Ходил на Винсента Амиго.
Не вставило.

Как и бардовский, концерт музыки фламенко станет успешен, если зал набить фанатами жанра. Мы все немножечко бренчим Окуджаву, поэтому какой-нибудь Вахнюк всегда аплодисментов обрящет.

Но фламенко...
Не знаю, сколько дивизий в Испании владеют техникой внятного звукоизвлечения 64-х долей, в Риге едва ли пять человек сыщешь. Соответственно в зале – десяток бардов с блокнотами – ходы записывать, да эскадрон красных девок, охочих до пиренейских красавцев.

Барды воздержались от выкриков «нельзя ли помедленней...» - зато им и спасибо.

Красны девки без навару остались. Испанцы оказались невзрачными. Сам маэстро - ногу на ногу - просидел полтора часа, будто в студии. В начале сказал, что все мы амиго, в конце – мучас грасьос. Ни тебе горящих взглядов, ни развевающегося хайра.

На солирующего гитариста пришлось четыре перкуссиониста, что хорошо. От души. Он в чёрном, остальные – в белом. Ещё басист и клавишник. Все расселись полукругом, как на клубном джеме, и сами с собой чего-то там возятся. Ссутулились, коленки подтянули.

Но – музыка. Определённо.

Испания слишком долго была под маврами. Оттого, наверное, европейская мелодистика вытерта и забыта. Нет мелодий.
Интонационно тоже ничего не происходит. Ни гармоний, ни сюжетов. Чтобы не заскучать, нужно быть повёрнутым на пулёмётных пассажах.

Помните, у Бабетты:
- Я послана на Землю с тайной миссией: рвать и уничтожать, уничтожать колготки...
По аналогии: смысл жизни гитариста фламенко – ломать, рвать и уничтожать ритм. Спотыкания, щелчки и опять спотыкания. Синкопы.
За минуту до коды музон разгоняется в сплошной тррррах-ти-би-ди-дум, будто катишься с горы в бочке.
И, под всем этим рокотом - чёрно-красный Ми-мажор, основа мироздания. Как черепаха, на которой плоская Земля плывёт.
(Да простят меня матросы за «плывёт»)


В середине концерта один из перкуссионистов заплакал песню. Спектр вокальных тембров - от раненного верблюда до безбожно курящего младенца. Очень хрипло и пронзительно.
Что-то в них, там, внутри, клокочет. Всё-таки.
Пел не как Хворостовский, по-моряцки выкатив груди – наоборот, клонясь и горбясь. Не вставая со стула. Лицом в колени. Будто давил из себя воздух, как из клизмы. Казалось, случись крещендо – свернётся ёжиком.

В текстах, кроме а-а-а-а-а-а-а, фигурировали корасон и палёма. То есть про любовь произведение. Но - без изысков, в общих фразах. Мол, сердце бьётся, как голубка.

Мне пенье понравилось. Живенько.

В финале мы хлопали с некоторым даже остервенением. Притворялись, что понимаем, чего нам тут наиграли...

Феномен прибалтийских залов – весь концерт зритель, похоже, спит, а потом начинает молотить в ладоши, будто не концерт это был, а нагорная проповедь от аффтара.

Потому, что вежливость здесь – национальная идея.
Исполнитель же не виноват в том, что нам не покатилло.
А ну, как уйдёт расстроеным – всем будет неудобно. Неловкость на этой территории - синоним землетрясения.

В пятницу всё это случилось. День был жаркий, ещё и рабочий. Вечером дома распечатал чёрно-красного сухого и ступал потом очень осторожно: черепаха плоскую землю покачивала.

УПД:

В комментариях - От такенный стишище!