказала кому-то, что Женя просто выдра бесцветная. Девочки переглянулись. Такими детскими, пустыми кзались эти обиды! И не понимали они, что эти слезы шли из такой глубинной боли, которой невозможно было коснуться ни словом, ни мыслью. А боль билась, душила, не давала покоя. Искала выход и находила. Неважно, что каждая из них говорила другим или себе. Вся пороховая бочка называлсь Тоска. Огромная, горячая, безысходная тоска ребенка, оторванного от семьи, друзей, свой страны.
Когда Женя успокоилась и задремала, девочки пошли искать Орли. Наташа взяла подругу за руку, загляула ей в глаза:
- Насть, как ты думаешь... – она помолчала, - правильно ли они сделали, что привезли нас сюда?
У кого был ответ? Они все платили высокую цену за право жить в родной стране. Была ли она запредельной? Это они узнают в конце пути. Если у этого пути есть конец.
Орли решила собрать всех девочек и поговорить. Все понимали, что дело не только в Жене, потому что всем досталось в последнее время. Усадив их в круг, мадриха попросила каждую высказать то, что у нее на душе. Это было ошибкой. У каждой из них накопилось столько горечи, что девочки, смешав далекое и близкое, настоящее и придуманное, выбросили в круг слишком много эмоций. Наташа первой поднялась, бросив последнюю фразу:
- Мы просто-напросто хотим домой.
Все замолчали, пытаясь понять, так ли это. А потом началсь невообразимая суматоха. Кто-то плакал, кто-то спорил. Настя молчала. Она согласилась с Наташей, они все слишком соскучились по дому.
Девочки не разговаривали друг с другом. Придумывали обиды, что-то обсуждали шепотом. Орли пыталась их помирить, но и сама плакала по ночам, Настя как-то услышала. И тогда Наташе пришла в глову мысль, которой она и поделилась с Орли. Казалось, мысль эта не имела отношения к сложившейся ситуации. Но именно с нее началось объединение девочек.
Вечером в пятницу, перед зажиганием свечей, наалешницы увидели объявление на входе в свой биньян:
«Сегодня после трапезы приходите в наш класс. Будет вечер вопросов и ответов.»
Девочки пожали плечами. Но в назначенный час пришли почти все.
Столы сдвинули, расставив стулья по кругу. Орли пригласила девочек садиться, и тут в класс заглянула светловолосая тоненькая девушка. Настя подумала, что это двенадцатиклассница, но оказалось, что она бывшая одноклассница Орли. Приятное лицо, немного застенчивая улыбка – гостья располагала к себе.
- Привет, Наале! – с сильным ивритским акцентом поздоровалась она. – Меня зовут Рути, я приехала из Москвы четыре года назад. Тоже училась в религиозной школе. Орли попросила меня приехать, чтоб немного поговорить с вами. Вы можете задавать любые вопросы, а мы не будем на них отвечать.
Девочкм улыбнулись, но Рути оставалась серьезной.
- Да, не будем. Иудаизм – это много вопросов и очень мало ответов. Мы будем говорить с вами, и вы с нами. Но не ждите ответов.
Наташа подняла руку:
- Я хотела узнать, почему молятся три молитвы в день.
Рути кивнула, и вопросительно посмотрела на девочек. Класс молчал. Ира спросила про законы кашрута. Карина небержно поинтересовалась:
- А вам не надоедает все это соблюдать?
Рути улыбнулась, будто ей задали самый приятный вопрос.
- Вы простите, девочки, на предыдущие вы получите ответ, но позже. А сейчас скажите: в чем смысл жизни?
- Ничего себе вопрос! – воскликнула Мелена.
- Да, девочки, но именно с этого вопроса и начинаются ответы.
Настя пристально всматривалась в лица, пытаясь угадать, о чем они думают.
...Добиться чего-то в жизни... Родить детей... Сделать что-то лучше, чем делали до нас... Получать удовольствие... Просто жить...
Нет, все не то. Настя не могла ответить, не выражалась та мысль, что почти обрела форму. Рути слушала, не споря и не опровергая. Позже Настя узнала, что она студентка факультета психологии.
Она поняла вдруг, что Рути не ответит им. Потому что они не смогли бы принять и понять ее ответ. И Орли смотрела на девочек совсем другими глазами, но и она не смогла бы рассказать им о себе. Рано, еще слишком рано.
Они спорили о детях – обязанность ли это по отношению к Создателю, или потребнось, возникающая сама собой. Или просто тяжелая повинность, налагаемая обществом.
- Это просто свинтсво – требовать, чтоб мы рожали детей, отдавали им двадцать лет жизни, а они потом плюют на нас с высокой горы! – возмущалась Карина.
- Воспитывать надо как следует, - подала голос Оля.
- А может, он не хочет, чтоб его рожали! – поддержала Карину Ира. - Меня ведь не спрашивали, хочу ли я жить. Вот я и не должна ничего своим родителям.
Наташа презрительно посмотрела на них:
- Что, эгоизм ищет самооправдания?
- Нет, мы просто считаем, что никому ничего не должны.
Это не было совсем искренне. Всем хочется чувствовать себя свободными, не связанными узами ни с семьей, ни с прошлым. Но эти нити так просто не оборвешь. Настя знала это, и потому не вмешивалась в спор. Она училась понимать девочек, которые волей судьбы стали ее единственными близкими здесь и сейчас.
Вечером спор продолжался уже по комнатам. Мелена в кои веки обратилась к Жене, чтоб узнать ее мнение.
- Мои родители не хотели меня, - тихо сказала Женя. - Но маме нельзя было делать аборт. Она потеряла работу, когда я родилась. И они всегда обвиняли меня во всех проблемах. Я так рада, что уехала!
Настя взглянула на Мелену – та смотрела в пол, и ее лицо было красным, как томатный сок.

