Ну и что, что «Вечность»? Я это ваше время вдоль и поперек исходил, нету там никакой вечности. Стенка глухая по бокам есть – это да, чтоб годы не вываливались. Так мы ж сами ее, стенку эту, и строили. Собрались тогда артелью, я, да Колян, да Паук Слепой – и начали строить. А как закончили – никто о потеряшках – ну, поколениях потерянных по-вашему – и не слышал больше. Куда они потеряются, когда стенка есть?
– Что за стенкой, говоришь? Да не, какая вечность, муть одна – ну, типа свалки, что ли. Анахронизмы, секунду их через день. Как что не нужным становилось, забывалось, портилось, так сразу туда. Время там такое, гниловатое. С душком, будто в холодильник носков ношеных наложили. И противно, и привыкаешь. Конечно, бывало и так, что оттуда, со свалки – ага, это о ней Лизолов тогда сказанул: вот, мол, она, настоящая свалка истории – со свалки всякая дрянь в нормальное время шастала. И кто их там разберет, что это было, только глянь – ан вон уже обратно бежит, да с кувырочком таким гаденьким вниз и прыгает, на свалку. И с собой вроде как что-то прихватит всегда. Не знаю я, что эти, из мусора, у нас хватали, только вот как мы стенку построили, так людей везде пропадать меньше стало. Да и чтоб вещи терялись в последнее время, я тоже не знаю. Раньше-то, пока дорожки со свалки быльем еще не поросли, слышали мы, как будто скрежещет что-то по стенке с той стороны – как граблями скребло. А потом перестало, повыло еще только тихонечко – и все, кончилось. Так-то оно спокойней, пожалуй.
– А ты никак про свою вечность снова? Ого, ишь какие слова знаешь, «Начало времен»! Может, еще и про «в начале бебебе слово было» расскажешь? Видел я твое начало времен, дом у меня там, на самом краешке. А как за него зайдешь – место себе отхожее сделал, тихо и не видно никому – туман начинается. Полосами такими маслянистыми тянется. Ну, понятное дело, время разрушается, под ногами топко. Дальше пройдешь – и болото, ну чистое болото, лягушки квакают… – Откуда лягушки? – А кто ж их знает, может и не лягушки они вовсе, я их не ловил. Севемерчик говорил, родиться будто кто-то хочет, а не из чего – вот туман и пыжит, скручивает, а он кряхтит. Я, бывало, как кто про ангелов начнет заливать, на болото его свожу: слушай-ка ангельское пение.
– Экий ты настырный! Если за болото… Ежели за болото да не увязнешь – до островка дойдешь. Сухой такой островок, травой-колючкой зарос. Ангар там стоит. Раньше в нем еще Крундля можно было встретить, любил он там на досуге порыться, да свинтился теперь Крундль… Эх, мало нас уже, мало…
Ангар – он вроде склада. Что хочешь – то и бери. Хочешь пю-мезонов – подставляй мешок, бозонов – да не жалко. Наберешь так, бывало, тележку, и идешь поле за ангаром засеивать. Придешь потом как-нибудь, а там уж время вовсю растет, того и гляди трескаться начнет, веками исходить. Вот тогда хорошо бывает. Время ж пока в силу не войдет – ласковое. Вокруг тебя все обовьется, руки щекочет, ластится… Да, а не кинешь ты бозончиков – будет тебе голая земля. Какая там вечность – сплошное пространство. Лежит себе и не движется, мол, все равно ему, есть вокруг что или нет.
– А Вечность – это ж знаешь как быть должно? Чтобы вздохнул ты полной грудью – и вот из каждого атома смотришь. Выдохнул – и чтобы в каждой терции такой маленький ты торчал да ухмылялся как дурак. Ну так дурак ты и есть, коли о таком мечтаешь, лучше уж звезду с неба попроси – их, как остынут, тепленькими брать самое то – и на ночничок, и на зажигалку пойдут. А уж сапоги по зиме подковать и вовсе первейшее дело…