- Лу, мне почему-то очень грустно сегодня. Можно, я немного посижу с тобой?
- Сиди, что уж там. Что случилось? С другом поругалась? Прости, не запоминаю их имена, их просто слишком много.
- Не надо так, Люси. Я ни с кем не ссорилась. И с Роном мы вместе уже четыре месяца, можешь смело запоминать его имя.
- Прости, Сью. Я не хотела читать тебе мораль. Хотя, если правда – хотела, конечно. Просто ты обычно не слушаешь, а тут такая возможность подвернулась.
- Я послушаю, честно! Может, мне сегодня нужно немного морали.
- Никогда этим не занималась. Ты уверена, что хочешь услышать все накопившееся у меня за последнее время?
- Не хочу, но понимаю, что надо. Ты уже не такая добрая, Люси, какой была раньше.
- Это тебе кажется, Сью. Ты смотришь на меня через себя.
- Ты права, конечно. Я сужу обо всех так, через себя.
- А о себе? Какой ты кажешься себе сама?
- Не знаю, Лу. Взбалмошной, растерянной. Потерянной. Я потеряла себя в последнее время, сестричка. Хожу кругами в пустоте.
- Ты же сама ее создала, пустоту эту. Разве мир вокруг тебя изменился? В нем стало не меньше смысла, чем было раньше. А ты даешь пустоте засосать тебя.
- Смысла, говоришь? А если я его в упор не вижу? В Нарнии я почему-то не задумывалась об этом. Я просто жила.
- Не льсти себе, Сьюзен. Ты и в Англии думала только о том, что можно потрогать. Слова Аслана, отзвучав, перестали быть для тебя важными. Ты видела только то, что перед твоими глазами, и думала только об этом.
- Пожалуй… Видишь, сегодня я с тобой соглашаюсь.
- Просто потому, что тебе грустно. Когда соберется веселая толпа, приедет Рон (смотри, я уже запомнила), мои слова станут значить для тебя очень мало.
- Это и мои слова тоже. Если я смогу ими заполнить пустоту… Если найду что-то, что потерялось… Как ты сказала? Увидеть смысл, который есть всегда? Тогда ни мои, ни твои слова не будут иметь значения.
- Я люблю тебя, Сьюзен! Помни это. И Аслан тебя любит. И ждет, когда ты вспомнишь о нем.
- Я помню о Нем, но не помню Его. В моей пустоте нет места выдуманному миру. Нельзя жить сразу в двух местах. Я выбрала Англию.
- Ты правильно выбрала, Сью, но ты ошиблась в другом. Человек, не помнящий детства, не понимает, зачем он живет сейчас. Ты забыла Нарнию – и потерялась. Приходи ко мне почаще, может быть, вместе найдем тебя.
- Мне пора. Я тоже очень сильно люблю тебя, Люси! Прости, что не успела сказать тебе это раньше.
Зарядил мелкий дождь. Девушка зябко закуталась в плащ, ее темные волосы быстро намокли, но она не торопилась уходить. Медленно, как во сне, положила на каменную плиту букетик маргариток, теплый от ее рук. Провела пальцами, как слепая, по выбитым на камне словам «Люси Энн Певенси.» И, отвернувшись, побрела к выходу. Кладбищенский сторож кивнул девушке, как старой знакомой.

- Питер, о Питер, пойдем быстрее! – Люси забежала в дом, схватила брата за руку и потащила к двери.
- В чем дело, Лу? – Питер был скорее встревожен, чем удивлен. Его сестра часто действовала порывисто, когда нужна была ее помощь.
- Дэнис, понимаешь, - она не договорила, но Питер заметил скатившуюся по щеке слезу, и помрачнел.
Да, он понимал. Дэнис, соседский мальчишка лет восьми, был давно и безнадежно болен. Когда-то он лежал в больнице, но мать перевезла его в дом, когда поняла, что сделать уже ничего нельзя. Видимо… видимо уже конец.
читать дальше- Но что я могу сделать для умирающего ребенка? – спросил Питер, остановившись. – Да и мать вряд ли захочет, чтоб там были посторонние.
Люси умоляюще взглянула на него:
- Ты же Верховный Король, Питер! Придумай что-нибудь.
Брат заглянул ей в лицо и сказал мягко:
- Малышка, это Там я был королем. А здесь я обычный подросток.
Даже сквозь слезы Люси видела, как меняются глаза ее брата. Через маску детского лица серые глаза смотрели мудро и печально.
- Не обычный! – мотнула она головой.
Питер улыбнулся.
- Ну что ж, посмотрим, что выйдет, с помощью Аслана.

Мать Дэниса открыла им дверь, но, кажется, даже не обратила внимания на них. Сестра Дэниса, Марион, сидела у кровати брата и тихо что-то напевала. Дэнис был без сознания, но порой он судорожно всхлипывал и начинал метаться по кровати. Питер сел рядом и взял его за руку, поражаясь восковому цвету кожи больного. Люси затаила дыхание: таким он был хрупким и невесомым, казалось, дохни на него и он улетит.
Питер жестом попросил Марион успокоиться.
- Слушай, Дэнис, я тебе сегодня ничего не принес, но хочу рассказать тебе сказку, которая на самом деле совсем не сказка, - загадочным тоном произнес Питер.
Мальчик приоткрыл глаза и с проблеском интереса посмотрел на гостя.
- Далеко-далеко, куда не попасть пешком и не приехать на машине, а только прилететь по волшебству, есть Лес, который совсем не Лес. Это мир, где ничего не происходит, но оттуда можно попасть в разные страны и миры. Одни миры хуже, другие лучше. Где-то растут золотые яблоки, что дают вечную жизнь, а где-то течет река сил, выпив из которой, можно целый месяц не спать. Но одна страна особенно прекрасна, ее называют Нарния…
Казалось, что боль отпустила измученного малыша. Он заворожено слушал рассказы о волшебной стране, тем более, что рассказчик говорил с убежденностью очевидца.
- А ты был в этом Лесу? – еле слышно спросил Дэнис.
- Нет, - честно ответил Питер. – Но я видел Нарнию и не раз разговаривал с Великим Львом.
- А я могу? – слегка оживился мальчик.
- Конечно! Закрой глаза и представь себе самого огромного, самого страшного и самого доброго Льва.
Дэнис послушно закрыл глаза.
- А теперь проси Его о чем захочешь.
Мальчик несколько секунд молчал.
- Я просил, чтоб у меня ничего не болело. А Он сказал мне спать.
- Вот и правильно, спи, Дэнис! – ласково сказала Люси, а Марион укрыла брата одеялом.
Питер и Люси попрощались с хозяевами, а потом долго смотрели на спящего мальчика. Люси восхищенно смотрела на старшего и брата и не заметила, что точно так же смотрит на него Марион.

