Мы снова раздаем в добрые руки (то есть – безвозмездно) наших котят. Сейчас нерозданной осталась одна малышка – Бастет. (Баст, Бася, Басечка).
Ее мама – потомственная сибирячка Соня, а папа – полуперс-полусибиряк Стишок. Оба наши, оба любимые, на этотрах сделавшие целых 7 котят.
Заводчики называют окрас Баси SOLID TORTY (черепаховый): черная основа, на которую ложится красный (рыжий со всеми вариациями) цвет. У нее есть отметина «язык пламени» на голове, которая считается правильной с точки зрения породы. Оказывается, даже в такой экстравагантной расцветке есть свои правила.
Бася названа в честь египетской богини-кошки, богини любви и красоты. И действительно, крупная и при этом очень грациозная, гибкая, красивые черты мордочки – совсем не в восточном стиле: круглые глазки, курносый носик. Похожа на папу-кота. Какой большой, пушистой, круглолицей красоткой она станет! А сейчас это забавная мордашка в стиле ёжика в тумане – именно такое выражение лица у нее чаще всего. Любит высказаться, сообщить нам что-нибудь ужасно важное, и да: боится высоты – начинает сразу причитать и ойкать. Не из тех кошек, что залезут хозяину на голову, она предпочитает сидеть рядом на диване. Она довольно бойкая, энергичная девица: скачет, борется с родичами. Но в людях больше ищет нежность и ласку.
P.S. Мы в Москве, пишите на arhalcon@yandex.ru.
[700x466]
Папа и мама
Большое видится на расстоянии, а ужасное становится очевидным со временем. Так для меня дело обстоит с 1 сентября: чем дальше от него во времени и пространстве – тем лучше. Поэтому простите, не будет сегодня счастливых фоточек «я в первом классе» и ностальгии не будет.
Когда я работал в школе – каждый год ближе к делу испытывал сосущую тоску. А за пару дней она переходила практически в панику. Это не та паника, которую актер испытывает перед выходом на сцену, выступать и рассказывать я как раз люблю. Школа – совсем другое. Ощущение собственного – учительского – бесправия, тупые (тупые-тупые-тупые) коллеги, с лучшими из которых можно говорить только об успеваемости Сидорова, а с обычными – о тряпках и салатах.
Еще школа – правда, я застал процесс еще не в самом расцвете – это казенщина, линейка, ранжир, надзор и наушничество. Обязательная школьная форма, которую одобряют 86%. Самый единый учебник по всем предметам. Спущенные сверху тем классных часов и сочинений. Методисты, объясняющие, как надо работать, и с трудом на тройки в свое время закончившие вуз.
Наверно, вот эта смесь бесправия с обязаловкой и давила больше всего. Петров не пришел в школу, надо отметить его в журнале! Двоек ставить нельзя, у нас школа без неудачников. Оценок у каждого ученика должно быть не меньше 5 за месяц. А вы прошли переквалификацию? Все на педсовет (Мариванна, Клавдия Петровна говорит, у нее на даче яблоки уродились) – коллеги, не отвлекайтесь, сегодня у нас тема: «Личностные компетенции».
И завуч, доверительно: вы же юный специалист, подскажите, чем компетентность отличается от компетенций, а то мне вот доклад делать…
Где здесь обучение, где здесь остается место радости от того, что ты рассказываешь, выстраиваешь знания в других (и своей) головах в стройную систему? Это если пробьется через асфальт, то только ненароком, противозаконно. Помнится, на открытом уроке «Учителя года», когда я в контексте Блока ссылался на Тютчева, «жюри» из опытных учителей и методистов выговаривало потом, что «этого в школе не проходят».
И не надо. Если и когда у меня будут дети, то меньше всего я хочу, чтобы они ходили в школу. Чтобы там проводили зазря 11 лет, учась сначала 4 года читать ра-ма мы-ла ма-му, а потом бог весть за какой надобностью изучая 90% ненужных предметов. Все то, что я вынес из школы, можно было бы уложить в пару лет. А сколько нервов и сил можно было бы сберечь без классно-урочной системы, без агрессивных одноклассников, зажатых рамками схем учителей.
Собственно, институт показал, чем отличается учеба от школы. С какой радостью я вспоминаю о нем – как развивался там, без принудиловки, без палки, рядом с теми, кому это тоже было интересно. Жизнь отравляла только педагогика, что говорит о том, где таится корень зла.
Так что, как говорит основатель «Коммерсанта», «бегите и спасайте детей». И не верьте учителям – даже тем, что признаны, увенчаны и выступают по радио. Все они контужены школой и уже не выкарабкаются.
С 1 сентября, а я – свободен.
