Когда-то…. не так давно или очень давно, впрочем, просто когда-то, я боялась темноты. Я так не желала наступления ночи. Темнота душила меня с помощью моего уже тогда богатого воображения. Тогда я еще не была знакома с Зюзиком, он еще не прогнал всех монстров, питавшихся моим страхом. В темноте лежала я и боялась шевелиться. Темнота мне казалась такой материальной, что я уже чувствовала, как ее худые, холодные и немного влажные пальцы сжимают мне щеки, а ее невидимые губы тянутся к моим силам, вытягивают их из меня, вместо того, чтобы я получала их, углубившись в сон. Казалось, если закрою глаза, то нападение последует незамедлительно. Нападение моего же богатейшего воображения на свою хозяйку, которая не научилась ним управлять. Потом как-то ночью, измотанная желанием сна и страхом перед темнотой я вдруг как-то спокойно приняла мысль о том, что меня съедят/выпьют мою кровь/сделают из моей кожи сапоги/превратят меня в инкубатор для инопланетных личинок. Мне надоело бояться. И я впервые спокойно заснула. Следующей причиной моей бессонницы стали мысли. Они рвали мой мозг, как монстрики из рекламы шампуня портили волосы, в которых сидели. Я думала, обдумывала, искала решения, выбирала правильные варианты… Занималась ерундой, с точки зрения некоторых. Может быть, я бы и сейчас так сказала о тех ночах, если бы о чем-то жалела. Но, видимо, для меня так было надо.
Потом я успокоилась, еще немного повзрослела. Стала уставать и сон стал для меня 4-5 часовой роскошью, ночь – таким же рабочим временем, как день, только без света. Не в темноте, а именно без света. Потом ночь стала для меня временем, когда я читала, заходила в интернет, общалась в сети. Я заметила, что она нравится мне не меньше дня, что она очаровательна и приятна.
А в последнее время я понимаю, что мне нравится иногда посидеть в темноте. Писать синей пастой на гладких страницах при скупом свете солевой лампы то, что пишу только для себя. Набирать на клавиатуре, освещенной только светом монитора то, что могу и покажу другим, чье мнение мне интересно и кто по-своему мне дорог.
Теперь я досадливо поворачиваюсь на фонарь и бурчу что-то про буржуев, у которых горит свет, даже когда на всей улице его отрубили J Теперь, сидя на лавочке, я смотрю на солнце, затянутое пасмурными облаками и желаю, чтобы была ночь и темнота скрыла от других то, что их не касается…