Дэнис так больше и не проснулся, но тихие похороны не были редкостью в Лондоне в эти тяжелые годы. На скромную могилу ходили только его мать и сестра, да и Певенси порой приносили камешки или полевые цветы.
Марион заглядывала порой к соседям, а после войны, на каникулах, еще чаще стала забегать, то попросить что-то, то принести, то предложить прогуляться по набережной.
Люси жалела эту хорошенькую бледную девушку с грустными глазами, но вместе с тем понимала, что ее ждет еще одно разочарование.
- Поговори с ней, Питер! – посоветовала она как-то брату, заглянув пожелать ему спокойной ночи.
Питер помрачнел.
- Даже не знаю, как не обидеть ее, не задеть.
- А давать ей продолжать надеяться на твое внимание – это разве честно? – не глядя на Питера, спросила Люси.
Брат промолчал.

На следующий день Питер первым предложил Марион пройтись по городу. Они долго шли молча, разглядывая страшные раны прошедшей войны. Многие дома отстраивались, но некоторые так и остались развалинами, потому что некому было строить. Скоро приедут бульдозеры и снесут их, давая место новым домам, новым людям.
- Знаешь, я всегда любила баллады о Робин Гуде, - вдруг сказала Марион.
- Неудивительно, с таким именем, - улыбнулся Питер.
- А ты умеешь стрелять из лука? – поинтересовалась девушка.
- Умею, - серьезно ответил Питер.
Они остановились.
- Я умею драться на мечах и стрелять из нескольких видов оружия. Я хорошо ориентируюсь в лесу.
Питер посмотрел девушке в глаза:
- Но я не тот, кого ты ищешь.
- Почему ты так решил? – ее голос дрожал, но глаза были сухими.
- Помнишь, я рассказывал Дэнису сказку о Лесе. Неважно, откуда я ее взял, но я понимаю, что можно бесконечно искать разные миры, пока находишь свой дом. Можно всю жизнь ждать рыцаря из сказок и пропустить доброго друга. Возможно, я похож на образ, который ты представляла, читая баллады. Но я – не он. Поверь мне.
Марион шла домой словно в тумане. Такое редко Читать далее...

- Дайте мне в руки меч! – хрипел умирающий воин. – Дайте! Я поползу за вами, пожалуйста!
Его товарищи отворачивались, шли дальше. Меч лежал рядом, но сломанным пальцам не удержать ... Он мечтал погибнуть, как герой. Не довелось, не судьба – скажут они. Они, бывшие товарищи, бывшие друзья. Не они бывшие, он стал бывшим. Или павшим? Какая разница... Отряд ушел, никто не захотел пачкать меч в крови своего же воина. Триен. Так его звали. Звали? У него нет шансов. Никто не назовет его больше по имени, осталось лишь говорить о себе в прошлом.
Враги идут. Грудью он чуял топот копыт, земля тряслась, а тревожная песня рога была дикой и гнетущей. Триен считал последние мнгновения своей жизни и свободы своего края. Завтра Кисории больше не будет, но ему не суждено увидеть это. Он хотел отдать жизнь и предотвратить это. Но теперь ему лишь оставалось умереть.
Триен очнулся от прикосновения к раненому боку и застонал.
- Господин! - крикнул молодой воин, стоявший на коленях рядом с раненым. – Здесь кисориец!
Воевода подъехал и презрительно посморел на раненого.
- Думаю, он умирает, - сообщил молодой.
Воеводу это не потревожило.
Читать далее...

Аутизм без нарушений интеллекта - это обширная и недостаточно исследованная тема. Диагноз "аутизм" раньше подразумевал людей с пониженным интеллектом, ярко выраженными нарушениями комммуникации и с однообразными повторяющимися действиями. В наше время все больше детей, раньше считавшимися странными, получают диагноз "аутизм hi-function", PDD, синдром Аспергера. ТО, что я читала по-русски, немного отличается от принятого в Израиле, попытаюсь классифицировать признакми и привести примеры.

PDD означает общее нарушение развития, то есть подразумевает нарушения по крайней мере в нескольких областях. У таких детей ярко выражены нарушения коммуникации, сенсорно-моторные нарушения а так же развития речи, у них обычно проявляется сильный интерес или способности к ограниченному кругу занятий.

Сенсо-моторные нарушения. Все аутисты в той или иной степени страдают от сенсорных проблем, причем обычно у них смешанный тип. Нельзя говорить, что у них пониженная или повышенная чувствительность к раздражителям, у них такая чувствительность смешанная. Один и тот же ребенок может резко реагировать на непредвиденные прикосновения, и при этом причинять себе боль из-за потребности ощущать кожей более сильные раздражители. Аутисты обычно реагируют на сильные звуки, яркий свет, неприятные запахи намного сильнее, чем обычные люди. Часто приступы ярости вызваны нерпиятными для них ощущениями, которые трудно определить находящимися с ними рядом обычным людям.
В нашей школе мальчик впадал в ярость на уроках музыки. Он зажимал уши ладонями и расшвыривал предметы, что были рядом в ним. Другой психовал перед обедом, выяснилось, что он не переносит сильный запах еды.
Они в какой-то мере "люди без кожи", каждый раздражитель вызывает слишком сильную реакцию. Некоторые исследователи объясняют именно этим их агрессию.
Один мальчик с легким аутизмом дрался почти каждую перемену. Как-то он залез под стол поднять карандаш, и мимо прошел одноклассник, так тот мальчик ударил его, утверждая: "он наступил мне на голову".
Эльханан часто жалуется, что дети его бьют, хотя на самом деле они просто проходят мимо. Иногда он говорит: "ты меня ударил", когда с ним громко разговаривают.

Часто бывают проблемы с крупной моторикой, реже - с мелкой. Аутисты зачастую неклюжи, плохо ориентируются в пространстве, не умеют пересекать центральные линии (касаться левой рукой правой ноги и т.д.) страдают от пониженного тонуса мышц. Создается впечатление, что нет централизованного управления телом, каждая часть работает сама по себе. В дополнение к проблемам со сверстниками, ребенок, не умеющий быстро бегать и играть в футбол обречен быть изгоем.
Им сложно продумывать слаженные дествиями обеими руками и ногами, продумывать на несколько действий вперед.
Эльханан до сих пор бегает так, как будто у него связаны ноги. Он не умеет ловить мяч, не может играть в спортивные игры, требующие продумывания своих действий.
Дети не хотят играть с ним на переменках, объясняя это тем, что "он все равно проиграет, нам его жалко"
Еда и переборчивостьв еде тодже связаны с реакцией на вкус и ощущения от еды.

Коммуникация
В этом загадка аутистов. Чем легче аутичный синдром, тем больше ребенок проявляет намерение общаться с людьми, чаще со взрослыми, реже со сверстниками. Аутисты не смотрят в глаза собеседнику, не умеют понимать невербальную часть общения. Нам кажется, что мы говорим голосом. На деле интонация, жесты, выражение лица, положение тела передают около 70 % информации. Все эти проценты аутисты просто не улавливают. Отсюда их буквальное понимание вещей (не понимают юмор, не видят скрытый подтекст).
Из-за этого они плохо понимают эмоции другого человека. Аутист не перестанет делать что-то неприятное, потому что не сможет понять, что для другого это неприятно. Даже на картинках они не могут расшифровать эмоции, либо только самые простейшие.
У аутистов выражение лица либо лишенное выражения, либо настолько странное, что затрудняет расшифровку. аутисты втрое больше обычных детей испытывают амбивалентные эмоции, возможно, и поэтому тоже им так трудно разделить свои и чужие чувства на "страх", "радость", "грусть".