В институте эта история казалась мне анекдотом. Какие блаженные были времена.
Все студенты профессора Травникова, изучая русскую литературу XVIII века, должны были знать наизусть и рассказывать на семинаре басню Фонвизина «Лисица-казнодей» (т.е. строящая козни). Сюжет ее прост:
В Ливийской стороне правдивый слух промчался,
Что Лев, звериный царь, в большом лесу скончался.
Животные собираются на похороны царя, и больше всех кричит и надрывается та самая лисица:
Взмостясь на кафедру, с восторгом вопиет:
«О рок! лютейший рок! кого лишился свет!
Кончиной кроткого владыки пораженный,
Восплачь и возрыдай, зверей собор почтенный!..»
В это время в толпе Крот объясняет Собаке, что
…знал Льва коротко: он был пресущий скот. <…>
Трон кроткого царя, достойна алтарей,
Был сплочен из костей растерзанных зверей!
В его правление любимцы и вельможи
Сдирали без чинов с зверей невинных кожи;
И, словом, так была юстиция строга,
Что кто кого смога, так тот того в рога.
Ноябрь 1982 года. Семинар профессора Травникова, очередной студент на память читает басню. И как раз когда он доходит до слов «Был сплочен из костей растерзанных зверей…», в аудитории открывается дверь, и «изменившимся лицом» входит декан.
«Товарищи! – говорит он. – Умер Леонид Ильич Брежнев».
Как вспоминал профессор Травников, страшная тишина в этот момент повисла не только потому, что СССР осиротел. Далеко не только потому.
Тем не менее, обошлось. Студенты не выдали, декан не съел.
А актуальность истории в том, что басню эту на семинарах рассказывают наизусть до сих пор. Так что Лев, звериный царь, вполне себе может подгадать с безвременной кончиной. Будет хорошо и в рифму.
Внимание-внимание! А у нас котята есть, что не можно глаз отвесть! Раздаем сибиряков! Остались две девочки. Обе дивно пушистые и красивые. Как и в прошлый раз бесплатно, но только в очень хорошие руки хороших людей.
Котята родились 6-го февраля, сейчас им полтора месяца. Здоровы, умны, бодры, веселы, ласковые друг с другом и с нами. Пушистость шерсти уже упоминалась, но особо подчеркивается! Лоток освоен отлично, в еде предпочтений пока нет (и сухой корм, и обычную пищу, и вкусняшки уплетают за обе щеки с усиками каждая).
Оба счастливых родителя принадлежат нам: кот Стишок (метис сибиряка и перса) и кошка Соня (сибирячка в 3-ем поколении) – красивые воспитанные звери. Фотографии прилагаются, чтобы было понятно, какими вырастут кошечки.
Касаемо котят (имена условные для внутреннего пользования, выбирать кличку - прерогатива хозяина, тогда у малышей будет свое тайное имя, только и всего)).
Астра (не в честь цветка, а из-за того, что звездочка. Латинское "astra" - "звезда"). Дымчатое чудо. Принцесса в платье из тумана. Ножки и пузико в легкую полосочку. Очень нежная, ласковая, иногда даже кажется робкой. Но посмотрите на нее, когда она разыграется! Это прыгающий мохнатый шарик: туда-сюда, поворот, кульбит. Жмурится, когда ее гладят, и очень любит это дело. Всегда подбежит на зов, а сама навязываться не станет. Деликатная потому что. Прекрасная во всем.
Мусика (в быту сокращена до Мусечки, что, казалось бы, простовато. Но дочь Стишка названа "Музыкой", только по-испански. Есть, кстати, полный вариант имени: "Мусикия" - греко-церковно-славянский. Но все одно - Музыка она). Трехцветная-черепахового окраса. Из тех, что, согласно поверью, приносят счастье в дом. Очень похожа на маму. Хотя в смешении цвета на боках проявляется не родительский полосатый табби-окрас, а мраморный. Откуда что и взялось. Внимательная, любознательная, музыкальная (любит слушать мелодии и мурлыкать, оправдывая имя). Очень выразительная мордочка. Потому что есть что выражать))
Отдаем только самым ответственным и любящим хозяевам! Пишите в личку или на почты: arhalcon@yandex.ru или azlet@yandex.ru
Астра
Астра
Мусика
Мусика
Мама Соня
Папа Стишок
Здравствуй, дружок.
Давно я обещал рассказать тебе про вторую картину, украшающую собой вокзал города В*. Вот теперь и расскажу. Смотри.
Что она нам сразу напоминает? – Да, правильно – полотна немецкого романтика Каспара Фридриха. Как нас учили, что в них самое главное? – Принцип окна. Того самого окна, перед которым стоят герои, а уж за окном – колосятся некошеные поля голубых цветов, по которым еще ни разу не проехал трактор. Вот и здесь весь фон картины – одно больше окно, еще, правда, не сложенное, но начало уже видно.