Рути приезажала еще пару раз, когда в шабат, когда просто вечером. Общежитие, в котором она жила, было недалеко от их школы. Но вне зависимости от ее присутсвия, каждый школьный шабат после вечерней трапезы девочки собирались на диспут. И только когда Орли заболела, и не смогла провести его, девочки поняли, насколько этот диспут стал частью их жизни. Они сели на траве в кружок, говоря о любви, так как эту тему стеснялись поднимать в присутствии Орли. Настя говорила о том, что встречаться просто так – глупо. Или вы любите друг друга и хотите пожениться, или незачем это делать. Даже Наташу удивил такой подход.
- Если вам приятно вместе, то какая разница, собираетесь ли вы пожениться через пять лет? – попыталась урезонить ее Мелена. Настя твердо стояла на своем. Но диспута не получилось, потому что Оля затянула песню:
«ну вот и все, надо спешить туда,
где завтра ждут новые города,
надо спешить, чтобы однажды
снова вернуться сюда.»
Они пели, и луна улыбалась им сквозь тучи...

- Ура, мы поедем на семинар! – сообщила Ира перед началом последнего урока. Девочки повскакивали с мест, тормоша подругу. Всем хотелось узнать – куда, зачем, когда.
- На Хануку, поедем в Шавей-Эцион [такого поселения нет], это в иудейских горах. Больше ничего не знаю, - отстреливалась от вопросов Ира. – А, да, это будет вместе с мальчиками.
Визг двадцати шести девчонок заглушил звонок на урок иврита. Настя снисходительно смотрела на подруг, хотя, конечно, тоже была рада семинару. Нава зашла в класс, но на нее не обратили внимания. Она встала у доски, и громко постучала по ней указкой.
- Я, конечно, понимаю, - спокойно сказала она в наступившей тишине, - что скоро каникулы, но такого поведения от вас не ожидала. Откройте 147-ю страницу, биньян итпаэль, гизра пей-цадик.
Женя низко склонилась над книгой, и Настя была уверена, что у нее в глазах слезы.
Никогда этот урок не тянулся так долго. Со звонком девочки, побросав книги в сумки, побежали на обед. Рис уже успел отсыть, когда наконец пришла Орли.
- Да, будет семинар. С ешивой – это как ульпана, только для мальчиков. Да, десятый класс тоже будет. А проводить его будут разные лекторы, я еще не знаю, кто. С первой по четсвертую свечу. Не забудьте тепло одеться, там холодно, - котортко и по существу пояснила мадриха.
Настя с улыбкой наблюдала за длинной вереницей девочек, выстроившихся у зеркала. Неизвестно откуда доставали они нарядные юбки и свитера, менялись косметикой, приглаживали пышные космы или пытались придать объем редким светлым волосам. Наташа выудила из чемодана туфли на каблуках, делавшие ее намного взрослей. Серьги с синим камушком, тушь на ресницы, бледнорозовая помада – и Наташа превратилась в красавицу. Настя уважала безупречный вкус подруги, и, вытащив все свои красивые вещи, разложила их на кровати, ожидая Наташиного решения.
Ее подруга выбрала темно-зеленый пуловер и серую прямую юбку. Заставила Настю по-другому причесаться, легкими мазками подчеркнула глаза, а коричневая помада довершила Настино превращение. Девочка удивленно смотрела на себя в зеркало. Неужели это она? Темные большие глаза кажутся еще больше из-за туши. Черты лица правильны, русые пушистые волосы оттеняют матовый цвет кожи.
-Настя, ты такая хорошенькая! – с преданой улыбкой восхитилась Женя. Наташа тоже одобрила внешний вид подруги:
- Вот так отлично!

Знакомо ли вам чувство, что сегодня весь мир – твой? Настя смотрела в окно, и в воздухе ей чудилось приближающееся чудо. Она видела море почти у самых колес автобуса, а потом горы, странные горы, на голых камнях которых росли деревья. Они не въехали в Иерусалим, а по окружной дороге, петлявшей между гор, отправились в Гуш-Эцион. Этот район, к югу от Иерусалима, влючал в себя около двадцати поселений, некотрые больше, некотрые совсем крохотные. Горная дорога проходила через два тоннеля, соединенных мостом.
- Как ворота в подземное царство, - шепнула Насте восхищенная Наташа.
Небо было низким, его почти можно было коснуться рукой.
- Это скорее поднебесное царство, - ответила Настя.
Но поселение, в которое их привезли, было совсем обычным. С якро-желыми воротами, обнесенное колючей проволокой, но вместе с тем веселое и нарядное. Девочкам выдали ключи от комнат, и они, с радостью нарушив порядок, расселились по желанию. Настя почти не удивилась, увидив рядом робко мнущуюся Женю.
- Пошли, - весело сказала она, подхватив свой потертый чемодан. Наташа махнула рукой Маше и Кате – Ира только недовольно посмотрела им вслед.
Мальчиков не было.
- На дороге пробки, - пояснила Орли, - вы пока готовьтесь, они скоро будут.
И правда, минут через двадцать на стоянку у йешивы медленно вполз красный с белыми полосами автобус.
- Пуленепробиваемые стекла, - пояснила Мелена окружающим. Настя вспомнила колючую проволоку и содрогнулась. Но она сразу же забыла об этом, потому что из автобуса вышел...