Социальная когниция предполагает у человека умение понять, что другой может действовать на основании других предпосылок, отличных от его. Существует тест для детей пяти лет.
Ему говорят:
- сейчас Даша зайдет в комнату и положит этот мячик в красную коробку. Когда она выйдет, ты переложишь мячик в синюю коробку. Когда Даша войдет, где она будет искать мячик?
Чем сильнее аутичные нарушения, тем старше возраст, когда ребенок наконец понимает, что Даша будет искать мячик в красной коробке. Порой дети 12-13 лет еще не понимают, что Даша не знала о том, о чем знал он.
"Он меня специально толкнул!" - часто говорят они. Измеряют намереная другого по степени своей боли. Мне же больно, значит, специально ударил. Он не мог не знать, что я тут стою, я же тут стою. Ну и что, что шел спиной, я же тут, как он мог не видеть, что я здесь.
Ханя не понимает, почему надо о чем-то просить, или Читать далее...

- Эд, тебе понравился колледж?
По телефону голос Люси казался звонче обычного. Или он просто отвык от сестры? Почему в Англии считают нужным отсылать детей подальше от дома! Он так скучал по близкому другу, который тоже разговаривал с Асланом. Иногда Эдмунду казалось, что все остальное неважно – лишь бы был кто-то, кого бы при имени Аслана охватывал тот же трепет, что и его.
А Питер уже давно вырос, и не учится в школе. Приходилось ждать каникул, зубря скучные формулы, и увлеченно переписываясь с друзьями Нарнии. Но и теперь, сменив школу на колледж в Лондоне, он все равно не стал ближе к брату и сестре. Люси, их солнышко, позвонила узнать, понравилось ли ему в колледже.
- Все просто чудесно, Лу! А лекции, как ни странно, интересней, чем уроки в школе. И я записался на фехтование и плавание, смогу продолжать заниматься. А ты как?
Люси произнесла несколько таких же бодрых, ничего не значащих фраз. Эд знал, что за ними кроется тоска. Как-то он нашел среди обрывков бумаги скомканное стихотворение, написанное, как он подозревал, его младшей сестрой. Оно называлось «Королева в изгнании».
«Нет, Лу, - подумал он тогда, - ты не права. Мы ушли сами, потому что сделали все, что могли для Нарнии. Нас не могли изгнать – только напомнить о том, что нас ждет другой мир, где мы еще не сделали того, что должны.»
Эдмунд краем уха слушал рассказ Люси о поездке в школу и о первых, не очень интересных уроках, а сам думал о том, чего еще не смог сказать ни ей, ни Питеру.
«Нам пора перестать лгать друг другу. Хватит делать вид, что все в порядке, и мы очень довольны жизнью. Аслан не меняет своих решений, но пусть он тогда научит нас жить тут! Я устал, и ты, сестричка, не меньше. Тяжело нести на себе двойной груз лет. Хуже всего Питеру – он Верховный Король, и, как мне кажется, видит во сне все войны и разрухи Нарнии. Он считает, что это на его совести. Хотя, возможно, что хуже всех – Сьюзен. Не понимаю, как можно жить с половиной души.»
Они уже много лет не говорят друг другу всего. Только хорошее. Щадя, жалея. Не умея поделиться болью и грустью. И Эдмунд не рассказал Люси, что его взбесила однокурсница, хоть это и был первый день учебы.
Эта девушка была смуглой – арабка, что ли, хотя не очень похожа, и поведение было не английским. Она уставилась на него с первого же урока, и смотрела так, как будто подозревала его в чем-то. К примеру, в том, что он не регулярно платил налоги, или переходил улицу на красный свет. Или что он когда-то был королем волшебной страны.
Эдмунд усмехнулся своим мыслям: его главной тайной было то давнее предательство. Вряд ли эта девушка знает о нем что-то серьезное. Сью сказала бы:
- Брось, Эд, ты ей просто понравился! Улыбнись в ответ и пригласи ее на вечеринку.
Но Эдмунда злило, что ему придется учиться с такой бесцеремонной соседкой.

По старой привычке Эд не старался познакомиться поближе с однокурсниками. Ему казалось порой, что Аслан не одобрил бы такого затворничества. Наверное, кое-кто считал его заносчивым, как и Питера, а Аслан всегда учил их, маленьких детей, получивших вдруг королевство, смирять гордыню.
- Камень твердый, а вода жидкая. Дуб стоит сотни лет, а однодневки к вечеру умирают. Стоит ли гордится долголетием или твердостью? Гордятся ли ворота, что поддерживают гроздья винограда? Они не выбирали своей доли, и ты помни о том, что ты лишь мозаика, кусок мира. Не ты поставил себя на это место, но ты можешь выбирать краски, которыми будет разрисован твой жизненный путь. Краски – это еще не повод для гордости.
Аслан говорил им это во дворце. А может быть, брат и сестры его слышали совсем другие слова? Каждому человеку своя мудрость. Прости, Аслан, я не смог стать таким, каким ты хотел бы видеть меня. Я не могу говорить о пустоте и жить пустотой, как наша сестра. В Нарнии я привык быть нужным, а здесь я один из сотни тысяч.
Эдмунд медленно допивал безвкусный кофе, когда вздрогнул под чьим-то взглядом. Снова эта девчонка! Он уже знал, что ее зовут Сариной, и что она любит задавать странные вопросы. Что ж, он тоже с удовольствием расспрашивал людей о непонятном и не важном для них, не привыкни он так сильно к скрытности. Питер ценил его умение не выдавать важной информации и часто посылал на переговоры с тархистанцами. Вот и сейчас он проглотил несколько нелицеприятных реплик и спросил по возможности вежливо:
- Что-то не в порядке?
Девушка улыбнулась, растворив в улыбке немного самоуверенности.
- Хотела поговорить с тобой, Эдмунд Певенси.
- Откуда ты меня знаешь? – удивился Эд.
- Как это откуда? Нас же представляли в первый день учебы, - Сарина говорила с затаенной насмешкой, что немного раздражало, но и вызывало интерес.
- И о чем будет разговор? – устало поинтересовался Эд.
Чудес в мире больше не должно было случиться. Эдмунд терял интерес к людям, событиям, книгам. Он больше не провалиться в картину и не заблудится в платяном шкафу. Так чего можно ожидать от случайного знакомства?
- О, молодой студент уже так разочарован в жизни! – поддела его Сарина. – Ну уж нет, я отказываюсь Читать далее...