А что это за мужчина примостился на кривом бревне слева вверху, кого он нам напоминает? И наконец – что делает здесь, в древнерусском городе, этот очевидный сенбернар?
Итак, сложим все элементы. Художник показывает нам, как жители города В* строят окно. Это понятно. Сенбернар – собака нерусская, европейская, поэтому окно – в Европу. А чтобы не оставалось сомнений, за процессом присматривает с высоты бревна Петр Первый – именно на него неуловимо похож мужчина в углу.
Зачем жителям города В* окно в Европу? – Ответ очевиден: потому что иначе через ничем не загороженное пространство будут ездить все, кто ни попадя (как, собственно, и было в истории): Наполеон, Гитлер – да мало ли еще кто захочет тут шастать.
И напоминанием об этой опасности служит дым, вьющийся на картине справа – но за границей возводимого окна.
И пусть враги уже готовят осадные лестницы – жители В* готовы: сделали запасы воды (видите кадушку на первом плане?), наточили топоры…
Последнее, что осталось разгадать в рисунке – фигура мужчины в красной рубашке и черной кожаной жилетке, разительно отличающаяся от всех друг персонажей. Кто он? И что делает здесь этот единственный почему-то невыкорчеванный пень?
Думаю, замысел художника удалось разгадать и тут: сенбернар означает не только отсылку к Европе – это предвестник опричнины, ищущей внутренних врагов – тех, кто всегда так хочет разрушить спасительное окно, открыть дорогу в В* интервентам.
Так что пес – бдит. А силач в жилетке, задумчиво посматривающий на пень, – это, конечно же, палач (красная рубака- чтобы не была видна кровь). Хотя какой там пень – плаха, неслучайно поставленная на первый план на страх врагам.
Потому, кстати, на картине и четыре человека – четыре колонны. А пятой, как говорят у нас на Руси, не бывати.
Вокзал провинциального города В* украшают полотна неизвестного художника. Холсты в человеческий рост повествуют об истории здешних мест, через которые друг за другом прокатывались все настигавшие Россию бедствия – от Орды до Гитлера.
Проезжающим сразу бросаются в глаза одна картина. Художник повесил ее на вокзале, объяснив, что изобразил здесь бунт русичей против ордынских баскаков. Но внимательный глаз увидит, что имел в виду живописец совсем другое.
Посмотрим на левую часть полотна: человек в скафандре на заднем плане похож на кого угодно, только не на ордынца. Вызывают подозрения и клубы дыма, сквозь которые проступает решетка радиатора какого-то механизма.
Пока еще мы не понимаем, что хочет сказать художник, но пойдем дальше – и увидим внизу по центру картины кровавое пятно. Откуда оно? Русич с мечом? – Но нет, юноша в белой рубахе еще не успел отпилить себе руку. Очевидно, ответ может быть только один: учитывая расположение пятна – это кровь лошади, страдающей, судя по всему, кровавым поносом и, следовательно, умирающей.
Мы уже близки к разгадке!
Что занимает первый план картины? – Стрелец, представитель власти, почему-то уходящий от места стычки, трусливо опустив бердыш. Что все это может значить?
И, наконец, правая часть холста: как будто случайно не уместившаяся на нем фигура горожанки в канотье, поразительно напоминающая старуху Шапокляк, подзуживающей обывателей на бунт.
Этой фигурой художник говорит нам: «Присмотритесь! Не все так просто, как кажется!»
И верно. Жителей города В* не волнует давняя история татаро-монгольского ига, у них есть гораздо более насущные проблемы. Ведь именно сюда чуть было не дошло в 1986 году радиоактивное облако с Чернобыльской АЭС. Достаточно вспомнить об этом – и смелая гражданственная тайнопись картины становится очевидной.
Человек в скафандре на левом крае – это ликвидатор Чернобыльской АЭС, из дыма выступает деталь ее реактора. Кровавый понос лошади под другим ликвидатором, не имевшим защиты в самом пекле, вызван тем, что бедное животное получило смертельную дозу облучения, вынеся своего седока из зоны загрязнения.
Стрелец – представитель власти – все знает об опасности, боится получить свою дозу радиации от прибывших в В* ликвидаторов и скрывается – возможно, на поезд в Москву. А местное население, оставшись наедине с катастрофой, пытается оборонять город от облученных. Именно на этот антигуманный поступок и намекает «старуха Шапокляк». Юноша в белой рубахе, судя по всему, уже пал жертвой радиации – не зря он стоит ближе всех к коню. Именно попыткой избавиться от зараженных тканей и вызвано его желание отпилить себе руку – но мы понимаем, что уже поздно.