Финрод зябко поежился, дул холодный ветер оттуда, куда они шли. Идти туда уже не совсем хотелось.
- Отдохнуть бы... – мечтательно протянул один из его спутников.
При этих словах Берен оживился:
- Государь, отпусти меня на пару дней, а? – просительно протянул он.
- Не государь я больше, - устало отмахнулся Финрод. – А куда ты собрался-то? Мы ж за камнями идем.
- Идем, - хмуро сказал Берен. – Да куда они денутся? Днем раньше, днем позже. Вы вот отдохнуть хотели.
- Хотели, - подтвердил Финрод. – А ты все-таки скажи, куда собрался.
Берен, покраснев, прошептал:
- В Гондолин, к Тургону.
- Куда???
Берен совсем смутлся:
- Тумладен... потаенная долина.
Финрод возвел глаза к небу:
- О Эру Элуватар!
А потом вновь посмотрел на Берена:
- Зачем тебе, сын Барахира, понадобился мой друг Тургон?
- Да он мне не нужен, - поспешно пояснил Берен. – Мне б только на Гондолин глянуть.
В этот миг Фелагунда едва ли можно было назвать другом аданов. Он раздельно, как ребенку, произнес:
- На. Кой. Моргот. Тебе. Понадобился. Сейчас. Гондолин?
- А вдруг погибнем... а я их коллекционирую, - оживленно отзвался Берен. – Потаенные королевства. Фишка у меня такая, без спросу в скрытые земли заходить, - пояснял он потерявшему дар речи нолдо. – Вот в Менегроте был, у вас в Норготронде. Один Гондолин остался.
- А...а... – только и смог сказать Финрод. Но потом вдруг спросил:
- Знаешь, Берен, а веддь Валинор тоже сокрытая страна. Ты как?...
Берен вытащил кинжал и выцарапал на бересте: «Валинор». Странным огнем фанатика горели его глаза.
- Ну, я пошел! – вежливо попрощался Берен.
Фелагунд, слегка придя в себя, пробормотал:
- Манвэ Великий, если ты понимаешь Пришедших Следом, поделись со мной этим знанием. Пока у меня от их логики мигрень.
Он вытянулся под деревом и прикрыл глаза. Хоть отоспаться можно, как бы не в последний раз в жизни.

Закат догорал ярко-алым, море глотало последние капли вина, темнота приходила с востока. Юный король если б мог, разгадывал бы знаки, а так только всматривался до боли в глазах в полосу, соединяющую небо с морем. Или обозначающую вход в Страну Аслана. Хотя, возможно, там не было ничего. Совсем ничего, хмурые волны и горечь того, кто не нашел свой путь.
Тоска искала выхода и не находила. Он был Верховным королем, ему поручили дело, которое было слишком тяжелой ношей. Питер прижался лбом к столбу широкой террасы, глядя на небо, туда, где уже появились россыпью росы первые звезды.
- Аслан! – тихо позвал он. – Пожалуйста, помоги мне!
Еле слышным дуновением ветра отозвался голос:
- Что случилось, сын мой?
Питер закрыл лицо руками. Ах, если б Люси была сейчас рядом с ним! Она бы обняла его, прошептала бы единственно правильные слова о том, что Аслан никогда не ошибается. Здесь, закутавшись в темноту, Питер не видел ни верного, ни ошибочного. Маяк... Его свет неразличим во тьме. Видимо, совсем иная темнота пришла в Нарнию.
Раньше такого не случалось. Или он просто не замечал? Все чаще бремя окончательного решения лежало на нем. Практчески все время другие королевы и король говорили:
- Ты Верховный король, брат, тебе и решать.
Как решать? Питер нежно любил Люси, доверял суждениям Эдмунда и его спокойному характеру, признавал практичность и ум Сьюзен. Что делать, если каждый из них считает по-другому? И что делать, если он, Верховный король, не согласен ни с одним из них? Конечно, нарнийцы признают его власть и выполнят любой приказ. Не было случая, чтоб младшие оспорили его решения. Но никто не понимает, каким тяжким грузом лежат на Питере ответственность. Не передать, не разделить. Аслан может посоветовать, но Он так редко показывается в Нарнии...
- Не пойму, что со мной, - глухо произнес Питер. – Почему мне так горько сегодня?
Теплое дыхание за спиной заставило Питера обернуться.
- Ты пришел! –радостно воскликнул король.
- Конечно! – улыбнулся Аслан.
Лев коснулся губами лба Питера, и произнес совершенно серьезно:
- Это называется взрослением, мой дорогой.
- Я же ничего не говорил, - смутился Питер.
- Мне не нужны слова, чтоб понять тебя, - мягко произнес Аслан. – Тяжела твоя ноша, Питер Великолепный. Но кто понесет ее, если не ты?
Юный король опустил глаза.
- Я все понимаю, Аслан. Я просто... мне не с кого брать пример. Не с Тисрока же! – усмехнулся он. – Мои сестры и брат могут думать так или по-другому, но начинать войну придется мне.
- Ну что ж, значит, ты готов посмотреть в Зеркало.
- В Зеркало? – удивился Питер.
- А ты не знал, что все миры – лишь тени Моей страны, и все люди – многократные отражение ушедших и тех, кто придут после?
Питер покачал головой:
- Я еще очень мало знаю, Аслан! Почему ты не выбрал кого-то другого?
Лев протянул юноше тяжелую лапу.
- Идем! Думаю, до рассвета тебя не хватятся в замке.

Питер молча шел рядом с Асланом, погрузив руки в теплую, наполненную силой гриву. Оба шли в тишине: король перенял привычку Льва молчать о самом важном. Питер не чувствовал усталости, наоборот, ему показалось, что дышать стало легче и тоска немного отступила.
Наконец они подошли к небольшому лесному озеру.
- Наклонись к воде, сын Адама, - велел Аслан.
- В темноте же ничего не видно, - пробормотал Питер, но тут же замолчал: вода в озере стала совершенно гладкой и зеркальной. Несколько мнгновений Питер видела себя, но не в привычной одежде: безрукавка поверх тонкой сорочки и коричневая полоса перевязи. В зеркале отражался правитель в короне и мантии, и вместе с тем это был он, Питер. Но потом и это изображение пропало.

Питер вглядывался в ставшее непрозрачным озеро, пока на поверхности не проступило лицо, которого Питер ни разу не видел. Длинные волосы спутанными прядями спускались на лицо, покрытое копотью и застарелой болью. Видно было, что смотрящий на Питера человек измучен до предела, но при этом лицо его было светящимся изнутри. Они смотрели друг другу глаза в глаза, и Питер чувствовал и боль этого человека, и веру, и силу его духа.
- Да, Аслан! – прошептал король. – Я хотел бы быть таким, как он!
Питер почувствовал, как его что-то затягивает в глубину озера, и закрыл глаза, полагаясь на Аслана, а открыв их, оказался на людной площаде в мире, где он никогда раньше не бывал. Даже свет был непривычным, как будто солнце и луна взошли одновременно. Питер даже взглянул на небо, но не увидел там ни одного светила.
Вокруг было много людей... точнее, не людей. Питер внимательно всматривался в красивые, но нечеловеческие лица. Не было здесь и того, кто привиделся ему в зекрале.
Питеру показалось странным, что никто из присутсвующих не обращает на него никакого внимания.
- Простите, - обратился он к ближайшему созданию, - как называется это место?
Стоявший рядом продолжал тихонько напевать печальную мелодию, и Питер понял, что его не видят. Никто не видит.
- Аслан! – вновь позвал он. - Что я должен делать?
- Я рад, что ты не спросил, зачем ты здесь. Преждевременое Читать далее...