Ну а хоругвь на правом крае картины, само собой, говорит, что смертельное облако миновало В* лишь милостью Божией.
Сколь глубокого смысла исполнена работа живописца!
И раз уж Новый год все равно настает – то давнее, что меня мучит.
Послали Машу за подснежниками. Выходит она к костру, где должны сидеть 12 месяцев. А там – только семь человек. И все выглядят так подозрительно-подозрительно.
– Ой, – говорит Маша, – а вы тут не видели подснежники?
– Видели, дитя, видели, – отвечает один из компании. – Подарю я тебе свои колокольчики.
Это была сказка «Семь смертных грехов. Часть первая: Похоть».
В центре города у нас нынче праздник: рождественская ярмарка, как в Европе. Сборные щитовые домики с торговлей всяким разным, овечки-качалки, иллюминация и даже целая карусель – это все на фоне гигантского елочного шара, который, и правда, красив.
Вообще, когда я хочу увидеть настоящую рождественскую ярмарку – я еду в Европу. Скажем, в Прагу. Правда, в Прагу я не еду, потому что зимой надо ездить в Индию и потому что курс евро.
Но московские власти, тем не менее, решили подражать: неважно, что сразу за щитовыми домиками стоит музей Ленина. Зато тут продают трдельники (не видел, но заявлены).
Остается только закрыть глаза и поверить. Ой. Хлюп. Перед домиком разлилась настоящая метровая рождественская лужа: потому что асфальт у нас кладут не как в Европе. Ладно, проплыли – зашли. Внутри – штрудели. Улыбчивые продавцы, и даже хочется поверить. Но не получается: один штрудель, полосочка с половину шоколадки, стоит 1070 р. Да-да, не 70, а 1070. Потому что у нас же все как в Европе. И особенно – цены.
А вот палаточка рядом: что там у нас? – Булочки. От 100 рублей и выше. Глинтвейн – 250. И за всем этим – маршал Жуков в нелепо нахлобученной снежной фуражке.
Да, я понимаю, что если бы рождественскую ярмарку попытались сделать не как в Европе, а в духе а-ля рюсс, то это были бы нетрезвые скоморохи и целлулоидная красная икра – иначе никак. Но зачем же дразнить иллюзией праздника?
Третий «Хоббит» – невыносимо скучен. То есть иногда пробивает на «хаха», но это не благодаря, а вопреки. Специальные паузы для смеха режиссером расставлены: вот король гномов на боевом борове, вот те же гномы на не менее боевых архарах: да, с юмором тут плоховато, учитывая, что про кроликов Радагаста все уже пошутили в первой серии. Но другого нет.
Зато смешно – невольно – становится в совсем не предусмотренных для этого моментах.
Вот Бэрд (дорогие переводчики, лучник – Бэрд, а не Бард, первый гном – Дарин, а не Дурин, уважайте русский язык) пытается попасть в Смога. Для этого он залезает на какую-то хлипкую деревянную колокольню, где сам собой звенит колокол. Растратил все стрелы, не попал – но мы-то знаем, что сработает только «черная стрела». И она появляется: нечто, похожее на вертел, приносит маленький сын Бэрда. Откуда приносит, как этим вертелом можно стрелять? Бог весть. В итоге верхушка башни превращена в некое подобие основы для лука, ремнем вертел выпущен в дракона – выдернули репку. Это – смешно, да.
Анекдот номер два: орки тайными подземными тропами идут к Одинокой горе. Это по книге. А по фильму эти тропы для них роют черви с Арракиса. По виду – их только что завезли сюда с Дюны. Стоит только героям их увидеть, как они сразу догадываются: это же гигантские черви-оборотни! То ли решпект переводчикам, то ли немного треша из оригинала.
На этом, к сожалению, веселье кончается.
Начинается типичный Голливуд. Видимо, там уверены, что один раз и навсегда придумали универсальный шаблон для любого фильма, будь то комедия или драма-эпопея. Вот и «Хоббит» сделан точь-в-точь по нему.
Значит, записываем и ставим галочки.
1. Каждому герою – по эдипову комплексу. Вот, например, Леголас. В конце Трандуил отправляет его знакомиться с Арагорном (зачем?!) и открывает большой секрет: «Твоя мама любила тебя». Оказывается, вот что мучило бессмертного весь фильм – любила ли его мама!
2. Любовь и патетическое расставание. Кили влюбился в эльфийку – и та ответила ему взаимностью. Императрица и Добчинский – не иначе. Вы уже передайте, господин Хлестаков, что живет такой в городе N…
Само собой, гнома в конце убьют – а то как бы выглядели эти ушастые коротышки, плоды неравного брака? И вот стоит такой орк, пронзил героя мечом – а эльфийка смотрит на почти покойника… А он – на нее… А она – на него… С добрую минуту смотрит, и рука орка, сдавливающая шею гнома, выглядит все это время как некая декорация – ну потому что забыли убрать из кадра.
Потом, когда положенный процент слез прольется, орк опомнится и примется за эльфийку. Но вот минута чувств – это святое.
3. Поединки главных героев. В фильме возник некий Озог Осквернитель – главный антагонист Торина. В каждой серии они дерутся друг с другом, но убиться до конца получается только под конец. Не верьте тому, кто скажет, что «Битва пяти армий» - это про битву пяти армий. На самом деле – это про пару очень унылых затянутых поединков, когда герои убежали подальше от войска и принялись гоняться друг за другом с железяками. Какой там масштаб, какая там тактика и стратегия! Как только Торин увидел Озога, весь батальный сюжет приказал долго жить. Режиссер покончил с ним при помощи орлов – они прилетели, и вроде как битва выиграна по умолчанию, хотя вторая армия орков только-только на подходе.
В книге крик Бильбо «Орлы летят» завершал описание битвы – но лишь потому, что дальше хоббит отключался, а остаток событий узнавал из пересказа. Здесь же Бильбо вернулся из обморока с фразой «Орлы прилетели» - и она никак не оправдывает позабытую режиссёром битву. Чем там все кончилось – да бог весть.
Это в книге сражение было динамичным, появление каждой новой силы воспринималось как резкий поворот событий, и мурашки бежали по телу, когда гномы вырывались из-за ими же возведенной баррикады. А тут – все растянуто, размазано, утоплено в дешевой психологии.
4. Кстати – о ней. Торин борется не с собой, одержимым жаждой сокровищ и Аркенстоном. На него, оказывается, напала «драконья болезнь»: золото заражено тенью Смога. «Вылечится» Торин через голоса в голове: хорошие будут повторять фразы друзей, а плохие – шипеть на манер дракона. Причем, чтобы уже до всех дошло, на полу нарисуют его гигантскую тень, а Торина в его фантазиях «засосет» метафорическая золотая воронка. Вот это Голливуд и считает психологией – чтобы все было наглядно.
5. Второстепенный юмор – тот самый, который заложен режиссером. Про обхохочешься-живность я уже сказал – но этого показалось мало: в фильме одним из важных (судя по количеству посвященных ему кадров) героев оказался аналог Гримы Гнилоуста, приспешник бургомистра Озерного города. Подленький человечишко, который перекладывает на других работу, подольщается к Бэрду и ворует золото. Клоун героически тянет свою линию, хотя образ очевиден с самого начала – и все ради финальной шутки, когда он переоделся в женщину, набил в корсаж монет на манер грудей и ушел куда подальше от сражения. Если Гоблин доберется до «Хоббита» и не съедет в тему Украины, то
Девятого декабря – в годовщину РИА – в ленте вышел своеобразный флешмоб. Кого и где встретил товарищ Кондратий. Расскажу, наверно, и я: сто лет уже ничего не писал, а тут такой повод для меамуров.
Итак, мутсера, в ночь на 9 декабря мы покупали билеты в Испанию, почти что на полгода вперед: от Севильи до Гренады, хотя, на самом деле, больше и дальше – от Мадрида до Малаги.
Нашли билеты, забронировали на Букинге сразу пять отелей: чтобы было дешевле, отказались от возможности вернуть деньги. Все, апрельский отпуск распланирован, можно утром и на работу.
Утром на работе оно, собственно, и узналось. Сначала негромкие шепотки, потом уже прочитал своими глазами. Но никакой трагедии не ощущалось. Казалось – подумаешь, смена названия и руководства. Д.Киселев – что Д.Киселев, короля играет свита. Это первые часа три – поработал успокоительным для коллег, посмеялись. А потом начало нарастать волнение. Нарастало-нарастало, пока постепенно не перешло в крещендо-отчаяние. Потому что информации никакой, а «приказ о некоторых мерах» прочитывается все вдумчивее и вдумчивее.
Ну а дальше было знаменитое почти-прощание с главным редактором, когда все, кто был в агентстве, собрались в конференц-зале. Не могу сказать, что тогда было чувство единения – его не было. Все привычно держались на особицу, мы с Кристиной сидели в середине по самому центру, прочие коллеги рассыпались по залу и, кажется, в тот момент всерьез переживало лишь руководство. До него-то, само собой, все дошло куда быстрее. Впереди уже виделись месяцы суеты, попыток приспособиться, но и нарастало понимание, что сколько ни вейся, а конец-то вот он.