Памяти Ротем Товы Яакобс

Давно, еще в саду, у меня была подруга. Почему была? Нет, мы не поссорились. И я не уехал в другой город. Просто Тамара долго болела, а потом умерла...
Мы в саду строили с ней замки из кубиков, а на площадке раскачивали друг друга на качелях. У Тамары были длинные вьющиеся волосы, очень красивые! На карнавала она оделась царицей, а я царем, и мы сидели рядом на высоких стульях и смеялись.
А потом она вдруг не пришла в сад. Нам сказали, что она заболела. Мы хотели проведать ее, но Тамарина мама сказала, что она в больнице. Мы не понимали, нам сказали, что ее болезнь называется рак. Я тогда подумал, что это большой рак укусил ее. Я не знал, что это значит.
Мы рисовали ей открытки, а воспитательница записала все наши пожелания. Я очень сильно скучал. Но когда Тамара наконец вернулась к нам, я ее не узнал. Она стала тихой-тихой, не хотела бегать на площадке и играть. Сидела тихонько на скамейке и смотрела на нас. И зачем она только так коротко подстриглась? Воспитательница сказала нам, чтоб мы ее не трогали, она еще слабенькая. А я даже обиделся, решил, что Тома больше не хочет со мной дружить.
Мне было грустно видеть Томку тихой и грустной. Но постепенно она стала больше походить на себя старую. Она учила с нами буквы, рисовала, пела и даже притащила в садик новый пенал, что ей подарили к первому классу.
Мы думали, что она теперь здоровая. Или выздаравливает. Мы не знали...
В первый класс мы пришли вместе и сели за одной партой. Тамара помогала мне писать, или поясняла, когда я чего-то не понимал. И как-то отчитала меня за то, что я дразнил Алешку-очкарика. Нет-нет, больше я его так не называю.
А потом она снова не пришла в школу. Учительница сказала, что она снова в больнице. Мы плакали, и молились, и понакупали ей подарки. Я до сих пор не знаю, сделал ли я столько, сколько мог. Вдруг лишняя книжка или лишний псалом могли бы ей помочь?
Иногда родители приносили ее в класс и сажали на стул. Она уже не могла выходить на переменки, и мы оставались возле нее, менялись наклейкам, играли в домино или рассказывали смешные вещи.
Конец был уже совсем близко, но мы не знали. Надеялись.
И когда учительница сказала, что Тамары больше нет с нами, мы долго-долго плакали. И она тоже.
- Мы все время что-то делали для Томы, - задумчиво сказала Аня. – А что нам делать теперь?
- Помнить, - просто ответила учительница.
И мы все написали, каждый, что он помнил про Тамару. Я написал, а потом добавил, что буду очень по ней скучать. И я рад, что ей уже не больно. А потом я не знал, что еще сказать, и нарисовал букет цветов. Не потому, что было нечего написать, но как-то слова не укладывались. Мама обняла меня, и сказала, что Тамара и так поймет, что я хоетл сказать.

Скоро я перехожу в третий класс. Когда к нам пришли новенькие, мы первым делом показали им альбом и фотографию Томы. То, что ее с нами нет, не значит, что нельзя о ней рассказывать, и мы рассказывали. Пусть знают.
Я только думаю все время, что мне еще учиться и учиться в школе, а Тамара не закончила даже первый класс. Но с другой стороны, наверное, она уже знает такие вещи, которым не учат даже в институте.

Мы обосновались в старом трактире Иштвана. Трогательно попрощались со всей корпорацией МИФ, которая, впрочем, обещалась заглядывать в гости почаще. Конечно, уединения не получилось. За последние три недели нас навестили Ааз, Танда, Пуки и Гвидо, а так же с неофициальным визитом прибыли молодожены.
Я надеялся, что с началом семестра в Изврской академии магии, нам с Банни удасться хоть немного побыть одним.
Моя бывшая секретарша с энтузиазмом воприняла идею обучения магии. Ее не испугал ни Извр, ни заброшенный трактир. Но моя идея сидеть дома по вечерам повергла ее в ужас.
- Скииив, - простонала она в первый свободный от посетителей вечер. - Давай куда-нибудь пойдем!
Не могу сказать, что это меня сильно воодушевило.
- Ты же считала, что мне пора бросить пить, - проворчала я, надеясь, впрочем, что Банни не услышит.
Она, конечно же, услышала. И закатила глаза. Восхитительно.
- Знаешь, есть еще масса способов провести время, кроме как за бокалом вина.
- Например? - скептически прищурился я.
- Пойти на танцы, завалиться к кому-нибудь в гости, поиграть вечерок в драконий покер, смотаться в пару соседних измерений за покупками, или просто прогуляться к морю. Костер, шашлыки.
Я завороженно слушал ее. Последние годы я либо ввязывался в неприятности, либо выпутывался из них. А потом была просто работа. Ааз научил меня магии, Банни во многом учила меня быть директором, Корреш - здраво анализировать ситуацию. Но почему-то никто не научил меня отдыхать.
- Ты меня убедила, Банни! - обрадовался я. - Так куда пойдем?

Я не мог отичить небо от моря. Где-то там молнии ищут душу деда. Последнего в мире дракона. Потому что я выродок, пустышка в драконьей шкуре. Я знал, что он не вернется. Он пережил самое страшное, что может быть - гибель рода.
Дед не знал, откуда пришли драконы. Я и подавно не узнаю.
Конечно, можно улететь как можно дальше от замка в следующую грозу. Но я почему-то знал, что не сделаю этого. Потому что дед заклинал меня выполнить Ритуал. Не знаю, что это изменит для него. Но, возможно, похитив принцессу я впервые помирюсь сам с собой.
Небо грохотало, а я вспоминал, как он учил меня летать, и волны цеплялись за крылья, когда я терял высоту. Прости, дед, у меня сейчас нет слез. Смотри, как плачет небо. Это за меня и за моих нерожденных братьев.
Не дожидаясь конца грозы, я медленно вернулся в замок. Может быть, он станет домом последенму в мире дракону.