Ну да то «почти-прощание» видели все: это уже потом будут поиски «предателя», записавшего его, причем, само собой, никого не найдут. Зато появится новая традиция отечественных СМИ: все судьбоносные встречи с медиа-менеджерами записывать и выкладывать: привет поочередно гг. Киселеву, Гореславскому, Лесину и недавнему безвестному «русскому космисту», как бишь его там.
В общем, в следующие месяцы, все было примерно так же. Внешне – ничего не происходит, разве что исчезает вода из кулеров («Россия сегодня – щедрая душа»), иссякают, значит, источники жизни. Постепенно из работы вымывается смысл, все больше становится долгих разговоров с коллегами – если сейчас не наговориться, потом можно и не успеть. Олимпиада, неприязнь к которой и раньше была на уровне, становится совсем уж отвратительна: на счастье, Сочи можно аккуратно, день в день, переждать в Гоа.
Ну а «вручение бумажки» становится окончательным праздником. Это уже – свобода. Решение уходить принято окончательно, лебезить не нужно, трусить, сторониться. Дождаться бы только, когда у ликвидаторов дойдут руки и до тебя (а доходили они медленно, поди попробуй ликвидируй 2 тысячи человек). Но они молодцы, смазливый юноша в спинжаке успел: вручил неожиданно показавшийся оскорбительным листок «В соответствии с указом» и масляно улыбнулся.
Все наши в регионах еще ждали – когда же и их. Мне было неловко. Однако дальше дело пошло быстрее: и к тому моменту, когда я поплыл по Гвадалквивиру, для всех наступила свобода.
Anna Makarova очень правильно написала о Гумилеве – это, наверно, главный поэт всего нашего поколения.
А для меня он начинался с детского журнала «Трамвай» и «Неоромантической сказки»:
За пределами Веледа есть запретные дороги,
Там я видел людоеда на огромном носороге!
«Трамвай» в начале 90-х вообще вот так невзначай печатал для детей множество всего еще полузапретного, которое было нигде не найти, – даже главу про зверьков из «Распада атома». Как же было здорово потом, уже в институте, найти полный текст и узнать, что это далеко не только про зверьков…
И вовсе не нужно было для «Неоромантической сказки» знать о полемике с Бальмонтом, это все будет позже, в интситуте (про пойманного людоеда, который теперь «о том, как пляшут феи, сочиняет детям сказки» - намек на «Фейные сказки» Бальмонта).
А раньше, на самом деле, была фантастика. Не только «Посмотри в глаза чудовищ» (Успенский с Лазарчуком как-то уж слишком не почувствовали позию, когда приписали «выжившему Гумилеву» стихи Дмитрия Быкова – прямо скажем, далеко не тот уровень), но прежде всего «Бездна голодных глаз» Олди, вся пронизанная стихами. И превращенными сюжетом в заклинание:
Созидающий башню сорвется,
Будет страшен стремительный лет.
И на дне мирового колодца
Он безумье свое проклянет.
И ставшими судьбой одного из героев:
Среди бесчисленных светил
Я вольно выбрал мир наш строгий…
И эпиграфом, который, пока не нашел оригинал, я даже считал апокрифом:
Жди меня, я не вернусь.
Гумилев тогда, в 90-х, вообще стал главным поэтом нашей фантастики – и это было прекрасно. «Одиссей покидает Итаку» Звягинцева взял, конечно же, цикл об Одиссее:
Но что мне розовых харит
Неисчислимые услады,
Над морем встал алмазный щит
Богини воинов Паллады.
На сколько лет эти строки стали для меня гимном, который я повторял в самые сложные минуты. И даже шептал друзьям перед защитой диплома.
Такое положение Гумилева в фантастике заметили, конечно, все – наверно, поэтому в юмористическом «Эфиопе» Бориса Штерна появился «Н.С. Шкфорцопф», тоже «выживший» и тоже «прячущийся», все как у Лазарчука и Успенского, только ироничнее.
И да, сам я тогда, до института, знал Гумилева, как и вообще стихи, только по цитатам, урывками: фразы очаровывали, фантастика завораживала, но к самой поэзии я получался при всем этом еще не готов.
А «прорвало» в диалектологии, летом после первого курса, когда в Торжке ночью знакомая прочитала мне «Жирафа»: очарованный город, третья ночь без сна, разговор о магии – все наконец сложилось.
Гумилев стал любимым поэтом: это уже потом он «поделится местом» с Георгием Ивановым (что, впрочем, было и в их судьбе), а пока – только один поэт, наизусть. И «Заблудившийся трамвай», и «Память», и «Шестое чувство» – и не только эти, самые «ударные» стихотворения. Когда же нашелся звук, чудом сохранившиеся записи чтения самого Гумилева, то я понял и «Канцоны», и даже верлибр «Осень».