Лиззи распечатала письмо от Джейн, расчитывая написать ей ответ до того времени, как ее муж вернется с охоты. Но кроме обычного рассказа об их домашних делах, и о Китти, которая как раз гостила у старшей сестры, Джейн прислала ей еще кое что.
В постскриптуме она написала вот что:
"Дорогая Лиззи! Я нашла свой старый дневник, ты помнишь, мы вели его, когда была в возрасте Китти и Лидии. И этот листок, как мне кажется, тебя заинтересует."
Элизабет с люботытсвом развернула пожелтевший и потрепанный лист. Пробежала его глазами и весело расхохоталась. Она уже поняла, что ответ сестре будет написан только затра. Этот лист обязательно должен был увидеть ее муж.
Мистер Дарси приехала незадолго до обеда, что дало ему возможность прочесть то, что принесла жена.
"Милая Джейн! Конечно, я знаю, каким будет мой будущий муж.
Во-первых, он должен быть блондином, и у него будут серые глаза.
Во-вторых, он должен быть открытым и веселым, любить общество и танцы.
В-третьих, должен быть заботливым, настоящим джентльменом с приятными манерам.
Я думаю, что сразу пойму, кто мне нравится."
Дарси с улыбкой посмотрел на жену:
- Ты не выглядишь несчастной в браке, несмотря на этот список.
Элизабет вздохнула:
- Пример моей младшей сестры показывает, как мало значения имеет первое суждение и мечты о идеальном мужчине. Наверное, мы совершенно не знаем, что нам нужно для счастья в браке.

- Дед Хаген, Стойгнев не был в гриднице? - спросила я, уже начиная волноваться.
Мой наставник покачал седой головой.
- Погляди, дидятко, там Ярун с детскими прорубь ровнял. Может, с ними малец?
Но я знала, что его там нет. Никак снова в лес подался мой старшенький. Материно дитя, как говаривал Мстивой. Добро хоть Велета взялась присмотреть за маленьким Малом, не убежит.
Я свистнула Молчана, сунула ему варежку Стойгнева:
- Ищи! - наказала.
Пес привычно взял след, не впервой нам было так искать дитя непослушное.
Нашли мы его аж у выворотня. Стойгнев не обернулся на мои шаги, хотя, конечно, услыхал. Был он точно как отец: не говорил, когда мог обойтись.
Мой гнев улетучился, когда я увидала его лицо.
- Отец скоро приплывет, Стойгневушка! Негоже без спросу убегать, - попробовала я добром.
Он не ответил. погладил Молчана, собрал кой-какие пожитки в сверток. И лишь когда мы шли к дому, он тихо спросил:
- А бывало, что из моря не возвращаются?
Я обняла сына, погладила по светлым волосам.
- Бывало, - Ответила я, ведь лжа не пристала воину. - Но твой отец выжил, когда должен был хоть так, хоть так погибнуть. А посему ему сейчас ничего не страшно.
Стойгнев улыбнулся совсем как Мстивой.
- Я больше не буду убегать, матушка! - ласково молвил он, прижавшись к руке. - Будем вместе бояться, да?
Видно, он мне не поверил. Но ведь верно, что и я боялась.

Дальше - смерть... Смерть - ерунда, гибель мира - вот что страшно. Дальше не будет ничего. Бегите, дети! Лишь бы конь не споткнулся. лишь бы... Я - последний король погибшего мира. Дальше не будет ничего. Но если Эру будет угодно, то и Моргота больше не будет. Впрочем, какая уже разница? валар оставили нас! Жребий Мандоса, проклятые камни... Где ты, брат мой, огненный дух? Дорого бы я заплатил, чтоб ты поверил моим словам. Не было тебя на Меред-Адертад, не ушла вражда из сердец. Брат мой, Феанор!.. Не будет подобного тебе в Арде, даже если останутся эльфы. Все искалечил, извратил Моргот!
Ты никому не верил, ты вел нас навстречу горю и смерти, но твоя смерть была первой. Пусть же моя будет последней! Я поклялся следовать за тобой, и один Манвэ знает, какую цену я плачу за клятву.
Слышишь, Моргот? Выходи, вала! Я не уйду отсюда, не отомстив за все то, что ты разрушил и извратил. Вспомни все то, что ты нашептывал моему брату. Не за убийства и разрушения, а за гибель всего доброго, что было в Арде. пусть брат мой виноват, но ты главный виновник всего зла, приешдшего на эту землю.
Выходи!
***
- Я иду к тебе, Феанор... Клятва исполнена...

В одной деревне жил два брата-близнеца. Оба женились, завели детей, и вдруг в один день у обоих началась какая-то странная болезнь. Лекарь не знал, как их вылечить, и отправил обоих братьев в одну пещеру, где, по слухам, жил отшельник, умеющий лечить любую болезнь. Долго ли, коротко ли, но добрались братья до пещеры. Отшельник осмотрел их, удивился одинаковым синдромам одной и той же болезни, и велел им две недели есть только овощи, пить воду из источника и познавать мир. Братья сидели рядом с отшельником, слушали зведы, беседовали до поздна и смысле и правде и действительно многое узнали. На пятнадцатый день отшельник дал каждому из них семечко, и сказал, что из него вырастает необычный цветок. Только они, знающие зачатки мудрости, смогут этот цветок вырастить. На десятый день он расцветает и цветет все одну ночь. Если в эту ночь собрать его лепестки, отварить и выпить отвар, любая болезнь отсутпит. НА следующий день цветок погибает.
Братья поклонились отшельнику до земли, пришли домой, и, чтоб не огочать родных зарание, не стали им рассказывать про цветок. Каждый посадли свое зернышко, и с надеждой следил как растет бутон. На десятую ночь как раз распустился цветок сиренево-голубых, совершенно необычных тонов. Один из братьев сварил из лепестков отвар, выпил его и сразу почуствовал себя легче. Второй толко собирлася это сделать, как в дверь постучали.
- Простите пожалуйста, что я так поздно, - захлебываясь слезами, проговорила его соседка. - Мой мальчик умирает! Я знаю, вы ходили к отешельнику, может быть, он рассказал вам какой-то секрет?
Брат колебался недолго. Он вынес соседке отвар и сказал, что надеется на излечения ее сына.
Всю ночь брат смотрел на голый стебль, прикидывая, сколько ему осталось жить. Иногда он, думая о своих детях, жалел, что отдал отвар. НО потом понимал, что не смог бы поступить по-другому.
Весь день он не смотрел в глаза родным и избегал встречи с братом. А ночью он решил было выбросить цветок, когда увдел, к своей радости, что тот снова расцвел. НО и в эту ночь ему на дели выпить отвар - пришел сын тяжелобольной женщины, и брат отдал отвар ему.
Так повторялось несколько дней подряд. Слух о том, что вернувшиеся братья лечат безнадежно больных разлетелся по всей деревне. Один из братьев знать ничего не знал, и все шли к втором, четко в полночь, как велела мать спасенного мальчика.
К концу недели брату стало хуже. Его бил озноб, перед глазами плыл туман, и ноги стали, как ватные. Жена, знавшая о цветке, вдруг заплкала и обняла его:
- Ты обо всех позаботился. а как же мы? Я же не смогу без тебя! Умоляю, сделай отвар и выпей сам!
Так брат и сделал этой ночью, и никто не знает, как вынес он взгляд больного, пришедшего за лекарством.
Братья выздоровели, и еще несколько человек, кто уже был обречен. Цветок второго брата больше ни разу не зацвел.
Брат, чуствуя, как грызет его тоска и совесть, снова решил пойти к отшельнику.
- Скажи, - он избегал взгляда старика. - Если б я не выпил отвар, цветок все так же продолжал бы цвести?
- Никто не может давать бесконечно, - тихо проговорил старик. - Если б ты не выпил отвар, цветок цвел бы еще две ночи. На третью бы ты умер.

Жила была в лесу девочка. Возможно, ее родители умерли, а может быть, как-то забыли о ней. Но у девочки не было дома, только нора неподалеку от озера. Она ела орехи и ягоды, дружила с белками и ловко карабкалась на дерево, почуяв прибижение волка.
Зайцы и белки заботились о ней, когда она была маленькой. Но теперь девочка и сама могла добыть себе все, что нужно. Ей тоже хотелось заботиться о ком-то.
Как-то она нашла раненого ежика, поила его соком ягод и перевязывала раненую лапку. Ежик, почуствовав себя лучше, сразу же убежал искать маму. Зайцы спокойно находили вкусную кору и без ее помощи, а белки рвали орехи куда легче, чем девочка.
У нее были друзья, дом и пища. Но она никому не была нужна по-настоящему.

Однажды посреди ночи ее растолкал маленький лисенок, ее приятель.
- Вставай, смотри, что мы нашли!
Девочка поспешно вылезла из норы и побежала за лисенком. На берегу озера сидел совсем махонький детеныш, и девочке заняло время понять, что это малышка - такая же, как она, только меньше. и несчастней.
Девочка совсем уже забыла язык людей, но она обняла малышку, умыла ее и успокоила.
- Мама? - спросила кроха.
- Да, мама, - улыбнулась девочка. - Теперь пойдем посмотрим, что у меня осталось перекусить.
Когда они шли к норе девочки, звери удивленно смотрели им вслед. Девочка стала совсем высокой, и малышка казалось рядом с ней еще меньше, чем была.

Где-то за пределами леса жили люди. Они очень редко бывали счастливы, и обе лесные отшльницы где-то в глубине души помнили это. Старшая заботилась о младшей, им было хорошо вдвоем. Они никогда не думали, было бы им лучше там, где зимой не заваливает вход в нору и где орехи не растут на дереве, а продаются за разноцветные бумажки.

На пыльной полке в библиотеке жили два брата-червячка, Бим и Бом. Бим любил грызть детективы и приключения. Он останавливался на самом интеерсном месте, дожевывал страничку и шел грызть дальше. Ему казалось, что он пережил множество приключений, и ему было о чем мечтать перед сном. Брам с нижней полки любил энциклопедии.
- Вы себе не представляете, сколько всего нужного и важного написано в энциклопедиях! - доказывал он своим друзьям.
- Например? - скептически настроенный Бим, начитавшись детективов, ничего не принимал на веру.
- Вот знаешь, что говорит Эйнштейн про теорию относительности?
Все с удовольствием слушали Брама, ведь он так много знал! ТОлько Бом тихо уползал на свою полку, и брался за следующую книгу. Бом не считал, что так важно знать, сколько в килограмме граммов. Он прекрасно жил и без этого. Чихнув от облачка пыли, он вгрызался в труды историков.
История казалась Бому самым важным предметом на свете.

- Это же глупо! - доказывал Бому Бим. - История не про нас, червячков. Ее пишут люди, и рассказывают там только о себе.
- Знание о прошлом меняет будущее! - гордо говорил в ответ Бом, повторяя вычитанные где-то слова.
- Все это ерунда. Ты со своим ростом даже не сможешь ничего изменить, - отмахнулся от брата Бим.
Несколько дней Бом не мог спать по ночам. Он ворочался в постели и думал о бесполезности его занятия. Ведь люди учат историю чтоб что-то понять и изменить. А что может он, невидимый для человека червячок?
Но потом почуствовал, что его снова тянет к знакомым книгам. Дойдя то толстенного тома "Новейшей истории" Бом уже почти забыл о своих переживаниях. Но увидев жирную точку на последней странице, возмутился.
- Как же так! - вслух сказал он. - Разве на это история кончается?
Бом аккуратно прогрыз еще две дырочки рядом с точкой. Пусть какой-нибудь студент решит, что это многоточие. И вдруг ему захочется написать продолжение? Изменить что-то, прочитав, как Бом, толстые пыльные тома?
Сытый червячок уполз искать новые книги. А на полке так и осталась история с многоточием на последнем листе.

ОДин ученый всю жизнь решал квадратуру круга. Он вычислял, клеил, вырезал модели, строчил формулы. И столько души вложил в эту задачу, что Круг и Квадраты и сами обрели души.
Поздно ночью, когда ученый засыпал, Круг шептал Квадрату:
- А зачем ему это надо? Чего он хочет добиться?
- Чтоб ты стал как я, - рассудительно говорил Квадрат.
- И зачем ему это нужно? - недоумевал Круг. - разве плохо, что есть разные фигуры?
- Не знаю, - раздраженно отвечал Квадрат. - Спи лучше, меня эти вопросы совершенно не волнуют.
Круг отворачивался к стенке и грустно вздыхал. Ему было жаль, что, если ученый сможет превратить его в Квадрат, этими вопросами больше никто не станет задаваться.

Однажды, когда лист пергамента уже весь был покрыт формулами, к ученому заскочил его друг.
- Ты слышал! - он возбужденно размахивал письмом. - Доказали, что квадратура круга невозможна!
Ученый рвал на себе волосы с досады, но потом понял, что, занимаясь неразрешимой проблемой, стал действительно большим математиком.
Он ушел преподавать в известную школу, а Круг и Квадрат отправились бродить по свету, шепча во сне людям, что нельзя сделать из Круга Квадрат. И как стало бы скучно жить на свете, если б квадратура круга была бы разрешима.

Каждый день Шуна, накрасившись, шла на работу. Ее ждал обычный скучный день - бумаги, компьютер, телефоны, злые клиенты и противные поставщики. А может быть, это был скучный день с противными ведьмами и буйствующим лешим, старенькими метлами и просроченными ингридиенатми для зелий. Это совершенно не важно.
День ее был скучным, а вечером, как только фонари зажигали длинные многоточия огней, к Шуне приходило одиночество. Оно робко стучало в дверь, потом усаживалось на край дивана и вело длинные жалостливые разговоры. Одиночество напоминало Шуне о всех ее подругах, что сейчас были с кем-то, а не одни. Оно перебирало в памяти всех злых клиентов и вечно поломанную ступу. Оно приносило с собой самые скучные книги, запах улицы и праздника и горьких кофе - ради бессонницы. Одиночество жалело Шуну.
Они каждый вечер до поздна сидели в обнимку, и Одиночество не пускало ее на вечеринку или просто с подругой в кафе.
- Ну что ты там забыла? - шептало оно ей на ухо. - Скукота, будет все одно и то же. Ты ж не любишь громкую музыку, а там будет этот ужасный шансон. И подруга будет жаловаться на своего бывшего.
А порой Одиночество заводило новую песню:
- Зачем тебе что-то менять? Будут проблемы, будут трения. Перемены вовсе не обязательно к лучшему. Живи как жила, я буду к тебе все время приходить. По крайней мере, хуже не будет.