«Средневековье» стало нашим с Аней стихотворением:
Но мы спокойны, мы поспорим
Со стражами господня гнева,
И пахнет звездами и морем
Твой плащ широкий, Женевьева.
Пока работал в школе, потихоньку «проталкивал» стихи сквозь ее вечный официоз. Так, на очередное 9 мая для какой-то «отчетного концерта» вместо дежурных «военных строк» со сцены звучало «Наступление»:
И как сладко рядить победу,
Словно девушку, в жемчуга,
Проходя по дымному следу
Отступающего врага.
Всем очень понравилось – и никто не заметил разницы двух войн.
Тогда же я стал читать и прозу Гумилева, от неоромантической («Тень от пальмы») до поздней, сложной, предвещавшей магический реализм – «Веселых братьев»: как раз вышла, кажется, предпоследняя книга из полного собрания сочинений, которое должно было сначала занять 10 томов, но потом из-за проблем издательства сократилось до 8. Но вышло все равно, не ограничившись первыми четырьмя с поэзией. Какой радостью было находить каждый новый том, узнавать, что он вышел, возить его с собой в сумке и читать в любой дороге.
Сейчас в «общепринятой», читай школьной, истории литературы «главным поэтом» Серебряного века остается Блок: еще бы у него же есть так и не переосмысленные с советских лет «Двенадцать» (как съязвила Гиппиус о подселении к нему двух красноармейцев – «Ну почему же двух? Надо было двенадцать»»).
Но тем лучше: Гумилев был и остается поэтом «для своих», как пароль-отзыв.
Сейчас, как и раньше, в самые главные моменты в голове звучит именно он: как на Алтае, перед Укоком, набатом:
Там, на высях сознанья, безумье и снег!
Квартирный вопрос нас испортил безнадежно.
Детский детектив, действие которого происходит в Древнем Риме времен Нерона. Сын торговца вином вычислил, что один сенатор убил другого. Паренек является к нему домой и требует от раба-привратника впустить. Раб отвечает, что сенатор дома, но ему недосуг. И герой думает: «Все-таки дома, в разгар рабочего дня…» И уже не имеет значения, что после тот же мальчик «засучил рукава туники».
Комната 101.
Нерон Клавдий Цезарь Август Германик.
Император.
Часы приемы: пн-пт 10.00-18.00.
Обед 13.00-14.00.
В браузерном избранном у меня прочно засела ссылка с лаконичным названием «Буддизм» – аккурат между торрентом и онлайн-игрушкой. По ссылке, и правда, сплошной буддизм: научная статья о его пантеоне.
В жизни всегда должно быть место буддизму: я не знаю более дружелюбных верующих. Помнится, в Испании, отстаивая двухчасовую очередь за билетом на поезд до Севильи и проклиная и Севилью, и поезд, и все, что приходилось под руку, я наткнулся взглядом на двух буддисток: маленькие, луноликие, улыбающиеся, в своих фирменных покрывалах – они улыбнулись мне и пошли куда-то дальше по своим делам. Тогда сразу стало хорошо и спокойно – и совсем скоро подошла очередь.
А в Индии, в Малом Тибете, буддистский монастырь больше всего напоминал вуз, в котором идет семинар. Веселые монахи в своих всегда празднично-ярких одеждах о чем-то спорили, при этом смеясь и явно получая удовольствие от диспута. Не знаю, про что они говорили, – может быть, это была какая-нибудь риторика пополам с софистикой, но радости вокруг ощутимо прибавлялось.
Эх, сюда бы сейчас да немножко буддистов.
В давние школьные времена на педсовете завуч докладывала прочитанную статью. Статья была педагогической и не очень умной, как, впрочем, и сама завуч.
Безвестный автор рекомендовал учителям провести на уроке тест: «Дети, представьте, что вас замотали, к примеру, скотчем, по рукам и ногам. А также по ртам, глазам и ушам. Что бы вы хотели размотать первым?»
Предполагалось, что именно так можно выявить лентяев и лоботрясов: иных способов не было. Если ученик говорил, что ему нужно размотать рот – значит, на уроке он болтает. Если глаза – то смотрит на доску. Если руки – то рисует в тетради всякое непотребство. То есть, может, конечно, и что-нибудь приличное, но вряд ли.
А я среди учителей имел устойчивую репутацию анфан террибля. Сидел на педсоветах на задней парте и со своей галерки потихоньку троллил коллектив. Вот и на этот раз не удержался. Предложил свой вариант.