Шуна каждый день шла с работы, зная, что ее ждет одиночество. И однажды она просто не пришла домой. Ей было забавно представлять разочарованное Одиночество, стоящее у двери. Она попросилась к подруге переночевать (в съемной квартирке или покосившейся хижине). А наутро уволилась с работы и сделала модную стрижку. Шуна чувствовала себя как листок, подхваченный ветром. Ей не хватило урагана - слабый ветерок покрутил ее по спирали и вернул назад. К одиночеству, что ждало ее у двери.
- Ты научил меня бояться, - резко сказала Шуна, не доставая ключи.
- Это не я! Вспомни своего... - начало оправдываться Одиночество.
- Ты. Научил. Меня. Бояться. перемен. - четко произнесла Шуна. - И теперь сюда зайду я. А вместе со мной - Перемены.
Одиночество скучало под дверью, но Перемены приносили с собой книги по С++ или по колдовству второй ступени. Они сновали туда-сюда, кто с новой выкройкой, кто с приглашением съездить на недельку к морю. Они приносили фотографии мужчин, и Шуна порой решалась взглянуть на них.
Иногда она возвращалась домой уставшая и несчастная. Одиночество с укором смотрело на нее:
- Вот видишь, я был прав! Эти перемены ничего хорошего не дают.
Шуна уселась на ступеньках и закурила.
- Ты не прав! - наконец сказала она. - Когда-нибудь Перемены уйдут. Вместо них поселится Счастье.

Менестрель шел уже который год по дорогам Торении. Это была его родная страна, и ему казалось, что он знает местных людей достоточно хорошо. Но почему-то ни в королевском дворце и ни в хижине дровосека не понимали его песен. Люди начинали спрашивать, из какой страны он пришел, и, отводя глаза, хвалить мелодии его песен.
Конечно, Менестрель мог бы уйти в другие страны. Или сжечь лютню на одном из лесных привалов и сделаться ткачом или пекарем. Но ему почему-то было очень важно, чтоб хоть кто-то понял его песни.
Он пел во дворце о зеленых лугах и о свежем ветре. Он пел на вечернем привале на сенокосе о звездах и далеких мирах. Молодым девушкам напевно говорил о мудрости и зрелости, и старым людям - о детских мечтах и полетах во сне.
Как-то забрел он в заброшенную башню Звездочета. Менестрель спел ему о запахе свежей травы, о ясном летнем закате и веселой чехарде облаков.
Звездочет внимательно выслушал песни, накормил Менестреля ужином, и, когда угли в камине уже догорали, вдруг спросил гостя:
- Как ты думаешь, почему эта башня заброшена?
Менестрель пожал плечами:
- Потому что никому не нужна наука о звездах.
- Возможно, ты прав, - кивнул хозяин, затуманенным взглядом глядя на звезды. - Много лет и я так считал, потому и закрылся здесь.
Вдруг он взглянул прямо в глаза Менестрелю:
- Но теперь я понял, что не смог передать людям то, что рассказали мне звезды.
Менстрель смутился:
- Ты говоришь о моих песнях?
- Да. Почему ты поешь о том, о чем люди не могут знать?
- Потому что о том, что им близко, они могут спеть сами! - запальчиво ответил гость. - Я хочу дать им что-то новое, далекое!
- Они не понимают твоих песен? - спросил Звездочет.
Менестрель лишь покачал головой.
- Потому что ты не понимаешь их. Если бы ты спел мне песню о звездах, я выслушал бы все твои баллады.
- Но зачем тогда мне петь о том, что люди и так знают? - грустно ответил менестрель. Вот в такие моменты и рвут на клочки ноты и забрасывают в кусты лютню - когда понимаешь, что ты не нужен.
- Настоящая мудрость спеть о своем так, чтоб люди подумали, что это их песня.

За окном гасли звезды. Похолодало, и землю покрыло тонкое кружево инея.
Менестрель время от времени проводил рукой по лютне - и она тихо пела. Возможно, он придумывал новую песню.

Говорят, что с тех пор все хотели бы услышать Бродячего Менестреля. Никто не знал, где он появитс завтра, но все ждали его с предвкушением праздника. но раз в год, в один и тот же морозный день, Менестрель приходил в башню старого Звездочета. Слухи говорят, что Менестрель до утра поет ему о звездах. Но возможно, и не только о звездах.

Каждую ночь на реках в больших городах разводят мосты. Не спрашивая, не советуя - берут и разводят. Половинка моста остается на одном берегу, другая половинка - на другом. А наутро они обязательно встретятся. Потому что инженеры построили их так что одна половинка является продолжением второй. Мосты по ночам скучают. Тяжело быть тем, кого убрали, чтоб не мешался. И при этом делать совершенно нечего, кроме как наблюдать за влюбленными парочками на набережной.
- Жаль, что люди не как мы, - говорила как-то Правая половинка. - Когда мы с тобой встречаемся по утрам, мы как раз замечательно подходим. Ни дыр, не щелочек.
- Если б людей строили инженеры... - мечтательно протянула Левая.
Откуда-то сверху послышался заливистый смех. Обе половинки одновременно заметили серую пичужку, весело хохотавшую в предрассветном небе.
- Тогда... ой, не могу! Тогда люди бы не выдерживали даже чуть больше нагрузки, чем запланированно! - прочирикала она.
- Неправда! - обиделась Левая. - Мы, мосты, прочные и крепкие.
- Да, но вы можете выдержать только то, что инженеры посчитали нужным, - без тени смеха ответила птица.
- Зато мы вместе легко находим свою половинку, а люди тратят на эти посики всю жизнь! - гордо произнесла Правая.
- Э, да вы все одинаковые! - отмахнулась птица. - А люди - не паззлы. Им приходится заполнять пустоты цементом. Или песком, как получится. И тогда паззл разлетается на части при первом же прикосновении.
- Эй, подожди! - крикнула Правая, видя, что птица собралась улетать. - Расскажи, как сделать этот твой цемент!
- Надо обязательно... вместе.. никогда не... - донеслись до половинок обрывки слов.
- Эх, так мы и не узнали, как людям собраться в целое, - проговорила Левая, двигаясь на встречу Правой.
- Возможно, птица тоже не знала. Она ж не человек, - рассудительно ответила правая, протягивая руки своей половине. Наступил рассвет, и мост вновь стал одним целым. До следующей ночи.
- Я так подумала, - сказла Правая вскоре после полуночи, - что людям не повзело с нами. Они смотрят на нас, и думают, что у них бывает такая же половина. А про цемент, наверное, и не слыхали...
- Ничего, - ответила Левая. - Раз они научились строить мосты через реки, наверное, научатся строить мосты и друг к другу.