Потому что любой нормальный человек первым делом освободит руки. А потом ими освободится от всего остального.
Педсовет стушевался и кончился.
Я сейчас уже не ищу работу, но продолжаю интересоваться новыми местами – вдруг где-то дают коммунизм и кусочек радуги? Вот в промежутке между майскими праздниками отыскал странноватую вакансию на хедхантере: в «информационно-аналитическом общественно-политическом интернет-издании». Сплошные эпитеты – и никаких названий. Явки и пароли отсутствуют, требования стандартные, зарплата тоже. Откликнулся, забыл – а на днях вдруг звонит телефон в 10 вечера.
– Вы нам посылали резюме, - говорит телефон милым девичьим голосом.
– Вам – это кому?
– Ну как же? – Информационно-аналитическому общественно-политическому изданию. Только вы вряд ли заинтересуетесь, простите за поздний звонок.
– Почему вряд ли?
– Ну… Мы – «Россия сегодня». Ведь не заинтересуетесь?
– Нет.
– Удачи вам тогда во всем, - говорит искренний девичий голос и исчезает из трубки.
А вот сегодня на хедхантере вдруг появляется конкретика – уточняется, что издание – это сайт «Украина.ру» (http://www.ukraina.ru/). Но теперь-то я уже грамотный, я уже читал статью про тренинг, организованный Д.Киселевым, и про этот сайтик. В сущности, там и так все ясно – фашистская хунта, православные купола, Австро-Венгрия, уже сто лет как мечтающая расколоть Великую Россию…
И нигде ни упоминания о МИА «Россия сегодня».
Неужели они все же стыдятся?
Про остальное-то вопросов нет – и про отсутствие контента (даже самого помоечного), и про отсутствие дизайна (хотя бы и бездарного).
Остается только сарказм – неужели даже теперь оставшиеся коллеги (это, видимо, уже фразеологизм) продолжат рассказывать о трудностях реорганизации, о том, что они – просто винтики в большой машине, о профессионализме, который не растерять?
Пока же набор качеств новой организации явно неполон: есть беспринципность, но без наглости она мало стоит.
До конца «Марша мира» мы не дошли. Протопали с колонной от Страстного бульвара до Цветного – и там сбежали в лазейку, от широты душевной оставленную господами полицейскими. Никогда еще рамки и загончики не выглядели так унизительно.
Оно, впрочем, и понятно. Что на Болотной, что на Сахарова в идущих людях – да и внутри тебя самого – жила надежда. Что вот сейчас, еще сто тысяч человек – и темницы рухнут, Ходорковский встретит радостно у входа, осталось только поднажать. И мы шли в лютый мороз, когда от холода не попадал зуб на зуб.
А теперь – надежды уже нет. И понятное дело, что никаким Маршем мира режим не напугать. Выйти – да, чтобы не потерять самоуважения, а вот дойти до конца, послушать столь же, как и сам, бессильных на что-либо повлиять трибунов – зачем?
Меня, наверное, подкосили последние сюжеты со СМИ. Что с моей собственной работой – РИА Новости, что со многими другими, кто был куда откровеннее. Так что выходил я не столько за Украину, сколько просто воспользовавшись поводом высказать протест против всего. И против аннексии Крыма с Гоблином, и против цензуры, и против многого прочего, далее можно списком – «все и так все знают», как в анекдоте про человека, раздававшего на Красной площади чистые листы бумаги.
Само же шествие – та его часть, которую я видел, – мало чем отличалось от многих таких же шествий за последние годы. Только что ощущение загончика куда сильнее, как и было сказано.
Было много тех, с кем явно «по пути»: смешные остроумные плакаты, красивые лица. Не обошлось без леваков-идеалистов – этим только дай покричать про «атас-веселей рабочий класс». И, как ни смешно, в общую гущу затесался сплоченный отряд тех самых легендарных фашистов-бандеровцев, которые ничего особенно и не скрывали: хриплыми голосами орали «Нация, воля, социализм». Эти, впрочем, не та капля, по которой стоит представлять себе море.
Куда вернее будет процитировать фразу с плаката веселого юноши, с которым мы пересеклись в толпе: «Миру – мир, войне – пиписька». Собственно, так и должно быть.
P.S. За шествием с азиатским бесстрастием с Трубной площади наблюдали гастарбайтеры. Раскосыми и жадными очами.
Вот так живешь, никого не трогаешь, как вдруг судьба сталкивает тебя на узкой дорожке с чрезвычайным и полномочным послом в Израиле и многих других удивительных странах. Сталкивает только затем, чтобы ты (орудие казни!) отнял у него надежду и пошел дальше. А он стоит такой печальный и жалобно хлопает глазами.